Притча «Про Старика с мешком»

Старик убогий, плохонько одетый, тащил мешок угля, по случаю добытый где-то. Кряхтя, едва дыша и жалобно стеная, из сил последних жилы напрягая, отчаянно кляня безжалостный мешок, всё ж продолжал тащить его и выкинуть не мог. И бормотал: 

- Мешок угля подарит мне тепло! – Так думал он – Как тяжело оно! Зато потом, устроясь у печи, я буду кости греть и насморки лечить. 

Но путь был долог, спарился Старик. Мешок из рук упал. И дед совсем поник. 

- Что мне тепло, которое тащу? Не будет греть оно, видать, мою мощу! Мешка не дотащу до дома я, наверно? Уж видно сдохну здесь, так тяжко и прескверно? Где смерть моя? Наверно, загуляла? Дай деду околеть! Итак, пожил не мало. 

Тащи свою косу, руби под корешок! На смерть свою видать набил углём мешок? Ну, потащу опять? Вновь стану тело мучить? Уж лучше смерть сейчас, чем дальше жизнь канючить! 
Где ты, курносая? В каком сейчас краю? 

Вдруг тронули плечо: «Чего кричишь, Старик? Я рядышком стою». 

- Ты здесь? – И обомлел дедок. Его «заколотило» - Да я... Вот тут мешок... - Он вовсе скис – Да я хотел, и тут... затормозило... 

А Смерть ему лениво и без зла: «Чего позвал, чернец? Я до тебя спала. Тут вдруг зовут. Да как? Прям из последней мочи. Ну, думаю, беда, видать чего-то хочет. Что надобно, согбенный? Говори! Не зря ж меня будил? Поведай, но не ври. 

- Прости, Костлявая, что зря тебя встревожил. Но справлюсь я один с мешком угля, похоже. Так, в суете помянул, а ты скорее в путь. Выходит, что тебе не дал я отдохнуть? 

Себя корю за недоразуменье, и больше не позволю, без сомненья. Ещё раз, извини! А мне пора шагать! - И взялся за мешок. 

- Дай, помогу поднять? – Сказала Смерть, отставив, прочь косу. 

- Не надо! Лучше сам! Своё не тянет, значит донесу. 

- Ну-ну, Как знаешь! Так сему и быть! Но если что зови, сумеем пособить. 
- И хмыкнула лукавая во след - Ну надо ж, как рванул! Довольно крепкий дед!

Последних слов Старик не услыхал. Он вскинул свой мешок и резво зашагал. Ни ноша, ни спина его не тяготили. И лишь судьбу молил, что бы его простили! 

автор притчи: Зайцев Ю. А.

«Я не знал, куда деваться от тоски. Я сам не знал, откуда происходит эта тоска…» (Н. В. Гоголь – матери, 1837 г.).
«Повеситься или утонуть, казалось мне как бы похожим на какое-то лекарство и облегчение» (Н. В. Гоголь – Л. Плетневу, 1846 г.).
«У меня бывают припадки такой хандры, что боюсь, что брошусь в море. Голубчик мой! Очень тошно…» (Н. А. Некрасов – Т. С. Тургеневу, 1857 г.).
«В день двадцать раз приходит мне на ум пистолет. И тогда делается при такой мысли легче…» (Н. А. Некрасов – И. С. Тургеневу, 1857 г.).
«Все мне опротивело. Мне кажется, я бы с наслаждением сейчас повесился, – только гордость мешает…» (Г. Флобер, 1853 г.).
«Я живу скверно, чувствую себя ужасно. Каждое утро встаю с мыслью: не лучше ли застрелиться…» (М. Е. Салтыков-Щедрин – Л. Пантелееву, 1886 г.).
«Я прячу веревку, чтоб не повеситься на перекладине в моей комнате, вечером, когда остаюсь один. Я не хожу больше на охоту с ружьем, чтоб не подвергнуться искушению застрелиться… Мне кажется, что жизнь моя была глупым фарсом» (Л. Н. Толстой – Л. Л. Толстой. Правда о моем отце, 1878 г.).
Писатель Михаил Зощенко в своей автобиографической повести «На восходе солнца» рассказывает о том, как много лет безуспешно пытался избавиться от греха уныния.
«Я стремился к людям, меня радовала жизнь, я искал друзей, любви, счастливых встреч… Но я ни в чем этом не находил себе утешения. Я был несчастен, не знаю почему. Но мне было восемнадцать лет, и я нашел объяснение. «Мир ужасен, – подумал я. – Люди пошлы. Я не баран из этого стада». Осенью 1914 года началась мировая война, и я, бросив университет, ушел в армию, чтоб на фронте с достоинством умереть за свою страну, за свою родину. Однако на войне я почти перестал испытывать тоску. Она бывала по временам. Но вскоре проходила. И я на войне впервые почувствовал себя почти счастливым.
В начале революции я вернулся в Петроград. Я не испытывал никакой тоски по прошлому. Напротив, я хотел увидеть новую Россию, не такую печальную, как я знал… Тем не менее я стал по-прежнему испытывать тоску.
Я пробовал менять города, профессии. Я хотел убежать от этой моей ужасной тоски. Я чувствовал, что она меня погубит. Я уехал в Архангельск. Потом на Ледовитый океан – в Мезень. Потом вернулся в Петроград. Уехал в Новгород, во Псков. Снова вернулся в Петроград… Хандра следовала за мной по пятам. За три года я переменил двенадцать городов и десять профессий. Я был милиционером, счетоводом, сапожником, инструктором по птицеводству, телефонистом пограничной охраны, агентом уголовного розыска, секретарем суда, делопроизводителем. В 1921 году я стал писать рассказы. Но хандра осталась прежней, она все чаще стала посещать меня.
Тогда я обратился к врачам. С величайшим смирением я отдался в руки врачей. За два года я съел полтонны порошков и пилюль. Я безропотно пил всякую мерзость, от которой меня тошнило. Я позволил себя колоть, просвечивать и сажать в ванны. Однако лечение успеха не имело. И даже дошло до того, что знакомые перестали меня узнавать. Я безумно похудел. Я был как скелет, обтянутый кожей. Все время ужасно мерз. Руки у меня дрожали. Врачи решили, что у меня ипохондрия в такой степени, что процедуры излишни. Нужны гипноз и клиника. Одному из врачей удалось усыпить меня. Усыпив, он стал внушать мне, что я напрасно хандрю и тоскую, что в мире все прекрасно и нет причин для огорчения. Два дня я чувствовал себя бодрей, потом стало значительно хуже, чем раньше. Я почти перестал выходить из дому. Каждый новый день мне был в тягость. День проходил, день уходил, шли годы – я их не считал. На курорты я перестал ездить. Вернее, я приезжал и, промаявшись там два-три дня, снова возвращался домой, еще в более страшной тоске, чем приехал.
Тогда я обратился к книгам. Я был молодым писателем. Мне было всего двадцать семь лет. Естественно, что я обратился к моим великим товарищам – к писателям, музыкантам… Я хотел узнать, не было ли чего подобного с ними. Не было ли у них тоски вроде моей. Я стал выписывать все, что относилось к хандре. Эти выписки поразили мое воображение на несколько лет… Я был потрясен, озадачен. Что за страдание, которому подвержены люди? Откуда оно берется? И как с ним бороться, какими средствами?» (М.Зощенко. Перед восходом солнца. Исповедь. – К.: Политиздат Украины, 1989. С. 314-315).