Дениза Левертов, "В Калифорнии во время войны в заливе"

Среди источенных эвкалиптов, среди
деревьев и кустов погубленных рождественскими морозами,
подворий и пригорий истощёнными пятью годами засухи,

непременный воздушно-белый цвет являлся
всегда в срок,- и щедрые гроздья бледно- и тёмно-розового......
утончённое излишество. Они выглядели

будто гости, живо прибывающие на урочный
день гуляния, невдомёк им были события года, не указ-
мешковатые одежды прочих.

Обескураженный ландшафт довольно гармонировал
со стыдом и горечью нас немногих. Вечная синева небес
и дневное сияние солнца претили нам как нагрудные смайлы*.

Все же цветы ,лепившиеся к тонким веткам,
проще готовых вспорхнуть птиц
поднимали наш сникший дух,

даже против его воли.
Но не как символы надежды : они мельче
нашего сопротивления вершившимся злодеяниям

... снова ,снова... от нашего имени; и да, они возвращались,
год за годом, и да, они недолго сияли безмятежной радостью
кро`я тёмный лоск

худых дней. Они существуют, а их присутствие
есть спокойствие неизречённое... и бомбардировки есть, будут,
несомненно, быть им; эта тишина и та дикая какофония

синхронны. Никаких заверенных обещаний: цветы-
не голуби, и радуги не было. И когда объявили,
что война кончилась, она не кончилась.

перевод с английского Терджимана Кырымлы     

In California During the Gulf War

Among the blight-killed eucalypts, among
trees and bushes rusted by Christmas frosts,
the yards and hillsides exhausted by five years of drought,

certain airy white blossoms punctually
reappeared, and dense clusters of pale pink, dark pink--
a delicate abundance. They seemed

like guests arriving joyfully on the accustomed
festival day, unaware of the year's events, not perceiving
the sackcloth others were wearing.

To some of us, the dejected landscape consorted well
with our shame and bitterness. Skies ever-blue,
daily sunshine, disgusted us like smile-buttons.

Yet the blossoms, clinging to thin branches
more lightly than birds alert for flight,
lifted the sunken heart

even against its will.
But not
as symbols of hope: they were flimsy
as our resistance to the crimes committed

--again, again--in our name; and yes, they return,
year after year, and yes, they briefly shone with serene joy
over against the dark glare

of evil days. They are, and their presence
is quietness ineffable--and the bombings are, were,
no doubt will be; that quiet, that huge cacophany

simultaneous. No promise was being accorded, the blossoms
were not doves, there was no rainbow. And when it was claimed
the war had ended, it had not ended.

Denise Levertov