Ингеборг Бахманн "И я пожила в Аркадии...", фрагмент

... но наступил день- и моё время вышло, и я взяла расчёт. Это было поздней осенью. С кустов осыпались вялые ягоды, а стада спускались с холмов, промёрзшие и голодные, поскольку с горных лугов ветер ночью сорвал траву и рассыпал её по скалистому берегу. По серебряным рельсам, двум последним лучам солнца прочь унёс меня поезд. Ночью я достигла границы. Таможенники конфисковали мой багаж, а когда я захотела было разменять деньги, выяснилось, что тут в ходу иная валюта. На мою родину отсюда никто никогда не возвращался- и обменного курса просто не было. Итак, мои деньги обесценились.
Но я не пала духом. Уже в первом городе я познакомилась со многими добрыми людьми- они пособили мне чем смогли- и я вскоре нашла себе работу на фабрике. Позже я поступила в одну дорожно-строительную фирму. Это была весной, я увидала первую трассу, великолепное шоссе, по нему катили сверхтяжёлые грузовики, великолепную трассу, что вела прямо к морю. Но море было ещё далеко, на пути к нему- множество стоянок: маленькие города и очень большой, Мировой Город был среди них. Некоторые хронологи предполагали, что он вознёсся на руинах Вавилона, но их авторитетные истории казались мне блёклыми и ничтожными на фоне действительности.
Этот город всё не отпускал меня, ибо всё чем только я ни занималась -то ли играла на бирже, то делала машины, то повышала урожайность плантаций, сопровождал успех паче моих чаяний. Кргда меня впервые пропечатали в газете, я была счастлива как никогда раньше- и решила остаться тут. Хотелось почаще ездить к морю, но до этого не доходило, поскольку мне надо было справляться с новыми взятыми на себя обязательствами, решать новые, сверх прежних, задачи- только успевай.
Редкими вечерами, очень уставшая, ездила я по трассе до последнего поворота к морю- и там, останавливаясь, вытаскивала из задавленного ежедневным трудом воображения виды недосягаемого моря , и замирала под бездонным небом, смыкавшимся дальше берега с океаном. Когда одержимость иссякала, я, отрезвевшая, катила обратно, успокаивая себя: мол, эта поездка ещё состоится, а я за миг свидания ничего особенного не добавлю к тому, чем уже владею.
Годы приходят и уходят, люди приходят и уходят: я пришлась ко двору и времени, и людям: теперь у меня есть своё место под солнцем.
И вот, настигает меня уже несколько дней ,мгновениями, когда я слишком занята чтоб отвлечься, пение флейты, разорванная ветром мелодия, некий ослабленный простором зов, и кажется мне, что он доносится с побитых осенью холмов, граничащих с безупречной синевой утреннего неба. Или это перезвон овечьих колокольчиков :стадо рыщет долиной и упирается в склон? Или это слышится дрожащий напев той солнечной колеи, что ведёт к хижине у ручья, а оттуда прямиком впадает в солнечный шар, великий всеобъёмлющий странноприимный вокзал, куда приходят все небесные составы?
Тогда я принимаюсь пытать тайну собственного успехов, и доложу вам, если удастся мне достичь моря, все пути и водоёмы означить своим именем- и тогда не расстанусь с надеждой вернуться на закате домой , ухватиться за дивных пастухов, холмы и ручьи моей родины -и предъявить то, что уже достигла и осуществила. Но валюты здесь и там по-прежнему разные: если и вернусь, то разве что немного постаревшей и усталой, и едва ли утолю сердце своим возвращением.
И снова одолевает меня уже окрепшая с ветром мелодия, из страшного близко непонятный, жалящий зов, и мне кажется, что доносится он из этого, бьющегося  надо мною сердца, а к дрожащей груди прильнули осенние холмы, а безупречное небо пробирается, чтоб убить, в меня. Или это - перезвон моего колокольца, а тоска моя стремится к кустам чтоб собрать красные, спелые плоды последней осени? Или это гудит мерцающая на закате колея, которой еду я к домику над ручьём, а оттуда- прямиком к оплывшему солнечному шару, что будто великанский, тонущий вокзал, принимает всех странствующих домой, на небо?

перевод с немецкого Терджимана Кырымлы