Ласкаешь шелк ее волос,

Она ведь идеальна до конца.

Она совершенна до слез.

Ты смотришь в чистые, невинные глаза,

И по губам твоим проходит ток,

В душе невольно зарождается гроза,

Она - твоя мечта. Она - твой Бог.

Я молча мимо прохожу - отводишь взгляд,

Кричишь мне в след - "Постой!", но я иду,

И моему уходу ты чертовски рад,

Пора мне прекращать свою борьбу

Иди за ней, беги, смелее, будь собой,

Не надо лгать и делать вид, что не влюблен,

Ты ей как брат, но верен будешь ей одной,

Ее глазами наповал сражен.

Не стану вам мешать, вам рушить жизнь,

Я здесь никто, я не в обиде на тебя,

Я по накатанной стремительно проваливаюсь вниз,

Забудь, оставь меня.

Я не боюсь сломаться, этой проклятой весной,

Мне важен привкус счастья на твоих губах,

Я стану пламенем, свинцом, водой,

В твоих руках рассыплюсь в прах.

Я сильная, я гордая, поверь,

И мне не страшно видеть мертвых птиц в зловещих снах,

Я ласковый и одинокий зверь,

Найду пристанище, в тиши, в пустых дворах.

Таким как я не суждено любимой быть,

И эти грубые мои слова тихи,

А быть не понятой тобой - моя судьба,

Ты только помни, что мои стихи,

И песни.

Для тебя.

Лишь для тебя.

Собравшийся с духом, иду я на кухню,

В руках - поварешка, в глазах - пустота,

Я смел. Я опасен. Я болен немножко,

Иду убивать эту крысу. Врага.

Но враг оказался сильнее, ребята,

В слезах я из кухни бегу в коридор,

И мысль мелькнула: "В прихожей - лопата!",

Я взял ее, чтобы дать крысе отпор.

Крадусь. Перебежками. Тихо вздыхая, 

Мне страшно, а крыса нахально шуршит.

И хавает, падла, заварку от чая!

Смотрю - оглянулась, и в ванну бежит.

Скотина! Я храбро швыряю лопату,

Я снайпер! Я круче! Но я не попал.

Летит штукатурка, и я благим матом,

Ругаю противника. Это - провал.

Бордели, таящие тайны, на перекрестках четвертой и Фримонт-стрит,

Манят своим извращенным уютом нас.

Стены давно потеряли свой первоначальный вид,

В комнатах - нотка асбеста, страшившая глаз.

В северных окнах, ночами, горит желтоватый свет,

Кто молиться Богу, такие дворы обойдет, сложив пальцы крестом.

Древним, столетним колоннам к католикам дела нет,

Жест этот в сумраке лондонских улиц смешон.

Такое падение нравов на ваших глазах!

Страсть, не подвластная страху - девиз этих стен.

Мрачные своды, веками держал человеческий прах,

Ужас, струится в крови у прохожих, вдоль по изгибам вен.

Я не хотел бы признаться в тиши этих улиц вам в том,

Что в этот проклятый вечер иду покорять этот ад.

Лаской и болью, пряником или кнутом,

Я здесь решаю, кто прав, ну а кто виноват.

Вспыхнут тревоги существ, что таятся внутри,

Я ощущаю их страх, эту мерзкую вонь,

Медленным жестом в округе гашу фонари,

Я выхожу на охоту, я искренне в жертву влюблен.

Я не жалею о детских слезах по ночам,

Я ничего не боюсь, я - звенящая, адская страсть,

Я иду вверх, до небес, по истерзанным вашим сердцам,

Я иду вверх, ради блеска родных, аметистовых глаз.

Я отвернусь, я спасу, всех кто будет друг друга прощать,

Кто презирает ничтожную участь людей,

Что не умели в реальность мечты воплощать,

И погибали под грузом ничтожных, ненужных идей.

Шаг. Еще шаг. Танцуй.

Плачь. Улыбайся. Пой.

Медленно, словно в такт,

Руки ласкал прибой.

Злой, одинокий крик,

Думаешь, я не прав?

Здесь - серебристый блик,

Там - шелест диких трав.

Знаешь, я буду ждать,

Верить, что ты придешь,

Нежно, беззвучно звать,

Только меня не трожь.

Молча, иди ко мне,

Пой мне, прошу, еще!

Твой поцелуй - больней,

Каленным железом в плечо.

Если не веришь - уйди,

Я же отправлюсь в ад.

Спи. Не грусти. Молчи.

Но не гляди назад.

Я не твоя судьба,

Это не наша роль.

Кончилась эта борьба,

Боль стонет в венах моих,

Только боль.

Ты думаешь о том же, что и я,

Ты слышишь крики диких журавлей,

И одуревшая от зависти весна,

Врывалась в окна, и срывала дверь с петель.

Она пришла за нами неспроста,

Мы были загодя обречены,

Ведь не сходили с лунного моста,

И были в стон виолончели влюблены.

Твои слова порой так сладко ранят слух,

Когда ты врешь, что обо мне твои стихи,

От поцелуев перехватывает дух,

И мои песни непростительно тихи.

Ты птицей покидаешь горизонт,

Ты будешь биться до победного конца,

Но больше письма наши ветер не прочтет,

И не увидит белизны ее лица.

В твоих словах, немного больше чем намек,

Мне страшно это в голос говорить,

Но знаешь, я представить и не мог,

Что не смогу без глаз твоих прожить.

Ты что собираешься мирно тлеть?
Плыть по течению, ветром гонимый,
Шанс не использовать даже на треть,
И не понять, сколько в гордости силы.
Тихо ползти и скулить как щенок,
Лапы поджав и судьбе повинуясь,
Собственноручно одев поводок,
Как объяснить им, что в слабости дурость?
Их собирают, конфетой, кнутом,
В стадо овец, выпасают в неволе.
Овцы не знают, что будет потом -
В какой из котлов попадут против воли.
"Воля"? Смеетесь? Дли них это чуждо.
Робость, покорность - вот путь для таких,
Рабовладельцам плевать на их нужды,
В счет не берут их желаний простых.
Да и самим им уже не потребность -
Выйти из плена, идти к идеалу,
Рабство, смирение, некая верность,
Даже за кровь рассчитаются налом.
Жаль вас, немые, слепые создания,
Жизни не знавшие, смерть не увидите,
Где та свобода, что вы ненавидите?
Где бесполезны все ваши старания.