Волчья ягодка. Тремя годами раньше.

«Дорогая моя девочка. Не удивляйся, я всегда считала, что мой сын не достоин тебя. Прости, что не нашла в себе сил написать тебе раньше…»

Марина пододвинула последний листок Тиму, щёлкнула кнопкой чайника и поискала глазами сигареты.

-- Мааам. – Тим дочитал страничку и вопросительно уставился на Марину. – Это что?

-- Письмо от бабушки.

Иногда Тима забавляла мамина привычка прямого смысла, но сейчас он был не в том настроении.

-- Да? А я, было, решил, что это поздравление с Новым годом от Санта Клауса. – Смягчив язвительность подобием улыбки, он уселся верхом на стул, пристроил лохматую голову на сцепленные руки и уставился на мать, всем своим видом давая понять, что не сдвинется с места, пока не получит объяснений.

Радостно пискнул чайник, напоминая, что тайм-ауты ещё никто не отменял.

-- Тебе чай или кофе? – Марина вытащила чашки и достала из холодильника блюдце с лимоном.

-- Кофе. С молоком. И с бутербродом. И ответ на вопрос. – Тим демонстративно выдержал паузы. – Ну мам, я серьёзно. Жили-были двадцать лет одни на белом свете и тут нате-здрасьте, любящая бабушка чуть ли не на пирожки в гости зовёт, вроде только вчера виделись. Могу я проявить здоровое детское любопытство?

Марина улыбнулась. Холод, сжавший где-то внутри горло, когда она узнала почерк, начал потихоньку сдавать позиции. Настороженность отступила, освобождая место нормальному человеческому восприятию. «Всё таки нервы у меня ни к чёрту» -- подумала она, машинально нарезая колбасу ровными кружочками и выкладывая веером на тарелку. Туда же отправились полосочки сыра. Завершила композицию веточка петрушки, старательно пристроенная по центру.

Тим обозрел получившийся шедевр, мысленно прикидывая, хватит ли булки, что бы есть колбасу и сыр по очереди и, решив не рисковать, сложил всё вместе.

-- Ну давай, рассказывай мне тайны родового проклятия. Обещаю по ночам от бабайки под диваном не прятаться. – Он впился зубами в огромный бутерброд и довольно заурчал.

-- Да особенно-то рассказывать не о чем. Мне было восемнадцать, когда я познакомилась с твоим отцом. В то время он жил с матерью и бабкой в огромной квартире. Не знаю, может он на самом деле влюбился в меня, или это была очередная блажь, но через месяц после знакомства мы торжественно предъявили его родственникам паспорта с печатями ЗАГСа.

-- Мам, я чёт не понял. Ну ладно, отец. Был влюблён – не был. А ты? Ты что, не знаешь, была ли это любовь?

-- Представь себе, не знаю. Я была на два года моложе тебя теперешнего. За плечами педагогическое училище, четыре года общежития, распределение в школу-новостройку на окраине и ничем не подтверждённая уверенность в собственной взрослости и самостоятельности. Конечно, я была уверена, что это Любовь. Большая, светлая, сметающая все преграды и, естественно, вечная. В моём понятии других просто не существовала. Либо такая, либо никакой.

-- Ну вот. А говоришь, не знаешь. – Тим закинул в рот последний кусочек сыра, ссыпал на ладонь крошки, огляделся в поисках ещё чего-то съедобного и остановился на вазочке с печеньем. – Будешь?

Марина неопределённо мотнула головой.

-- Понимаешь, это я тогда так думала. А спросил ты сейчас. А вот сейчас я уже не так в этом уверена….-- получалось слишком заумно и витиевато, но не объяснять же родному ребёнку, что за последнее время её самонадеянность изрядно пораструсилась, прихватив уверенность в себе и ещё несколько качеств, необходимых для того, что бы что-то точно знать.

-- Ну ладно. Дальше давай. Вы поженились, что врядли привело в восторг папулину родню. Я правильно понимаю? – Тим относился к происходящему, как к забавной постановке, и Марина успокоилась.

-- Правильно. А ты как бы отнёсся к такому на месте родителей? – не дожидаясь ответа, Марина продолжила. – В слух, конечно, никто при мне ничего не говорил, они были слишком хорошо воспитаны, но я же всё чувствовала. Знаешь, это оказалось очень неприятно – чувствовать холодное отстранение и постоянное молчаливое неодобрение, и не понимать, чем ты его заслужила. Я не была содержанкой, я любила их мальчика и как умела, проявляла это, получая взамен враждебность.

-- Я бы так не смог. – Тим допил кофе и поднялся, что бы сделать себе ещё чашку. – Тебе чаю добавить? Сигареты на холодильнике, тебе не видно, щас достану.

Он открыл окно и подвинул стул к подоконнику.

-- Мам, а почему у бабушки такое странное имя – Фатима? Она что, персиянка?

-- Ну почему сразу «персиянка»? Её отец был осетином. Аслан, если я правильно произношу. Фатима Аслановна Бероева. По мужу …а вот по мужу-то я и не помню. Она как-то всегда подчёркнуто девичью фамилию использовала в быту. Ну да бог с ней. В двух словах, через год родился ты, а ещё через месяц мы с тобой дружно собрали вещи и отправились в общежитие в тёте Оле.

-- О, тётю Олю я помню. Это начальница, или как там её, общаги. Мы ещё прятались от проверки в мешках с бельём.

-- Точно, было такое. Это тебе уже года три было и мы тогда просто в гости пришли. – Марина рассмеялась. – Надо же, запомнил… Вскоре умерла моя бабушка и оставила нам эту квартиру.

-- А папа что? – Тим осторожно вернулся на скользкую тему семейной истории.

-- А что папа? Папа приехал один раз, как он выразился, за объяснениями. Объяснять я ничего не стала. Глупо объяснять очевидное. Да мы с ним уже сотни раз говорили на эту тему. И про отношение, и про чувства… Знаешь, мне тогда даже показалось, что он обрадовался. Как будто освободился от чего-то гнетущего и муторного. Он так и сказал «Я задыхаюсь от твоей любви».

-- И что, ты больше ни с кем из них так и не виделась?

-- Нет. А зачем? Врядли они долго помнили о нас. По крайней мере, я так считала. – Марина сгребла и перебрала листочки письма. – По видимому, я ошибалась. Никогда бы не подумала, что свекровь Так ко мне относилась. Странно, что она молчала столько лет, а я тогда так ничего и не почувствовала.

-- Мам, а что она такое пишет про долг какой-то? Это она фигурально или действительно собралась что-то в наследство оставить? Ей уже лет-то, небось, о-го-го сколько.

-- Да лет восемьдесят пять, наверное.

В понимании Тима люди столько не живут и он удивлённо присвистнул.

-- Да для их породы это не возраст. Редко кто из семьи умирал раньше девяноста своей смертью. Вот мужчины уходили рано. Одно слово – военные в той или иной мере. А женщины…. Ты ж читал, что пробабка только двенадцать лет назад скончалась. Это ж ей явно к сотне дело шло. Ну ладно, как бы там ни было, а я рада, что бабушка написала.

-- Мам, а тебе не кажется, что она как-то странно решила помириться? Всё больше какими-то загадками. «В скором времени узнаете», «справедливость восторжествует». А сама даже адреса обратного не оставила. Типа, что бы не припёрлись, родственники дорогие.

-- Ладно, поживём-увидим. – Марина аккуратно сложила письмо и убрала его в конверт. В конце концов, жили же они до этого как-то без родни. Время само покажет, чего ждать от этих новостей.