Волчья ягодка. Волк.

Приказ Ганса – закон для Шульца. За свою долгую и многогранную жизнь Волк успел побывать и в шкуре Ганса, и в шкуре Шульца, и ещё в чёрт знает чьих шкурах. Вся сложность текущего момента заключалась в том, что на сей раз он был сам себе и Шульц, и Ганс. А всё его проклятая безотказность, в миру именовавшаяся, как взаимовыручка и помощь друзьям.

Сколько ж он не видел Руслана? Да лет десять, так точно. А вот, поди ж ты, на сокровенный пароль «Друг, выручай», откликнулся машинальным ответом «Да не вопрос. Подтягивайся вечерком. Порешаем.» Руслан, естественно, подтянулся. И в результате, вместо того, что бы мирно руководить родными сотрудниками, Волк, как угорелый, носился по городу в поисках старушки-божьего одуванчика. Он в очередной раз глянул на часы и прикинул, что из уже намеченного можно перенести, а что – распихать в, и без того плотный до нельзя, график подчинённых. По всему выходило, что личной жизнью придётся жертвовать основательно. Хотя какая там личная жизнь. Не жизнь, а комиксы.

Вся личная жизнь Волка осталась в старом лесу. Таком, как ему казалось, уютном, налаженном и благоустроенном. Это был его лес, в котором он знал каждый пенёк, каждый гриб и каждую зверушку. Выращенный, ухоженный, упорядоченный до немецкой стерильности, он представлялся Волку верхом совершенства и образцом идеальности. До тех пор, пока Волк не обнаружил, что в этом образцовом мире есть место всем, кроме него. Он выполнил свою функцию. Построил, устроил, наладил…и мог быть абсолютно свободен. Дальше лес предпочёл жить без него.

За эту «свободу» Волк заплатил втридорога.

Он вспомнил, как брёл по пустынной улице на окраине родного города, рассматривая дома и пытаясь угадать, кто в них живёт. Не потому, что ему было интересно, а потому что за этими угадайками можно было хоть ненадолго спрятать «почему?», которое с недавних пор неоновыми буквами плавало перед глазами. Будь Волк побезалабернее, он бы придумал тысячу причин и нашёл сотню виноватых в происшедшем. Но тогда он уже не был бы Волком.

В окне первого этажа белело объявление «Сдаётся». Соседнее окно светилось мягким светом, и Волк позвонил в неработающий звонок, а потом и поколотил в обшарпанную дверь…

…Половина пятого. В Управление архивами он сегодня уже не успеет. Это было понятно и без километровой пробки, образовавшейся по поводу дня освобождения города. Бог ты мой, есть ведь счастливые люди, у которых работа начинается в восемь утра и заканчивается в шесть вечера. А в пятницу даже иногда с обеда. Эти счастливчики отключают корпоративную связь, стаскивают осточертевшие удавки с шеи и протокольные пиджачки с щуплых плеч, обогащают набегами в супермаркеты отечественную и зарубежную экономику и, отягощённые исключительно пивом и мясом, стройными колоннами разъезжаются во всех направлениях подальше от любимого начальства, что бы до понедельника предаться жизни.

Волк явственно ощутил во рту горьковатый привкус холодного пива, а в воздухе запахло костром. «Отставить размечтаться». Он ещё раз глянул на часы и потянулся за мобильником. С долей злорадства сообщив подчинённым, что «никто не расходится до моего приезда», он набрал Руслана:

-- Не занят? Да нет, ничего пока утешительного, но хотелось бы кое-что обсудить. Нет, давай не по телефону. Часов в девять? Лады.

Он и сам не смог бы ответить, что его так смутило в, вобщем-то, пустяковой просьбе товарища. Ну подевалась у того куда-то престарелая бабка. Так что сейчас только не творится. Может, из ума выжила, да в штунды ушла. Или к родне какой подалась. Понятное дело, квартиру оформила в продажу по доверенности. Новые жильцы ни ухом, ни рылом. Они эту бабку и в глаза-то не видели. В нотариальной всё чисто-законно. Так что криминалом там и не пахнет. На криминал у Волка особый нюх есть. Так же, как и на несостыковки. А в этом деле стыков, как раз, было гораздо меньше, чем откровенных дырок. И Волк всю дорогу до офиса удивлялся, как он не разглядел их с первой же минуты разговора с Русланом. Именно по поводу этих самых дыр он и хотел поговорить аккуратненько с товарищем в неофициальной, так сказать обстановке, и в очень завуалированной форме.