Цветок тумана

                                 Цветок тумана

    -- Эти современные рационалисты ничего не понимают! – возмущался Арсений Филиппович, размахивая руками. – Они не понимают, что всё в природе есть чудо. Им бы всё пощупать, всё разложить по полочкам…
    С этими словами он взглянул на меня, словно в поиске поддержки. Но мне нечего было ответить, так как я не знал причины дядиного настроения. Ровно за час до этого он мне позвонил и попросил дождаться его на скамейке перед входом в центральный офис научно исследовательского института, в котором числился заведующим лабораторией. Доктор биологических наук, профессор, автор нескольких шумных открытий в области ботаники, человек, объездивший почти всю планету, -- вот, каким был мой дядя. Я, двадцатипятилетний журналист, как вы понимаете, имел все основания гордиться таким родственником. Он казался мне своеобразным богом, знающий о природе всё и вся. По мановению его руки многочисленные клумбы и оранжереи начинали цвести и благоухать, поражая красотой и формами. Кто мог посметь довести моего бога до такого состояния? Кому пришло в голову пробудить его гнев? Не зная подробностей, я счёл возможным таки подкинуть словечко:
    -- А мне больше нравится любоваться природой просто потому, что она красива. И какое мне дело до того, что и из чего состоит? Цветок красив – и это самое главное.
    Дядя подарил мне взгляд, исполненный благодарности.
    -- Вот и я о том же, Алёша. Вот представь: летит себе орёл. Он парит над горами и лугами. Великолепное зрелище! Но как только этот орёл окажется в руках рационалистов, -- этих дотошных и бесчувственных кабинетных очкариков, -- он тотчас превращается в ощипанную курицу. Разве это справедливо по отношению к её величеству природе?!
    -- Ни в коем случае! – изображая справедливое возмущение, произнёс я. – А ещё называют себя учёными!
    -- Точно!
    -- Дядя, а что у тебя произошло?
    -- Что произошло? Произошёл бунт, который грозит для оголтелого рационализма неминуемым падением и позором!
    -- Да ты что!..
    -- Я уволился.
    -- Ты?!
    Эта новость стала для меня таким потрясением, что я споткнулся и едва не упал на асфальт.
    -- Ты уволился? Зачем?
    -- Это трудно объяснить, племяша. Если бы ты понимал в ботанике, если бы ты ей отдал свои лучшие годы, то и в этом случае ты бы вряд ли меня понял. Но я попытаюсь всё объяснить. Сейчас мы сходим выпить чаю в одно кафе, там и расскажу.
    Мы так и поступили. Дядя пил чай одной марки, название которой не вкладывается в моей памяти. Помню только, что происходило сие чудо из Индонезии и имелось в наличии только в этом кафе.
    -- Так вот… -- начал он, наслаждаясь ароматом напитка. – Чёрт, залили кипятком!
    -- Кого?
    -- Да чай! Я же их учил, что температура воды должна быть не ниже семидесяти и не выше восьмидесяти градусов… Ладно, бог с ними, с этими жалкими поваришками! Слушай, Лёха.
    -- Я весь внимание.
    -- Примерно месяц назад мне пришлось встретиться с сыном своего древнего друга. Парень был, что называется, убит горем и не знал, что делать. И не удивительно: его папа исчез.
    -- Исчез?
-- Да. Оказалось, что за три года до того мой друг вернулся из Антарктиды, где принимал участие в экспедиции. Как ты, наверное, знаешь, Антарктида когда-то была цветущим краем и находилась вовсе не на полюсе.
    Я кивнул.
-- Так вот, она не является цельным материком, а состоит из трёх островов, которые сейчас скрыты под многотонной толщей километровых льдов. Даже двухкилометровых! Есть там одно место, – довольно загадочное и почти не изученное, -- где в котловине находится большое озеро, которое никогда не замерзает. В нём много чего водится, и ещё не известно, что в его водах может обнаружиться. Дело не в этом. Мой друг и его товарищи начали бурить лёд неподалёку от берега этого водоёма. Работа отняла почти полгода, но они таки "дотянулись" до почвы. Изучая каждый кубический сантиметр породы, выворачиваемой буром наверх, люди обнаружили массу интересных предметов. Например, в их руках оказались остатки оружия древних людей, населявших остров. Это были наконечники стрел и ножей из бронзы.
-- Из бронзы?! Но если Антарктида оледенела около миллиона лет назад, а первые изделия из бронзы появились в Европе всего тысячи три лет назад, то открытие твоего друга не что иное, как революция!
-- Так оно и есть, только никто об этом не знает. Но речь не о том. Я не виделся с другом несколько лет, но он почему-то не искал со мной встречи. Только после его исчезновения сын нашёл в кабинете отца записку, в которой тот просил передать мне одну занимательную вещь. Вот она.
Арсений Филиппович извлёк из кармана маленький свёрток. В нём находился бесформенный предмет, напоминающий не то кусочек угля, не то, простите за выражение, фрагмент засушенного испражнения какого-то животного.
-- Что это? – спросил я, оценивая вещь брезгливым взглядом.
-- Это – корень растения. Да вот и записка, в которой многое объясняется. Друг позаботился даже об этом!
Вздохнув, дядя достал из внутреннего кармана пиджака кусок бумаги, свёрнутый вчетверо, и протянул мне.
С той осторожностью, которая характеризует людей, привыкших иметь дело с бумагой, я развернул лист.
-- «Арсений, у меня нет времени. Но то, что тебе передаст сын, тебя заинтересует. Исследуй его. Это растение очень красиво. Я назвал его Viola arborescens incolorum…» Интересно… А как же за ним ухаживать? Или он полагал, что если ты ботаник, так должен всё знать?
-- Ты читай дальше.
-- «Это удивительное растение. Оно само тебе подскажет, как за ним ухаживать. И помни: люди в Антарктике вымерли намного раньше, чем растения…» Ничего не понимаю. Причём здесь люди? И какая связь между этим письмом и твоим увольнением?
-- Причём здесь люди, я не знаю. А связь с моим увольнением таки есть. От меня потребовали, чтобы я отдал корень этой виолы (а «виола» есть не что иное, как фиалка) на анализы. Его бы попросту уничтожили! И вот я теперь свободен. И корень остался у меня. Не получат!
Произнося эти слова угрожающим тоном, дядя демонстративно помахал указательным пальцем в неопределённом направлении.
Мне с детства была известна его страсть к фиалкам. В его личной оранжерее, согласно моим подсчётам, произрастали более 200 видов фиалок со всех концов света. Он их любил так, как ни один мужчина не способен любить женщину – лелеял, пытался угадать каждое их желание, тратил на них все сбережения.
-- Поверь, они намного умнее нас! – округлив глаза, то и дело повторял он. – Они – вершина эволюции. Ты только обрати внимание, как они красивы и насколько каждый цветочек неповторим!..
С одной стороны, я его понимал. Красота и ароматы фиалок очаровывали и меня самого. Но, с другой, бедный дядя так и не женился. Женщина, по его мнению, более требовательна, менее разумна и, к тому же, неблагодарна и изменчива. Фиалки благодарны всегда и не изменяют никогда. Вот так…
А тут – «фиалка древовидная радужная». Я не очень силён в латыни, ставшей излюбленным языком классификаторов, но более точного перевода просто не нашёл.
Мне стало понятно, что Арсений Филиппович решил вырастить и самолично исследовать диковинку в домашних условиях. Отговаривать его было бы бесполезно. Да и зачем? В те дни никому бы даже в голову не пришло, во что может вылиться дядин каприз…
После этого разговора прошло немало времени. Жизнь завертела меня, как пылинку в вихре, и я думать позабыл о какой-то фиалке и, к своему стыду, о дяде. Вместо того, чтобы остаться в родном городе и навещать его, я уехал в командировку в Швецию, где некий русский придумал занятный хронометр. Суть открытия на уровне наннотехнологий состояла в том, что человек с таким хронометром мог многое успеть за кратчайший отрезок времени. Как в одном из рассказов Герберта Уэллса. Когда-то, получая удовольствие от чтения этого рассказа, я  был уверен, что мысль, излагаемая в рассказе – фантастика. Однако…
-- Вот давайте проведём эксперимент, -- предложил мне этот учёный. – Становитесь рядом со мной, держите меня за руку…
С этими словами он нажал на маленькую кнопочку на своих наручных часах – с виду самых заурядных – и я почувствовал, как атмосферное давление вдруг резко поднялось.
-- А теперь извольте взглянуть на улицу.
Из окна квартиры я увидел, как тысячи людей и машин замерли на месте – кто с поднятой ногой, кто с диковинно задранными руками. Люди застыли, словно заспиртованные в огромной банке примитивные существа.
-- Они что – умерли? – ошеломлённо воскликнул я. – Или мне это приснилось?
Учёный засмеялся – тихо и ехидно:
-- Хи-хи… В радиусе метров двух-трёх вокруг часов всё нормально. Мы можем двигаться с нормальной скоростью. У нас время течёт вполне естественно. А дальше оно замедлилось до такой степени, что у нас создаётся впечатление, будто люди застыли. Сейчас мы могли бы войти в любой банк и обчистить его.
-- А видеокамеры?
-- Для всех мы двигаемся с такой скоростью, что человеческий глаз не заметит нас.
-- Ничего себе!.. Ваше открытие достойно Нобелевской премии, -- воскликнул я. – Это же настоящий прорыв, революция…
-- Увы… Моим изобретением заинтересовались военные. Я-то давно начал замечать, как какие-то тёмные личности бродят вокруг моего дома. Вы понимаете, это ужасная закономерность: каким бы ни было то или иное открытие, его обязательно пытаются приспособить во вред себе подобным. А я не хочу, чтобы меня использовали военные! С детства терпеть не могу армию и всяких там Джеймсов Бондов…
-- И что же вы планируете делать?
-- А ничего. Я уже успел заявить, что схемы моего прибора кто-то похитил. Меня уволили.
-- А где вы работали, если не секрет?
-- Не смешите меня. Где может работать русский? Официально меня вроде бы оформили в лабораторию при известном институте, даже заключили контракт. Но на самом деле к опытам меня не допускали. В мои обязанности вменялось писать труды для местных физиков. Они публиковали их от своего имени, а мне платили какие-то гроши. Слушайте, не осуждайте меня. Сейчас многие наши талантливые головы  выживают таким образом. И не только в Швеции, но и в Америке, и в Европе.
-- Как я могу вас осуждать! – возмутился я. – Если бы имел голову, я бы и сам так поступил. Коль уж таланты не нужны в родной стране, почему бы им не продаваться?..
Этот физик, имени которого я не называю умышленно, попросил меня вывезти упомянутые часы из Швеции. Если тёмные личности наблюдают за ним, то это ни в коем случае не касается меня. Он уверил меня, что ни на таможне, ни в самолёте никому и в голову не придёт обращать внимания на эти часы.
-- Только не вздумайте нажать на эту кнопочку! – предупредил он меня на прощанье. – А если вдруг такое случится, нажмите сразу на эту.
Показав мне, как надо действовать, он успокоился и отпустил меня на родину. Впоследствии я узнал, что  этот человек погиб при загадочных обстоятельствах, сделав меня, по странной случайности, наследником чудесного изобретения. Таким образом, я возвращался домой без материалов для репортажа, за что должен был получить строгий нагоняй от начальства, зато со спокойным сердцем. К тому же, мне представилось, как удивится дядя, узнав о таком изобретении.
Приехав домой, я сразу набрал его номер, но телефон не отвечал.
-- Странно… -- проворчал я и набрал снова.
Но и на сей раз, как и в течение всего последующего дня, результат оставался тем же. Решив, что Арсений Филиппович может быть занят, я всё же не мог представить, чтобы он оставил свои фиалки без надзора более, чем на день. Сердце подсказало, что следует навестить его, пусть даже и без приглашения.
Он жил в частном доме, к которому была пристроена оранжерея. Но подъехав по адресу, я был удивлён, увидев не одну, а две оранжереи. В одной находились знакомые мне фиалки, а в другой было почти пусто, если не считать единственного растения, произрастающего в центре. Его контуры едва угадывались сквозь какой-то странный тяжёлый туман, клубившийся по всей теплице пластами. Рядом с растением копошился мой незабвенный дядя.
С первого взгляда я определил, что он исхудал и осунулся.
Заметив меня, он не бросил всё, как это случалось обычно, и не поспешил навстречу, как и не предложил совершить экскурсию по оранжерее, как и не угостил своим превосходным вином.
-- Извини, у меня мало времени, -- это было единственное, что мне удалось услышать от него в течение первых двух часов.
«Мало ли что… -- решил я. – Может, у него неприятности, и он не хочет ими делиться?»
Однако, прождав его два часа, я не заметил, что он собирается завершать работу. А работа заключалась в том, чтобы постоянно вспушивать почву вокруг деревца и опрыскивать его из миниатюрного устройства, которое и создавало тот самый туман.
-- Дядя, зачем ты это делаешь? – поинтересовался я.
-- Она требует… -- загадочно ответил он, продолжая прыскать. – Взгляни на неё. Правда, она – само совершенство?
Присмотревшись к деревцу, я не нашёл в нём ничего необычного, если не считать шаровидных отростков, которыми были усеяны ветки.
-- Теперь я понял, -- продолжал дядя. – Эта красавица произрастала в очень влажном климате. Наверное, в те времена Антарктида находилась на уровне современного экватора и была целиком покрыта джунглями.
-- А как ты понимаешь, что она чего-то требует? – прозвучал мой вопрос.
-- Как? Да это же элементарно, Лёша! Я слышу её голос. Точнее, мысли. Это очень разумное существо… А теперь извини, у меня работа.
«Сумасшедший!» -- решил я и, содрогнувшись, ретировался, поняв, что аудиенции в этот день мне дождаться не суждено.
А спустя месяц посреди ночи меня разбудил телефонный звонок.
-- Алло! – прозвучал въедливый женский голос. -- Вы меня, наверное, не знаете. Это звонит соседка Арсения Филипповича. Срочно приезжайте. Там творится что-то странное…
-- Что творится? – пытался уточнить я, но трубка ответила короткими гудками.
Не медля, я вызвал такси и спустя минут пятнадцать был на месте. Первое, что мне бросилось в глаза, -- оранжерея, освещённая необыкновенной лампой, дающей все оттенки радуги. Смею вас уверить, что это было потрясающее зрелище. У калитки стояла какая-то женщина.
-- Алексей, здравствуйте!
-- Доброй ночи, -- ответил я.
-- Это я вам звонила. Посмотрите, разве это не дьявольщина?
-- Что именно?
-- То, что творится в оранжерее вашего дяди. К тому же у меня пропал кот. А в радиусе ста метров исчезли все птицы…
-- Птицы?
 Я взглянул на женщину с подозрительным видом, предполагая какую-то стадию невроза навязчивых идей. «Да нет, на вид вроде нормальная», -- решил я и направился к источнику света. Обычно соседкам становится настолько интересно, что они не прочь сунуть свой нос, куда не следует, но, к моему удивлению, эта осталась на месте.
-- Я лучше тут подожду, -- объяснила она.
Открыв дверь оранжереи, я увидел потрясающее зрелище: посреди помещения красовалось дерево, успевшее увеличиться в размерах, по крайней мере, вдвое с тех пор, как я видел его в последний раз; воздух, насыщенный туманом, переливался радужными оттенками, отражая их от больших цветков, которыми было усыпано растение. Присмотревшись внимательнее, я различил, что каждый лепесток имеет своеобразный оттенок, не похожий на оттенки других цветков. Цвета изменяли друг дружку, начиная от чашечки, -- от более светлых к более тёмным или наоборот. Ничего подобного не видел никто в истории человечества. Поддавшись этому очарованию, я простоял неподвижно целую минуту, а может и полчаса. Создавалось впечатление, будто очутился на другой планете, где царит чуждая и, вместе с тем, завораживающая лёгкая атмосфера, формирующая особенный мир. Мой слух, казалось, улавливал какие-то странные звуки, похожие на переливы диковинной музыки. Она завораживала и привлекала, норовя растворить в себе всё моё существо.
Наконец я обратил внимание на то, что тело моего несчастного дяди лежит под деревом с открытыми глазами. Это меня отрезвило. Бросившись к нему, я попытался привести его в чувство, но мои старания ни к чему не привели.
-- Дядя, дядя! – крикнул я, но он и бровью не повёл.
Ароматы, источаемые растением, усиливались. Я взглянул вверх и удивился, заметив, что нижние ветки древовидной фиалки успели наклониться так низко, что почти касались моей головы. Вместе с тем, в глаза бросалось и то, что они удлинились. Это происходило на моих глазах!
Тут уж мои нервы не выдержали. Вспомнив о том, что на свете есть не только растения безобидные, но и хищные, я предпочёл убраться как можно подальше. Надо было вытащить из помещения дядю. Будучи не из числа слабаков, я знал, что это не составило бы проблемы, но в этот раз тело человека показалось мне невероятно тяжёлым. К тому же, мои лёгкие не могли дышать. Наверное, пыльца фиалки, наполнив оранжерею, попадала в дыхательные пути, затрудняя дыхание. Тем не менее, собрав последние силы, я таки сумел вытащить дядю Арсения на свежий воздух. Бросив его под стеной дома, я свалился возле него сам. Кое-как отдышавшись, я обратил взгляд назад. Вы не можете себе представить, каким было моё удивление, когда я увидел щупальца, которые тянулись ко мне из приоткрытой двери! Я оцепенел!
Но это продолжалось до тех пор, пока оно не коснулось моего плеча. Говорят, что жизнь сама способна бороться за своё существование. Так оно и получилось. Я словно встрепенулся после глубокого сна. Вспомнив о том, что в сарае у дяди хранились различные химические препараты, я нажал заветную кнопочку на часах и ощутил знакомое давление. Не теряя ни одной доли секунды, я бросился в сарай и нашёл бутылочку с надписью «Раундап». Заправив ею мини-опрыскиватель, я набрал полные лёгкие воздуха и бросился в оранжерею. Обработав злополучное растение, я вернулся к дяде, тщательно заперев за собой дверь и выключив часы.
Мой дорогой родственник так и не пришёл в чувство. Тогда я применил все те методы, которым меня обучали ещё в школе: растирание прохладной водой, дыхание «изо рта в рот» и так далее. А за спиной слышался невнятный шум, на который я поначалу не обратил внимания. Но когда он стал громче, я оглянулся и оторопел: радужные оттенки померкли, как и сами цветы. В оранжерее стало темнее, но глаза всё ещё могли различать ветки и щупальца, беспорядочно метающиеся в разные стороны, словно этот странный организм пытался вырваться наружу и отомстить за себя. На современных растениях действие «Раундапа» проявляется в течение двух недель, а фиалка почувствовала его сразу после применения. Впрочем, ничего странного в этом не было, ведь я "угостил" её такой дозой, которой хватило бы на обработку большого участка.
Арсений Филиппович пришёл в себя лишь на следующее утро. Врач, осмотрев больного, склонился к выводу, что ему следовало бы пройти лечение на стационаре, поскольку вывести пыльцу из организма в домашних условиях невозможно. Дядю это, казалось, не волновало: его глаза смотрели в потолок и были наполнены какой-то глубокой задумчивостью.
Однако уже на третий день он смог не только отвлечься от своих тайных мыслей, но и говорить. Когда я рассказал ему, что произошло, он и бровью не повёл.
-- Ты полагаешь, что убил меня? – окинув меня презрительным взглядом, чужим голосом спросил он. – Этого быть не может. Если бы я принадлежал к выходцам с вашей планеты, так оно и случилось бы. Но мы, дети тумана, защищены от воздействия не только ядов, но и температур. Нас невозможно убить. Ты повредил само взрослое растение, но жизненная сила во мне останется всегда. И я обязательно возрожусь, даже если для этого понадобится миллион лет.
Дядя сделал паузу. Он тяжело дышал, откинувшись на подушку.
-- Так что рано тебе, человек, праздновать победу. Когда-то люди, подобные тебе, пытались нас уничтожить. И что же? Где теперь те людишки? То было дивное время, когда в природе царил установленные нами гармония и порядок… Эта планета наша, и только мы можем быть её настоящими хозяевами…
Произнеся эти слова, он вздохнул и замер.
-- Сестра! – окликнул я, пытаясь приподнять его голову.
В течение нескольких минут врачи пытались что-то сделать, но дядя умер, не приходя в сознание. Да и был ли к тому времени этот кусок плоти моим дядей?.. Теперь, после долгих раздумий на сию тему, я в этом сомневаюсь…
Я его похоронил на городском кладбище под огромной плакучей ивой. Как бы там ни было, а я его любил. Унаследовав оранжерею вместе с домом, я, прежде всего, позаботился о срочной продаже всех фиалок покойного – слишком уж неприятные воспоминания остались у меня от последнего соприкосновения с ботаникой.  Что касается второй оранжереи, в которой произрастало чудовищное растение, я там всё, как следует, обработал химикалиями, после чего продал вместе с домом.
…Прошло два года. Июнь был в самом разгаре, когда что-то повлекло меня посетить могилу дяди. Купив цветы, я отправился на кладбище.
Ещё не доходя до места погребения, я заметил некоторые странности: несмотря на ясный день, здешний воздух был наполнен легкой туманной дымкой неопределённого оттенка. Не слышалось и пения птиц. По мере приближения к могиле, я отмечал сгущение тумана и нарастание внутреннего беспокойства.
Подойдя к могиле, я поднял глаза и замер от ужаса: вместо ивы красовалось ОНО – дерево, ветки которого были усеяны фиалковыми цветами. Казалось, будто каждый цветок меня узнавал, потому что нижние ветки сразу потянулись в мою сторону. Как такое могло случиться? Как могло вырасти это исчадие ада? Я не понимал. Однако это не помешало мне сбежать оттуда самым постыдным образом.
Уже оказавшись дома, я заварил кофе и, успокоившись, осмыслил случившееся. По всей вероятности, эта фиалка имеет возможность размножаться спорами. Если нет спор, то пыльца вполне может обладать свойствами спор. Мой дядя, дышавший атмосферой теплицы в течение длительного времени, превратился в носителя спор. Наверное, они накопились не только в его лёгких, но и в крови. Оказавшись в почве, споры проникли в корни ивы, которые стали для них питательной средой. Вот, благодаря чему радужная фиалка достигла огромных размеров за довольно короткий отрезок времени. Дерево укрепилось, насытило воздух своими спорами, уничтожая всё живое в большом радиусе. О том, что последует дальше, остаётся лишь догадываться.
В последнее время я замечаю в себе странные метаморфозы: в снах я обретаю другое тело или летаю в межпланетном пространстве, пересекая огромные расстояния. В меня входит чужое знание о неведомых мирах и иных формах жизни. По утрам мне хочется дышать воздухом, насыщенным туманом, из-за чего руки сами ищут распылитель и опрыскивают квартиру водой. С каждым утром мне становится всё труднее подниматься с кровати. Вот так бы прирос на одном месте, и было бы очень хорошо. Мой разум понимает: это – первые признаки того, что во мне развивается другая жизнь. Споры, которых я надышался в дядиной оранжерее, начали прорастать во мне. Но если человеческий разум где-то глубоко в себе и сожалеет об этом, нечто другое, более мудрое и сильное, наоборот, только радуется возможности снова возродиться…