Центральной улицы конец,
тридцатой осени начало.
Ещё живой, и, как по мне,
такой пустяк - не так, уж, мало.

Сто двадцать градусов у стрел
в углу - четыре по полудню.
Прохожих лиц анфас смотрел,
но все - чужие только люди. 

О рифмах думал, как бы их
приблизить к чести максимально,
чтоб не сломать при этом стих?
Вопрос остался актуальным.

В тени деревьев дым пускал,
всё было ровно и беспечно.
Сентябрьский ветер у виска
нашёптывал о чём-то вечном.

Скоро осень гламурного стиля
перейдёт к откровенному ню.
И, от взглядов чужих обессилев,
будет прятаться под простыню.
Всех оставит в холодном пассиве
отношения ночи ко дню.

Немає бажання шукати початку
дороги нової, тим більше нових
облич, рук і подихів. Десь моя частка
назавжди залишилась. Знову на "ви"

з душою чиэюсь - такого не хочу.
Нехай буде тільки самотнє "не до...",
та пам'яті враження, що позаочі
ведуть сірий сум за собою слідом.

Купол синий своим крестом,
как указательным перстом
в небо тычет, а парк пустой
тайны наши хранит до сих
пор и полон всё так же сил,
весь пропитанный "соль, ля, си".

Там знакомый пути маршрут
помнит прикосновенья рук,
и в молчании не соврут
те свидетели, что стоят
вдоль аллеи, её края
формируя собою, в ряд.

Стану ли там теперь искать
самодостаточность, пока
осени жёлтая тоска
цвет растеряет к холодам?
Да, и бесцветность врядли даст
что-то. Лишь календарных дат
чёрно-красная ерунда.

Последний день. Хватаюсь я
за стрелок острые края,
но время режет мне ладонь,
всё меньше остаётся до
полярной сути трёх других,
я просто ненавижу их
за всё с начала по итог,
за то...

Ещё сегодня. Жив пока.
А завтра, сам не зная как,
две трети суток бред терпеть.
Свою оставшуюся треть
на сон истратить всю почти,
курить, молчать, смотреть на штиль
минут последних перед сном
в окно.

Признание своих старых утверждений глупыми, не является ли источником для сомнений в новых?

Лета остывший итог.
Приторно-сладкая свежесть
осени. Я не смог,
где-то остался между

пальцами рук твоих.
В тёплых, сухих ладонях,
словно во сне притих,
так и не поняв, кто я.

Осень с собой ведёт
грусть без конца с началом
в сердце. А дальше лёд
тёмной зимы. Молчанье.

Бесперспективность снов
ночью и дней полоски,
без подходящий слов
схожие на наброски.

За окнами ветер шипит змеёй.
Отряд тополей, как солдаты тьмы.
Над городом ночь. Это всё её.
Купить нельзя, и не взять взаймы.

А мне остаётся лишь горсть идей,
сравнить, что есть с чем-нибудь другим,
в табачный пепел сгоревший день,
и вслед ему сигаретный дым.

В выражении его лица
нет ни шанса для встречных лиц,
зацепиться о том о сём.
По изогнутого кольца
траектории вдоль границ
личных мыслей идёт, и всё.

Не поймут, те кто мимо, что
очертания их теней
лишь являются для него
интересными. Руб за сто
всем цена. Только так честней,
чем дешёвых общений горсть.

А друзья далеко ушли.
Разбрелись, разлетелись, раз...
Ряд нулей на табло давно
и вопрос "да и были ли
настоящие, без прекрас?"
Но ему уже всё равно.

В рифмах пустых ковыряюсь.
Сам. Ни души, ни лица
рядом. Пониженный ярус
неба по цвету свинца

там, за москитною сеткой
вместе с началом конца
лета. Стеклянная клетка
здесь, не могу отрицать,

нет у меня оснований.
Нет у меня ни черта,
кроме тепла по гортани
ну, а потом изо рта

дыма клубов, что без формы.
Только для них и сей час,
формы касательно, фору
дал бы, в бесформие мчась.