Растоптана улица тысячей подошв,
а вспомнить ей нечего. Разве что
двуногих фигур, попавших под дождь,
бегущее равенство.

Домов немые квадраты
стоят вдоль дороги колоссами,
тенями хмурятся. Видимо не рады,
что светом дневным заполосканы.

А мне самому никакого и дела, то, нет
к бетонному их невеселью.
Опаиваю каждый пути километр
собственных мыслей зельем.

Стереть бы памяти извилистые следы,
да так, чтобы сразу начисто,
вдохнуть и выдохнуть, как табачный дым.
Нуля овального в качестве

упасть, закатиться в какую-то щель,
асфальта безымянную трещину.
На дне пролежать там до срока, вообще,
пока не наступит обещанное.

Не верьте ему. Никогда не верьте.
В нём прячется волк в овечьей шкуре.
А он стоит на балконе, медленно курит,
как будто это последнее перед смертью.

Зубами щёлкает волк внутри, воет
то на луну, то ещё чёрт на что знает.
Волк любит, чтоб их оставалось двое,
когда над миром чёрное ночи знамя.

Все те, кто когда-то хотели быть рядом
с клеймом останутся волчьей пасти.
Все карты в колоде пиковой масти.
Могло ли быть по-другому? Вряд ли.

                                                                                                                               Мы сидим у разбитых корыт
                                                                                                                               И гадаем на розе ветров.
                                                                                                                                                                       (В. Цой)

Ночь в окно влетела,
коснувшись при этом шторы.
Взгляд, шатаясь в пределах
комнаты, ищет опору.

Цифры часов в нижнем
правом. Наручных стрелки.
Сверяешь зачем-то трижды...
Пусто всё как-то, мелко...

Привычная суть предметов
глазу совсем сокрыта -
в каждом квадратном метре
только осколки корыта.

Сдохла в руке синица,
к чёрту журавли разлетелись.
Бред по ночам снится
уже которую неделю.

Не много заполночь. Собачий лай,
как будто бы на краю вселенной.
Шипение ветра. Холодный май.
В руке сигарета. Рука на колене.

Уже и сны к голове впритык
губами мягкими эмоций чьих-то.
От их касания мир притих.
Закрыта книга. Абзац дочитан.

Хрипел горизонт в черноте кромешной,
раскалываясь вспышками по вертикали.
На город ночь с коварной насмешкой
смотрела, подобно индийской Кали.

Часы разноличием циферблатным
толпились в очереди за обнулением.
И только одна неизбежность расплаты
ждала смиренно на коленях.

Дождь обостряет, что скрыто
где-то внутри глубоко за семью замками.
Сколько не закрывай уши руками,
слышишь крики.

Капельно-мокрым стуком
с неба вода бьёт по личным болевым точкам,
как бы проверяя на прочность.
Вводит в ступор.

Куришь, сидишь. Как-то
хочешь, пытаешься во всём этом разобраться.
Суть отражается вкратце
зеркалом капли
на стекле.

И псом не завою, тем паче, волком
в своём квадратном мирке
лежать останусь в стогу иголкой,
не найденный там никем.

ОкнА стеклянную щёлку через
на мир ваш буду глядеть,
цедить сквозь зубы сухую ересь
по теме "Не про людей".