Полудневої спеки промені
безжальні, навіжені
у вицвівші та знекровлені
вулиць міста л'ються жмені.
Кам'яне черево дворів,
будинків бетонні плечі і
безколірне небо вгорі
нищівним вогнем розпечені.
Навіть вітер в угоду липню,
мов багаття жаром пашить.
І сорочка до тіла липне,
і всихають краї душі.
Начинается с того, что
свет уступает место тени,
серыми являются кошки,
ночью становится день, и
падают цифры в бездну:
девятка, десятка, одиннадцать...
Стрелки, обломки лезвий
пространство режут на минусы.
Размышления сводятся в точку,
тишина линией монохромной.
Всё уже обесточенно.
Всё, кроме...
Одноглазое солнце красным диском
постепенно спускалось в слоёную муть
горизонта. Казалось близким,
но его уже никому не вернуть.
Точно так не вернуть никогда обрывки
панорамы за стёклами - низкий лес,
вороньё, сидящее на загривках
крон деревьев, електроопор скелет,
провода держащих, раскинув лапы,
стаи крыш в кудрях зелени, на столбе
в предвечерни включена кем-то лампа,
простелившая жёлтый лоскут себе.
Проплывал мимо мир. Свет и тени
заплетались и были порой заодно,
превращаясь в набор наблюдений
человека, смотрящего в окно.
За спиной остаётся жёлтый улей
вокзала чужого миллионного города.
Дальше параллели и перпендикуляры улиц
не знакомые и ничем не дороги.
Просто несколько часов до посадки,
транзитность и промежуточность.
Просто меняю помещений воздух затхлый
на раннего солнца шуточки.
Перспектива пустынная тротуаров,
сонных дорог молчаливые линии,
светофоры подмигивают попарно
человеку без имени.
Просто закоулки дворов спящих
наполнены ещё ночными сказками.
И даже не ищущий здесь обрящет
то, что ново и не затаскано.
Город, расплавленный солнцем, течет
лицами улиц, машин потоком,
временем, что до тех пор не в счет,
стрелки пока не нащупаешь оком.
С каждым шагом заходишь в глубь -
вот - по пояс, по грудь, по горло.
Дальше некуда. Дальше с губ,
как плевок, срывается гордость.
Поздно уже говорить "прости",
ведь через миг всё вокруг утонет.
Может, меня бы могла спасти
чья-то ладонь в моей ладони.
Исчерпывает ли для меня любовь всё? Всё, но только иначе. Любовь это жизнь, это главное. От неё разворачиваются и стихи и дела и всё пр. Любовь это сердце всего. Если оно прекратит работу всё остальное отмирает, делается лишним, ненужным. Но если сердце работает оно не может не проявится в этом во всём.<...>А любовь не установишь никаким "должен", никаким "нельзя" - только свободным соревнованием со всем миром.
Владимир Маяковский.
из неотправленного письма
к Л.Ю. Брик от 1-27 февраля 1923 г.
Боль зубная мычанием нудным
уши все прожужжала стенам.
Ночь распадается на минуты
медленно, постепенно
в серой мякоти потолочной.
Стрелка секундная шагом дрожащим
скачет в своей оболочке.
Комната - тот же ящик
заколоченный.
Жалюзи режут закат на полоски,
клея с обратной стороны шторы.
Приоткрытая плоскость
окон отражает уличные споры,
позже - их отголоски.
День на исходе, почти закончен.
Кажется, этого лета он был первым.
Вечер. Тишина всё звонче и звонче
эхом немым по нервам.
Так появляются титры в конце фильма.
Чей-то взгляд жидкой солью украшен.
Хочется сказать хоть слово так сильно,
что уже ничего не страшно.
Растоптана улица тысячей подошв,
а вспомнить ей нечего. Разве что
двуногих фигур, попавших под дождь,
бегущее равенство.
Домов немые квадраты
стоят вдоль дороги колоссами,
тенями хмурятся. Видимо не рады,
что светом дневным заполосканы.
А мне самому никакого и дела, то, нет
к бетонному их невеселью.
Опаиваю каждый пути километр
собственных мыслей зельем.
Стереть бы памяти извилистые следы,
да так, чтобы сразу начисто,
вдохнуть и выдохнуть, как табачный дым.
Нуля овального в качестве
упасть, закатиться в какую-то щель,
асфальта безымянную трещину.
На дне пролежать там до срока, вообще,
пока не наступит обещанное.
Не верьте ему. Никогда не верьте.
В нём прячется волк в овечьей шкуре.
А он стоит на балконе, медленно курит,
как будто это последнее перед смертью.
Зубами щёлкает волк внутри, воет
то на луну, то ещё чёрт на что знает.
Волк любит, чтоб их оставалось двое,
когда над миром чёрное ночи знамя.
Все те, кто когда-то хотели быть рядом
с клеймом останутся волчьей пасти.
Все карты в колоде пиковой масти.
Могло ли быть по-другому? Вряд ли.
