Борода в ребре, бесы в седине.

Да, уже хорошо за сороковник. И что с того? Скажу честно - до недавнего времени про свой возраст не думал вообще. Да чихать я хотел на возраст. Внутреннее ощущение - все тот же блудливый юнец, только поднабравшийся житейского опыта и без розовых очков. Что опять-таки в мою пользу. Ну что же, с иллюзиями приходится расставаться. Расстался и с этой. На дивном берегу Эгейского моря, летом... Не самый плохой вариант, если подумать.
С какой стати я решил почитать ей стихи? Никогда этого не делал раньше. Именно: считал старомодным, и всячески избегал, даже когда просили. А в этот раз сподобился. Наверное, потому, что она была слишком для меня юной. И я вообразил, что ореол поэтической романтики уместен и созвучен девчоночьему уму. И уж совсем глупо было предварять вирши дурацкой преамбулой "Ну, ты это помнишь, конечно..."

Куда подевался мальчик
Которым я был когда-то
Скажите долгая старость
Это награда
Или расплата?..

- Вау! (без энтузиазма) Как здорово! Сам сочинил?
- Н-нет... это перевод... Пабло Неруда...
- Кто? Я из украинских только Павла Тычину помню - в школе проходили! А вообще я "Фабрику звезд" обожаю!
Вот так я и влип. И со стихами, и с чувствами, с ореолом романтическим, мать его. Старик. Скажете нет? Как ей обьяснить, мокрохвостой, про грампластинку "Звезда и смерть Хоакина Мурьеты", про замшелое кино с тем же названием, про композитора Рыбникова, поэта Грушко... а, неважно. Проехали. Важно только одно - именно в этот момент я понял, что молодость моя осталась где-то там, и не просто позади, а ну вот совсем за горизонтом.

- Щит! Двадцать евро один билет? Да сейчас, разбежались! Пойдем, я одну вещь придумала!
Мы возле турникета. За турникетом и кассами, за чинаровой аллеей - мраморный оскал древнего Города, истертые плиты былых проспектов, лунный кратер громадного театра. Тысячи людей - толпы немцев, японцев, русских, турок. И все равно Город кажется пустым: античный мегаполис. Тут сотни тысяч жили, и не толкались локтями.
Тянет меня назад, бегом, вдоль дороги, вдоль забора из колючей проволоки, которым Город со всех сторон окружен. Ага, понятно. В одном месте углубление в земле, размытая канава или просевший грунт. Между землей и "колючкой" - сантиметров двадцать. Недосмотр. Впрочем, местным неинтересно, а приличным туристам и в страшном сне не придет в голову.
- Куда?! Стой, коза... моего сердца! У меня деньги есть! Пошли как люди!
- Мне - так интересно... а деньги у меня тоже есть...
...И все, исчезла, только чертополох закачался, в рост человека, между прочим. Щедра турецкая земля.
А мне что прикажете? Я толще раза в три. И одет не в камуфляж, а по жлобско-туристски - шорты и майка с надписью "Турецкий триатлон" (и непристойными пиктограммами). Впрочем, вот едет на расписном тарантасе местный ямщик. Мы с ним немного знакомы. Возит туристов от шоссе до входа, это два километра. Сейчас пустой тащится, надеется подцепить разморенных немецких пенсионеров на обратный путь. Хелп ми, дружище аркадаш! Эвет-эвет, рукой проволоку оттяни и подержи. Сейчас... Спасибо! Смеется, машет рукой и катит дальше. Жара.
Не свалилась бы куда. Лет тридцать назад здесь были очередные раскопки, но эта - непосещаемая - часть заросла травой и дроком, провалы бассейнов и фундаментов почти незаметны. Нет, выбралась на ровную дорожку, бежит. Петляет среди пестрых колонн, останавливается, гладит ладонями камень. Читает, страшно коверкая, греческие надписи, вскакивает на пустые пьедесталы, изображает Нику и Афродиту в одном флаконе. Счастлива. Делится счастьем. Не жалко ей. Смеются бравые охранники, японцы уже бросили гида, подтягиваются с камерами - не каждый день поют красивые девушки в древних театрах! Сами начали по очереди на сцену карабкаться - японцы петь любят, один поет, остальные хлопают или снимают; гид в отчаянии, экскурсия под откос. А мы уже далеко, ползаем на карачках в каком-то переулке и ладонями оттираем от пыли мозаику на бывшем полу бывшей виллы - кабаны да собаки, как будто вчера выложены.


...Ресторан у моря. Несколько дней спустя. За стеклом на крошеном льду рыбы с зубами и с мечами, осьминоги-каракатицы, усатые лангусты. Выбирай. Какое там выбирай, для нее это зоопарк. Смешение восторга, опаски и любопытства.
- Ой, мамочки! Он живой! Смотри, клешней двигает! Давай купим и отпустим! Уплывет?
- Ваша дочка очень веселая девушка. Хе, хе. Позвольте помочь с выбором?
Ах ты ж сцуко. Не видать тебе чаевых.
- Я не дочка, я жена. Выбрали уже. Пишите.
Вот это номер... и к моему плечу щекой прижалась. Стою столбом. Глаза в разные стороны. Над башкой струйка пара. Тихое потрескивание. Рай.
У гарсона на лице сложное сочетание эмоций. Почтительность, почти неуловимая ирония, но внезапно и в основном - предвкушение поживы. Винная карта в его руках сама собой перелистывается на несколько страниц, от дешевых местных сортов - прямо к французским и итальянским, дороже примерно раз в десять.
- Мадам любит "Пуйи-фюиссе"?
- Мадам еще не знает. Но хочет узнать. А оно не кислое?
Вот как надо пожилых папиков раскручивать. Правда, я на папика не тяну. На мне вторая, она же и последняя чистая, майка с эмблемой лос-анжелесского пожарного департамента.

Она наконец отстраняется. Смотрит мне в лицо - что ты там можешь высмотреть, девочка? Мешки под глазами, щетину и нос картошкой? Хохочет.
- Как он! А я... а ты! - и вдруг, спохватившись: - Платим напополам! А то - кто девушку ужинает, тот ее и... ха-ха-ха!
Ну понятно. Даже как-то легче стало. Грустно, но, конечно, куда нам в калашный ряд с таким рылом. Впрочем... тонкие пальцы лежат на моей руке, розовые ненакрашенные губы на дистанции поцелуя. Двигаются - что-то говорит. Понимаю с пятого на десятое.

Богу равным кажется мне по счастью
Человек, который так близко-близко
Пред тобой сидит, твой звучащий нежно
Слушает голос и прелестный смех.

Сафо. Ты жила всего в сотне километров отсюда. Спасибо тебе за стихи, как бы иначе узнал я, что со мной сейчас происходит?
- Слушай, жертва "Фабрики звезд", ты знаешь, кто такая Сафо?
- Сафо? Сафо?.. А что она поет?
- Ладно, забей...

Да, и последний день. Ни с того, ни с сего - дальняя поездка, храм Изиды и целебный источник. На обратном пути заснула у меня на коленях, дремала почти до самого города, и неожиданно:
- Хочу здесь искупаться! Смотри, какое море!
Вышли. Скалы, камни и крохотный пляж. Вода... ну, кто в тех местах бывал, знает. Хрусталь, особенно когда ветер перестает.
- Купальник не взяла. Ничего, я так... Переживешь?
- Переживу... наверное.
Лоскутки падают на песок. Низкое солнце слепит. Солнечный ветер растворяет силуэт, высасывает цвета. Гибкая фигурка бродит по мелководью.
- Ты же купаться хотела. Чего попой крутишь перед носом?
- Смотри, тут эти! Морские ежи! Ух, сколько! Колю-ю-чие!
Поплыла, наконец. Плавает тоже красиво. Не устает.
А это что за безобразные звуки? Так, так. Трое турецких подростков, на старом деревяном причале, в полусотне метров от нас. Прыгают, приглашающе машут руками, вопят, создавая неприятное эхо. Мое присутствие игнорируют. Дикари. Хотя, конечно, это в Анталье они б насмотрелись топлесса на любом пляже. А здесь рыбацкий поселок. Глухомань. И нету у девушки не только верха, но и низа никакого. Вот он, низ, рядом с моей рукой лежит. Розовая мечта фетишиста. Все равно - надо поддержать ноблесс, который оближ. Как раз подходящая коряга, чуть больше моего роста, под скалой валяется. Встаю, цепляю деревяшку. Волоку ее за собой к ближайшему валуну. Теперь двумя руками над головой - и с мясницким хеканьем опускаю изо всех сил на камень. Коряга слегка уже подгнившая, как удачно. Разлетается - вся - мелкими щепками. Эффектно.
Зря дедушка Дарвин сказал, что мы от обезьян произошли. Никуда мы не произошли. Павианы были, павианы остались, разве что болтать научились. Крики сразу смолкают - как и не было. Я в этой стае главный, и самка это моя. Молодняк смирно лежит пузом вниз на горячих досках, только исподтишка фотографируют. С пятидесяти метров на телефоны? Фантазия вам в помощь, ребята.
Наплавалась. Стоит, горсти бриллиантов роняет. Сушится. Опять ускользает реальность.
И совсем финал. Такси в аэропорт. Я тебе позвоню. Я приеду к тебе в Киев. Но что-то не так.
- Ты хороший... У меня жених есть. Классный мальчик, лапуньчик. Гена. Только он сессию завалил, старики денег не дали. А то бы вместе приехали... Ты не обижайся, а?
- Да какие обиды.
- Ну давай поцелуемся.
Уехала.
Старики денег не дали. Ага.
А мы, молодежь, страдаем потом.