28045-ый
- 01.09.11, 20:30
Рюмка. Еще. И еще. Одну задругой, не спеша, смакуя. Он чувствовал, как сначала крепкий недешевый алкогольнебрежно разливается по его деснам, затем обжигает его больное, охрипшее горло.А потом, так хорошо, так тепло становится где-то в груди. Это тепло разноситсяпо всему телу, вплоть до кончиков пальцев, все еще готовых повиноваться своемухозяину, а на лице образуется легкий румянец, на доли мгновения прикрывающийстарое, морщинистое лицо от взглядов посетителей.
На самом же деле на старика никтоне обращал внимания. Каждый был занят своим горем или своей радостью. Морякинещадно душили в объятьях разукрашенных проституток, время от времени напеваясвои корабельные неровные песни. Строители, грузчики и портные держались всторонке, также как и старик: каждый сам по себе, наедине со своими проблемами,с глазу на глаз со своей серой, а то и погрязшей в нечистотах жизнью. Займиськто тут диким бесстыдством или подохни от остановки сердца – никто бы этого ине заметил. С одной стороны – подобное встречалось тут и без того часто, а сдругой – никого и нисколько не волновало.
Не волновало все происходящеевокруг и старика, плавно подходящего к состоянию близкому к беспамятству. Отпоследней, наверняка лишней рюмки, его спасла лишь удача, когда медленно закрывглаза, он погрузился в глубокий сон.
Стук в дверь. Кто-то стоит заней. За деревянной, свежепокрашенной дверью. Стоит и называет его имя. М… М…Мэт-тью… Мэтью. Да, так звали его когда-то. Когда людям давали имена, когдалюди ценили близких и с трепетом относились к поэзии.
Он любил русские стихотворения,хоть понимал и не все слова. За ее чувственность. За эмоции. Мэтью… Если бы онзахотел, то тоже писал бы стихи, но не ко времени увлекся точными науками.
Стук в дверь. Кто-то по-прежнемуего ждет за ней. И называет его по имени. Давно забытому, спрятанному им самимв глубинах сознания.
«Мэтью не должен открывать дверьнезнакомцам» - прошептал он, вспоминая наставления матери.
Но те, кто стучались, знали егоимя, знали. Наверняка и он их знал. Может, это дядюшка Томас из Филадельфии?Или старая тетушка Фелиция, которую любовь еще до последнего Карибского кризисазабросила на Ближний Восток. Как можно не открывать дверь тем, кого ты знаешь?!Может, человек за дверью пришел поздравить с Днем рождения? Мэтью попыталсявспомнить, когда у него был день рождения - не смог.
Но дверь, на всякий случайоткрыл. Ручка поддалась легко, прохладный осенний ветер тут же окутал Мэтьюсвоими невидимыми лапами.
За ней никого не было. Лишьпожелтевший листок бумаги с номером.
28045.
Мэтью все понял сразу. Зрачкилишь немного расширились и заблестели. Он сел у двери и, поджав под собойколенки, тихо заплакал. «Слезами горю не поможешь» - поговаривала мама. Отец жешел на более радикальные меры и брал в руки ремень, ускоряя наступлениекатарсиса у своего отпрыска. Но он все равно плакал. Как сейчас, провожая своипять букв. Букв, принадлежавших только ему, которые были его лучшими друзьями.28045… 28045… 2 – номер дома, 8 – код улицы, 04 – код города, 5 – последнеенапоминание о том, какое имя он носил.
За спиной мальчика, сидящего удвери собственного дома и тихо всхлипывающего, захлопнулась дверь. Дверь несвоего, но уже чужого дома под номером 2. Он на это не обратил внимания, лишьвытер рукавом проступившие из носа липкие сопли.
Гляжув окно: уж гаснет небосклон,
Прощальный луч на вышине колонн,
На куполах, на трубах и крестах
Блестит, горит в обманутых очах;
Горизонт, алый горизонт вспыхивалсотней звезд, замирал и содрогался. Заставлял то прищуриться, то упасть наколени и прикрыть голову руками. Холодными, грязными, стертыми в кровь руками.
Солдат бежал между павшимипехотинцами. Безликими и бесстрашными. Безоружными. Пахло выпечкой. Наверняка горькойна вкус. От нее тошнило и чудовищно хотелось пить. Солдат бежал без оглядки,держа в руках тонкую длинную ореховую ветку, к которой был крепко привязаносинее знамя с гордой, но одинокой звездой в верхнем правом углу. Ветка то идело намеревалась предательски хлестнуть по телу солдата, а когда ей этоудавалось, она была готова расхохотаться, дай ей Создатель такое право. Ручьямитекла терпкая кровь, то тут, то там создавая миниатюрные реки, озера и, даже,водохранилища.
Вдалеке, в унисон сотнямвыстрелов, подпевали двигатели бронетехники. Иногда было слышно чьи-то нечеловеческиекрики.
Солдат бежал все быстрее ибыстрее. Впереди возвышался холм, рыхлый от выпущенных по нему снарядов и людскихбашмаков, так старательно пытавшихся проделать путь на самый верх. Солдатулыбнулся, а по телу пробежал легкий озноб счастья. Когда он добрался до самойверхушки холма и водрузил на него свой флаг, в районе паха неожиданно сталотепло и влажно. Он снова улыбнулся своей полудетской улыбкой и, приспустивштаны, присел, за несколько секунд увеличив высоту холма на несколькосантиметров.
А потом стало темно.
Яркий свет заставил солдатазажмуриться. Со стороны его нелепо состроенная гримаса одновременно казалась иглупой, и страшной.
-Как вас зовут? – сквозь дикуюголовную боль услышал он сладкий женский голос.
-28045.
-Нет, мне нужно ваше имя.
-28045, – повторил он.
Послышались удаляющиеся шаги.Тихо скрипнула дверь. Потом наступила жуткая тишина. Одиноко жужжаланадоедливая муха, наровясь примоститься на ногу солдату, как на аэродром.
А потом снова стало темно.
«Тебе не стоило открывать дверь,сладенький» - знакомый голос был немного грустным, словно его владелец ещенедавно плакал навзрыд. Он принадлежал кому-то… Кому-то, кого он знал совсемдавно, но забыл. Как забыл и все остальное, включая те пять букв, которые когда-тобыли ему близки. Первая была согласной. Вторая? Наверное, гласной, хотя он и небыл в этом уверен.
28045-ый открыл глаза и, неподнимаясь с постели, посмотрел в зеркало. «Кто ты?» - спросил он у отражения.Отражение усмехнулось и отвернулось. Отражение издевалось, ведь знало правду. Отом, что никакой войны не было. Что означал его номер, чьи пули летели в тех, скем он сражался плечом к плечу. Отражение, вспоминая глупый покачивающийся натонкой тросточке флаг на холме среди мертвой земли и кучу дерьма, отбрасывалоедкие шуточки, в результате распадаясь на сотни острых осколков.
«Ты солдат, 28045-ый. Ты боролсяза холм посреди пустыни. Ты убивал, чтобы насрать на холме. Ты убил 45 человек,чтобы нас-рать-на-гре-ба-ном-хол-ме, дорогуша. Ты герой!» - издевалосьотражение то в ложках, то в уличных витринах, то в стакане со сладкойгазировкой.
Смехзатихал лишь к вечеру, когда солдат без имени, брал в руки рюмку и пыталсявспомнить. Но ясность мысли приходила лишь под утро, когда он, вдовольнабравшись и покраснев то ли от избытка алкоголя, то ли от собственного стыда,тонул в собственном тесном мирке.
«Меня зовут Мэтью, мама. Мэээ-тьюууу.Я обещаю больше не открывать дверь незнакомцам! Честно!» - клятвенно, но уже практическинеразборчиво обещал полуребенок-полустарик.
«Мэтью, Мэтью! В честь дедушки,сражавшегося в составе полка Нормандия Неман с фашистскими агрессорами» -задыхаясь, добавлял он.
Окружающим же (как морякам спроститутками, так и строителям, грузчикам и портным) в тускло освещенномкабаке, пропитанным едким дымом, на чужие клятвы, даже самые искренние, былоглубочайшим образом наплевать.
И тогда снова становилось темно.
На самом же деле на старика никтоне обращал внимания. Каждый был занят своим горем или своей радостью. Морякинещадно душили в объятьях разукрашенных проституток, время от времени напеваясвои корабельные неровные песни. Строители, грузчики и портные держались всторонке, также как и старик: каждый сам по себе, наедине со своими проблемами,с глазу на глаз со своей серой, а то и погрязшей в нечистотах жизнью. Займиськто тут диким бесстыдством или подохни от остановки сердца – никто бы этого ине заметил. С одной стороны – подобное встречалось тут и без того часто, а сдругой – никого и нисколько не волновало.
Не волновало все происходящеевокруг и старика, плавно подходящего к состоянию близкому к беспамятству. Отпоследней, наверняка лишней рюмки, его спасла лишь удача, когда медленно закрывглаза, он погрузился в глубокий сон.
Вы все, конечно, помните,
Как я стоял,
Приблизившись к стене,
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое
В лицо бросали мне.
Стук в дверь. Кто-то стоит заней. За деревянной, свежепокрашенной дверью. Стоит и называет его имя. М… М…Мэт-тью… Мэтью. Да, так звали его когда-то. Когда людям давали имена, когдалюди ценили близких и с трепетом относились к поэзии.
Он любил русские стихотворения,хоть понимал и не все слова. За ее чувственность. За эмоции. Мэтью… Если бы онзахотел, то тоже писал бы стихи, но не ко времени увлекся точными науками.
Стук в дверь. Кто-то по-прежнемуего ждет за ней. И называет его по имени. Давно забытому, спрятанному им самимв глубинах сознания.
«Мэтью не должен открывать дверьнезнакомцам» - прошептал он, вспоминая наставления матери.
Но те, кто стучались, знали егоимя, знали. Наверняка и он их знал. Может, это дядюшка Томас из Филадельфии?Или старая тетушка Фелиция, которую любовь еще до последнего Карибского кризисазабросила на Ближний Восток. Как можно не открывать дверь тем, кого ты знаешь?!Может, человек за дверью пришел поздравить с Днем рождения? Мэтью попыталсявспомнить, когда у него был день рождения - не смог.
Но дверь, на всякий случайоткрыл. Ручка поддалась легко, прохладный осенний ветер тут же окутал Мэтьюсвоими невидимыми лапами.
За ней никого не было. Лишьпожелтевший листок бумаги с номером.
28045.
Мэтью все понял сразу. Зрачкилишь немного расширились и заблестели. Он сел у двери и, поджав под собойколенки, тихо заплакал. «Слезами горю не поможешь» - поговаривала мама. Отец жешел на более радикальные меры и брал в руки ремень, ускоряя наступлениекатарсиса у своего отпрыска. Но он все равно плакал. Как сейчас, провожая своипять букв. Букв, принадлежавших только ему, которые были его лучшими друзьями.28045… 28045… 2 – номер дома, 8 – код улицы, 04 – код города, 5 – последнеенапоминание о том, какое имя он носил.
За спиной мальчика, сидящего удвери собственного дома и тихо всхлипывающего, захлопнулась дверь. Дверь несвоего, но уже чужого дома под номером 2. Он на это не обратил внимания, лишьвытер рукавом проступившие из носа липкие сопли.
Гляжув окно: уж гаснет небосклон,
Прощальный луч на вышине колонн,
На куполах, на трубах и крестах
Блестит, горит в обманутых очах;
Горизонт, алый горизонт вспыхивалсотней звезд, замирал и содрогался. Заставлял то прищуриться, то упасть наколени и прикрыть голову руками. Холодными, грязными, стертыми в кровь руками.
Солдат бежал между павшимипехотинцами. Безликими и бесстрашными. Безоружными. Пахло выпечкой. Наверняка горькойна вкус. От нее тошнило и чудовищно хотелось пить. Солдат бежал без оглядки,держа в руках тонкую длинную ореховую ветку, к которой был крепко привязаносинее знамя с гордой, но одинокой звездой в верхнем правом углу. Ветка то идело намеревалась предательски хлестнуть по телу солдата, а когда ей этоудавалось, она была готова расхохотаться, дай ей Создатель такое право. Ручьямитекла терпкая кровь, то тут, то там создавая миниатюрные реки, озера и, даже,водохранилища.
Вдалеке, в унисон сотнямвыстрелов, подпевали двигатели бронетехники. Иногда было слышно чьи-то нечеловеческиекрики.
Солдат бежал все быстрее ибыстрее. Впереди возвышался холм, рыхлый от выпущенных по нему снарядов и людскихбашмаков, так старательно пытавшихся проделать путь на самый верх. Солдатулыбнулся, а по телу пробежал легкий озноб счастья. Когда он добрался до самойверхушки холма и водрузил на него свой флаг, в районе паха неожиданно сталотепло и влажно. Он снова улыбнулся своей полудетской улыбкой и, приспустивштаны, присел, за несколько секунд увеличив высоту холма на несколькосантиметров.
А потом стало темно.
Яркий свет заставил солдатазажмуриться. Со стороны его нелепо состроенная гримаса одновременно казалась иглупой, и страшной.
-Как вас зовут? – сквозь дикуюголовную боль услышал он сладкий женский голос.
-28045.
-Нет, мне нужно ваше имя.
-28045, – повторил он.
Послышались удаляющиеся шаги.Тихо скрипнула дверь. Потом наступила жуткая тишина. Одиноко жужжаланадоедливая муха, наровясь примоститься на ногу солдату, как на аэродром.
А потом снова стало темно.
«Тебе не стоило открывать дверь,сладенький» - знакомый голос был немного грустным, словно его владелец ещенедавно плакал навзрыд. Он принадлежал кому-то… Кому-то, кого он знал совсемдавно, но забыл. Как забыл и все остальное, включая те пять букв, которые когда-тобыли ему близки. Первая была согласной. Вторая? Наверное, гласной, хотя он и небыл в этом уверен.
28045-ый открыл глаза и, неподнимаясь с постели, посмотрел в зеркало. «Кто ты?» - спросил он у отражения.Отражение усмехнулось и отвернулось. Отражение издевалось, ведь знало правду. Отом, что никакой войны не было. Что означал его номер, чьи пули летели в тех, скем он сражался плечом к плечу. Отражение, вспоминая глупый покачивающийся натонкой тросточке флаг на холме среди мертвой земли и кучу дерьма, отбрасывалоедкие шуточки, в результате распадаясь на сотни острых осколков.
«Ты солдат, 28045-ый. Ты боролсяза холм посреди пустыни. Ты убивал, чтобы насрать на холме. Ты убил 45 человек,чтобы нас-рать-на-гре-ба-ном-хол-ме, дорогуша. Ты герой!» - издевалосьотражение то в ложках, то в уличных витринах, то в стакане со сладкойгазировкой.
Смехзатихал лишь к вечеру, когда солдат без имени, брал в руки рюмку и пыталсявспомнить. Но ясность мысли приходила лишь под утро, когда он, вдовольнабравшись и покраснев то ли от избытка алкоголя, то ли от собственного стыда,тонул в собственном тесном мирке.
«Меня зовут Мэтью, мама. Мэээ-тьюууу.Я обещаю больше не открывать дверь незнакомцам! Честно!» - клятвенно, но уже практическинеразборчиво обещал полуребенок-полустарик.
«Мэтью, Мэтью! В честь дедушки,сражавшегося в составе полка Нормандия Неман с фашистскими агрессорами» -задыхаясь, добавлял он.
Окружающим же (как морякам спроститутками, так и строителям, грузчикам и портным) в тускло освещенномкабаке, пропитанным едким дымом, на чужие клятвы, даже самые искренние, былоглубочайшим образом наплевать.
И тогда снова становилось темно.
0
Коментарі
belz
12.09.11, 10:21