Наивность ныне иногда рассматривается как недостаток, слабость человека. Наивность – простота, простодушие, искренность.

Итак, история первая - ПОДРУЖКА

Спускаясь по склону в долину Дона, заметил, что по соседнему уступу вниз катится автомобиль из прошлого. Проехав метров триста, он остановился у невысокой ограды. Из кабины вышли мужчина и женщина и прошли на огород. Поскольку в станице сохранился обычай здороваться при встрече с каждым, вне зависимости от того, знакомы вы или нет, подошел к обладателям столь экзотичного для наших дней автомобиля, поздоровался и похвалил хозяина за то, что сберег в «рабочем» состоянии машину, которой лет сорок, не меньше…

- Нет, моя Подружка постарше будет – ей этим летом исполнилось сорок девять. В станице в прежнее время было две станичнообразующих конторы (лексику рассказчика сохраняю – С.Ф.) – колхоз «Дон» и лесхоз «Дон». Лесхоз и ныне жив – то тлеет, то горит (последнее буквально – три года назад  выгорело много сосновых делянок на водоразделе  Дона – прим. мое – С.Ф).  А колхоз в 1992 году распустили в никуда. А Подружка – так назвал ее, – рассказчик кивнул в сторону машины, – сразу, как только  получил ее за хорошую работу в колхозе. Вот тебе ГАЗон новый, - сказал главмех. Я до этого ездил на развалюхе. А я от радости сразу и назвал ее Подружкой. Почему? – и сам не знаю. Работали с ней сутками, особенно во время страды.

А в 1992 меня - в никуда, а Подружку вместе с другой техникой на стан – ржаветь.

Работал на кого попало и где попало, а на сердце было тяжело… Многое просто на металлолом отправили. И стал я Подружку проведывать. Сначала иногда, а потом каждый день. А в 2003 году набрался храбрости, пошел в администрацию и попросил – продайте мне ее. Долго выясняли, что я хочу купить, а когда выяснили, то смеху было… Забирай ее так – она сто лет как сдана в металлолом – так по документам…

Полгода приводил Подружку в порядок – и вот уже десять лет как вместе. Безотказная у меня Подружка. Одного только боюсь – старею – осиротеет моя Подружка однажды… Как она без меня? Дети, когда приезжают, посмеиваются… Чудишь,  говорят,  папа…

Р.Рождественский

Пословица стучится в дверь - впустить ее приходится:

"Счастливым дням не слишком верь, не так живи, как хочется".

А я живу, как хочется, а я живу, как дышится,

Судьба - моя помощница, любовь - моя владычица.

Дожди летят звенящие, дрожит земля от грохота.

Успеть бы мне понять ее - хоть чуточку, хоть крохотку.

Сказать бы, что не сказано о мужестве, о верности.

Ведь только шаг у каждого - с рождения до вечности...

А я живу, как хочется, иду своей дорогою.

А чем она закончится - гадать пока не пробую.

По ней пройду я до конца распахнуто и праведно,

И правнук мой пойдет в отца, а может быть, и в прадеда.

Над миром вновь встает заря, и я гляжу на зарево -

И каждый день, совсем не зря, опять живу я заново.

Судьба - моя помощница, любовь - моя владычица.

И надо жить, как хочется, и надо жить, как дышится.

В августе 2009 года это дерево молния рассекла как спичку – от кроны до корня. Верхняя часть ствола обломилась и тлела… Поскольку дерево в долине Дона хорошо видно с яра, недалеко от дома, где живу, то спустя примерно час, спустился к нему. Я не верил в возможность того, что это дерево может жить. Но уже в сентябре оно выбросило небольшие побеги и зеленые листочки. Это дерево я снимал много раз. В разное время года. На этом снимке оно год с небольшим спустя после трагедии – в июне 2011 г. А к концу 2013 года, новые ветви и зелень сформировали новую крону, скрыв шрамы от ран. И птицы вновь стали вить гнезда в кроне Дерева…

Из «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери (фрагменты).

«...Как-то у костра в пустыне поэт рассказал нам о своем дереве…

— Вы даже не представляете себе, что такое дерево, — говорил он. — Однажды по прихоти случая дерево выросло в заброшенной лачуге без окон и отправилось на поиски света. Человеку нужен воздух, рыбе — вода, а дереву — свет. Корнями оно уходит в землю, а ветвями к звездам, оно — путь, соединяющий нас с небом. Дерево, о котором я рассказываю, родилось слепым, но и в темноте оно сумело набраться сил и поползло на ощупь от стены к стене. Запечатлевая свою боль искривлениями ствола. Наконец оно добралось до окна в потолке, разбило его и потянулось к солнцу, прямое, как колонна. Я видел его победу со стороны и мог только засвидетельствовать ее с бесстрастием историка…

…Каждое утро я видел, как просыпалось это дерево — все, от ликующих листьев до искривленных корней. Крона его была переполнена птицами. С зарей они пробуждались и начинали петь. Но стоило показаться солнцу, как дерево, словно добрый пастырь, отпускало своих обитательниц в небо; дерево-дом, дерево-замок, опустевший до вечерней зари…

Поэт говорил, а мы вдруг ощутили, как долго нужно смотреть на деревья, чтобы они проросли и в нас. И каждый позавидовал сердцу, отягощенному птицами и листвой».

От автора. Эту сказку я написал в 2010 году и поместил ее в своем блоге в «Моем Мире» на Mail.ru. Сказку я посвятил девочке из Донецкой области – Анечке… Сегодня она подросла и ходит в школу. Но помещаю эту запись вновь здесь, на своей страничке, поскольку «Мой Мир» за прошедшие три года существенно изменился – блоги отделили от него и я свои записи нашел с трудом, через поисковик… Ну, да не это главное.. Важнее другое – Снеговик вернулся… Итак,

                Анечке,  с самыми чистыми и самыми добрыми пожеланиями…

С вечера пошел снег. На черном асфальте и убранных на зиму клумбах появились белые точечки. Их становилось все больше и больше.  Анечка смотрела в окно. Она хорошо знала, как много точечек нужно поставить тучке, чтобы не оставалось больше места для новых точечек.  Она делала это много раз на листочке бумаги, но всегда на нем оставалось место для новых точечек. А у тучки получалось.

Анечка стояла у окошка, и ей очень хотелось стоять долго-долго – она видела, как возвращается Снеговик, который жил у нее во дворе прошлую зиму – и ей хотелось увидеть, как он придет снова…

- Мамочка, Мамуська!!! Снеговик возвращается! - радостно воскликнула Анечка.

Мамочка подошла к окну, посмотрела и сказала:

- Ой, как побелело все! Анечка, утром все укроется белым покрывалом. И тогда мы выйдем и слепим Снеговика. А пока только идет снежок.

- Мамуська, да не снежок это – это наш Снеговик возвращается.

В гостях у Мамочки была Тетя Соседка. Это была добрая-добрая Тетя.

- Какая у Анечки фантазия и какое ассоциативное мышление, – сказала Тетя Соседка, - это же так чудесно!

Анечка не знала что такое фантазия и ассоциативное мышление, это было что-то скучное.

Кошка Машка, дремавшая на подоконнике, услышав про ассоциативное мышление, недовольно мурлыкнула:

-Эти взрослые любят поговорить про ассоциации. Ах, запах чеснока ассоциируется у них с запахом колбасы…  Чеснок, фу!!! А вот колбаска – это вкусно… Но запах колбасы – это не колбаса… Не помню, чтобы кто-нибудь достал из холодильника эту самую ассоциацию и нарезал мне колбаски… А вот когда дают колбаски – чаще бы – то отрезают от колбасы, а не от ассоциации…

Снеговик возвращался. Он любил этот двор и всегда возвращался в него. То же делали и другие Снеговики. Они возвращались в свои дворы, которые покинули с наступлением весны.

Мамочка, когда была маленькой, всегда радовалась его приходу… И Бабушка Анечкина. И Мама Бабушки…

Совсем стемнело, но Анечка видела, что двор стал совсем белым-белым  от Снеговика, который возвращался. Вокруг фонаря роились Снежинки-Пчелки.

- Машка,  посмотри, сколько Белых Пчелок у Фонарика, - толкнула Анечка дремавшую рядом кошку.

Машка приоткрыла один глаз и довольно муркнула. Машка знала, что Анечка права, но не понимала, почему взрослые называют их белыми мухами. Даже присловье придумали – «до белых мух… то есть до начала зимы… а до белых пчелок – это правильнее. Попробуй им объясни – кто кошке поверит? Скажут, ишь какая кошка, не только говорит, но еще и учит… Не, лучше буду молчать, точнее муркать… А то чего доброго, меня, как говорящую кошку, посадят на какую-нибудь диету и станут кормить тем, что я не люблю… Не, разговаривать буду только с Анечкой…

- Анечка, купаться, кушать и спать, - позвала Мамочка.

- Иду, Мамуська!!! Машка, смотри, не проспи нашего Снеговичка.

- Да не просплю, а в мячик поиграешь со мной завтра? – уже не мурлыкнула, а тихо спросила Машка.

- Да! И раскрашу тебя. Мамуська купила мне новые фломастеры.

- Не, - ответила Машка – фломастеры они невкусные – я умываюсь языком, да и язык потом такой, что когда дразнишь кошек, стыдно показать. Не, поиграем в мячик… Ну и котлетка… Если не всю скушаешь… За работу. Смотреть и не спать – очень трудная для кошек работа.

Анечка, счастливая-счастливая, засыпала. Засыпала в ожидании чуда. Каждый день были чудеса. Каждый день приносил столько чудес, и Анечка знала, что если ждешь чудо – оно всегда приходит. Ей нравилось ждать чудо. Как только Анечка просыпалась – она начинала ждать, и чудо приходило. Засыпая, Анечка вспоминала сколько чудес было сегодня… Пальчики на ручках закончились – а чудес, на которых не хватило пальчиков оставалось еще много. Ну да ладно, подумала Анечка, засыпая - пусть будут чудеса, которым хватило пальчиков, и чудеса, которым пальчиков не хватило. Чудеса никогда не обижаются, если им чего-то не достается. Потому что они чудесные… Ой, и Бабушка приходила… Она такая чудесная… а пальчика не хватило… А вот я сейчас попрошу у Мамуськи листок бумаги, нет лучше два или три и нарисую много-много пальчиков… Анечка села в кроватке и позвала Мамочку.

- Анечка, - сказала Мамочка, выслушав Анечку и, поцеловав ее, - спи, спи моя  чудесная, спи… а утром я дам тебе много бумаги и ты нарисуешь много-много пальчиков…

- А утром нужно будет больше листочков, завтра будут еще чудеса и пальчиков рисовать нужно много-много… Очень много-много-много…

Утром во двор наполнился радостными детскими голосами. Снеговик вернулся!!! Взрослые смотрели на детишек и… возвращались в детство. Старательно помогали детишкам лепить Снеговика и задорно, весело, но очень  серьезно, обсуждали какой у Снеговика должен быть нос… Бегали домой за морковкой, наконец выбрали самую красивую и самую большую. Машка, сидя на подоконнике, смотрела во двор. Ей нравилось, когда взрослые возвращались в детство. «Вон, в снежки играют… Интересный народ взрослые, - философствовала Машка, - отнимают у себя детство, часами смотря по телевизору теледебаты, то ли кандидатов в депутаты, то ли депутатов в кандидаты. Потом еще и спорят, какой депутат в кандидаты лучше… А потом пьют валерьянку… Да… а валерьянка она же для кошек выпускается… как  и бычки, как и колбаска… и сметанка… Ага… Снеговик вернулся… Это хорошо. Когда приходит Снеговик, мир становится чище, а взрослые добрыми-добрыми как дети…».

Снеговик – большой и красивый – стоял посреди двора. Взрослые, отойдя в сторонку, смотрели, как их детишки, играют с ним. Их глаза радостно светились. Все вокруг было таким милым и чудесным. Не было обид, не было проблем… Снеговик принес с собой столько добра и любви, что оно переполняло их сердца…

А детишки… Они разговаривали со Снеговиком. Снеговик говорил, что очень-очень рад им, рад их родителям, рад и ему не терпелось вернуться. Он помнил всех. Всех мам и пап, и их мам и пап… Он очень любил взрослых, потому что они любили своих детишек.

- Снеговичок, - спросила Анечка, - а тебе ночью не скучно одному во дворе? Пойдем к нам домой. И к ночи мороз будет больше. Мамуська сказала, что сейчас минус один, а к вечеру будет уже минус десять. Тебе будет холодно.

- Спасибо Анечка, чем больше мороз, тем мне теплее.

- И мне, чем больше мороз, тоже теплее, - ответила Анечка, - Мамуська сказала, что завтра наденем комбинезончик на меху, теплые зимние сапожки, теплую шапку, теплую кофточку. И мне будет теплее. Значит, чем больше мороз, тем теплее!!!

- Да, Анечка. И тебя, и всех детишек я буду ждать завтра, и всем нам будет теплее. А знаете почему?

- Почему? – в один голос спросили детишки.

- А потому, что вас согревает Любовь ваших Мамочек. Можно ли увидеть Любовь? Можно. Она во всем и ее можно увидеть или услышать. Ну вот, например, вы смеетесь или говорите «спасибо», когда покушаете, и Мамочки ваши видят и слышат вашу Любовь. Вы обнимаете своих Мамочек, и они чувствуют, что их обнимает Любовь. И они счастливы. Также и вы, когда вам Мамочки покупают игрушки, когда готовят вам кушать, когда переживают, если вы болеете, не болейте, пожалуйста, когда купают вас, когда одевают вас тепло, чтобы вы не замерзли, когда обнимают и целуют вас – можете видеть, слышать и чувствовать Любовь. Ибо вас и купают, и одевают, и лечат – только не болейте, пожалуйста – Любовью. Любовь – это и теплая водичка, и вкусная еда, и теплый комбинезончик, и ласковые руки Мамочек. Ну, теперь понятно?

- Да, Снеговичок!!! А вот придет весна, и ты опять уйдешь…

- Да нет, я буду приходить к вам и летом, и проведывать вас. Мои снежинки станут теплыми капельками… Как только теплая капелька из тучки упадет на вас, то вы будете знать… это я пришел. Я люблю вас и мне всегда-всегда хочется  видеть вас, ваших Мамочек, ваших Бабушек… А сейчас вас позовут домой и что услышите вы?

- Мамочкину Любовь!!!

- Да!!! Ну, как вас не любить таких смышленых и чудесных?..

Дома Анечка рассказала Мамочке, про то, что услышала от Снеговика. Попросила много-много листочков бумаги и стала обводить пальчики на бумаги – их должно было быть много, очень много, чтобы на все чудеса хватило пальчиков. 

- Мамуська, - сказала Анечка, ложась спать – а Снеговичок сказал, что минус десять это теплее, чем минус один, потому что, чем больше мороз, тем жарче Мамочкина Любовь…

- Анечка, это так, сказала Мамочка, целуя засыпающую дочурку. Это так. Снеговичок мне говорил это, и я помню.... Всегда помню…

Послесловие. Анечка спала. Мамочка  сидела за компьютером – та работа, которую она делала, требовала сосредоточенности.

Мамочка отодвинула в сторону мышку. Положила перед собой чистый лист бумаги. Взяла карандаш и написала в левой части листа минус 10, а в правой части – минус 1. Знак неравенства между ними она поставила на вершинку, и он стал похож на латинскую букву «V». Немного подумала – в какую сторону его опрокинуть - и решительно положила его расширенной частью в сторону «минус 10», ибо, чем больше мороз, тем жарче Любовь. Снеговик рассказывал ей об этом… Мамочка верила Снеговику.

Промокший до последней нитки, Иван Иваныч пришел домой… Ему решительно не везло  последние годы… Зимой промерзал на этюдах… Летом – небо синее, солнышко – но только устроится у десятка сосен, что облюбовал вблизи дома со стульчиком и этюдником – дождь… Да еще как из ведра…

Иван Иваныч снял мокрую одежду… Надел сухое платье… Осмотрел свое холостяцкое жилье… Уже восемь лет, как овдовел… Детишки от первой жены – было трое… осталась дочь Лидия… Приходила часто – наведет порядок в доме, да еще и гостинца к чаю принесет… Сладкого… к самоварчику…

Иван Иваныч раздул самовар… Задумался… Да-с… После «Ржи» денежки давно вышли… осталось только обидное прозвище «Ржаная шишка»… Вот друг и ученик Савицкий забегает… Ненадолго… У самого семь детишек… Пишет сутками… Покупают… А у меня  вот уже полгода холст в подрамнике… И ни мазка… А так хочется эти сосенки превратить в лес… Темный, густой, загадочный…  Но как… Ни одной не удалось нарисовать с натуры…

- Папенька, здравствуйте, - голос дочери вывел Ивана Иваныча из раздумья…- ну что вы, папенька, пригорюнились? Ну… вот, что значит художник… То пригорюнится, ни с того ни с сего, то напевает, когда всем невесело… Давайте-ка попьем чайку… Самовар расшумелся, как будочник… Вот и к чаю-с…

И дочь выложила на вазу конфеты в красивых обертках…

- Не везет, Лидочка, мне… Только выйду на этюды, то стужа, то ливень… Вон, господин Крамской удостоил меня великой чести – два моих портрета написал… Пал Александрыч Третьяков купили в свою коллекцию…А я… «Ржаная шишка…».

- Папенька, не надо… Напишите и вы, и еще как напишите… А что это с вами… Вам дурно-с, папенька, - засуетилась дочь, увидев, что отец уставился на обертку конфеты и не моргая смотрит на нее…

- Вот-с, полюбуйся, Лидочка… Сосновый лес… и мишки… медведи…И написано, с картины И.И.Шишкина… Не писал я такой картины… Может, мне к Пал Александрычу… Не к Третьякову, к другому… ну, пусть пропишет лекарств… С головой что-то-с…

- Папенька, да не придумывайте вы себе, болезней… Возьмите, и напишите-с… Вон и холст… Да не сейчас… Хоть чай допейте, папенька… А…

Три дня… Без сна и чая… Полотно было готово… 

- Надо бы умыться, да бороду причесать… Да к Пал Александрычу… Как никак я академик… Купит… Купит!!!

В дверь позвонили… Савицкий…

- Дорогой Иван Иваныч… Я на минутку-с… Ох… Вот это лес… Иван Иваныч, да Вы – гений!!! Ой, да я забыл и зачем пришел… А можно-с взглянуть на этюдик… одним глазком…

- А вот он… извольте-с… - и Шишкин протянул Савицкому фантик от конфеты…Помогли бы… мишек… Пока умоюсь… да бороду причешу… и – к Пал Александрычу!!!

[ Читать дальше ]

Диапазон эмоциональной гаммы человека столь обширен и столь велик, что не представляется возможным «измерить» или «взвесить» его… Иногда кажется, что проявления наших чувств можно увидеть в явлениях Природы… Восходы и закаты… В них можно увидеть и радость, и грусть… или нежность и негу… а иногда и тревогу… Восходы и закаты… Всегда разные как и мы… разные, но неизменно прекрасные…

 Р. Рождественский.

 «…Но

над спелой росой

 нависая,

вдруг встает

ежедневное солнце.

Ошарашивая.

Потрясая.

Ежедневной земли

 не убудет…

И шепчу я,

 охрипнув от песен:

пусть любовь

 ежедневною будет.

Ежедневной, как хлеб.

Если есть он.

В предыдущих «неисторических историях» уже говорилось, что все они несут шутливую интерпретацию «истории» создания тех или иных полотен. Сведения о биографии Николая Аслановича Пиросманишвили (Нико Пиросмани) в Википедии сильно разнятся с таковыми в других источниках. Сходны они только в одном – любовь к французской певице, грузинке по происхождению, Тамаре – миф. Благодаря братьям Зданевич, посетившим Тифлис и выкупившим у Художника более 3000 картин, была организована персональная выставка его картин в Москве (ныне они хранятся в зале Третьяковки на Крымском валу). А история последних дней Художника… В альбоме, изданном в 2006 году, говорится, что, через всю свою жизнь Художник пронес любовь к одной женщине…… Тинатин, так звали жену духанщика… Любил, но она этого, скорее всего, не знала…  В 1918 году он ушел из Тифлиса на родину… Там и застала его весть о том, что Тинатин овдовела… и он пошел в Тифлис… Шел несколько дней под проливным холодным дождем… и не дошел… воспаление легких оказалось сильнее Мастера…

Итак, с любовью к Художнику и его чудесным картинам…

Неисторическая история_4 о том, как в течение одного дня Нико Пиросмани написал две картины «Кабан» и «Большой кувшин вина в лесу»

На окраине Тифлиса, в небольшом лесу, где деревья оплела лоза, Нико Пиросманишвили любил уединяться… Сюда иногда заходили местные жители собрать хвороста для очага… Деревья рубить не разрешали, а собирать хворост мог всякий. Но они не мешали, Нико, а он им… Да, говорили они сами себе, воистину жил-был художник один… домик имел и холсты… а все время сидит тут… Влюбился, наверное…

Впрочем приходящие за хворостом были правы почти во всем… Домик был… И влюбился…  В ту, что любила цветы… А холсты… Холсты нет… Пусть на них пишут те, кто только учится рисовать… Клеенка… ее и покупать не нужно было – хозяйки приносили старую клеенку… Вот, говорили они, Нико, возьми, пожалуйста… Поменяла на новую… Ну тут пятна… да и потерлась… может пригодится тебе… ты же все равно замажешь пятна краской…

Нико брал клеенку… С ней было просто и легко работать… Четырьмя сапожными гвоздями он крепил ее к простенькой рамке, прислонял рамку к дереву, и, опустившись на колени, писал… Ага, а вот это интересное пятнышко… не буду закрашивать его… на кувшин похоже… Ага… вот и тема… «Песня»… Мужчины сидят за столом и поют… Всегда одно и то же – «Где же ты моя, Сулико…». Духанщики очень любили картины Нико «Песня» и охотно покупали их у Нико. И, отсчитывая засаленные ассигнации, напевали – «где же ты моя Сулико… Нет… Он любил другую… Ту, что любила не его… А цветы… Нико поднял глаза и… Прямо перед ним стоял огромный кабан…

- Здраствуйте… - растерянно произнес Художник…

- Здрастствуйте, Николай Асланович, - ответил Кабан…- Вы талантливы. Мне нравятся Ваши картины… Ну зачем Вы так много пьете, Нико? И что говорят люди… Пьян, как свинья… А они видели хотя бы раз пьяную свинью… Нико… Нико… Вы талантливы… Но пьете… Много… К слову сказать, еще двадцать лет, люди не позволяли себе сравнивать пьяного человека со свиньей… Про сапожника они говорили – пьян в стельку… Про печника – пьян в дымину; про портного – пьян в лоскуты; про стекольщика – пьян вдребезги… И даже, когда пьян священник – как говорили? – пьян до положения риз… Не пейте столько, Нико…

- А ты прикати мне сюда большой кувшин вина… и я понемногу… - вырвалось у Нико, вместо обещания не пить…

Нико Пиросманишвили подскочил на кровати… Фу, надо же такому присниться… Кабан… Говорящий… Фу… надо же…

Он зажег свечу и стал мучительно вспоминать минувший день…

Утром он отнес духанщику Левану картину «Песня». Тот купил не торгуясь. И, запев «Где же ты моя, Сулико…» стал прилаживать картину к стене духана…

На голос Левана, распевавшего «Где же ты…» вышла его жена – Тинатин или Тина…

- Ну как можно жить в этом аду – с утра до вечера – Сулико, да Сулико… Имя мое забыл…

- Присаживайся дорогой – подошел к Нико Леван с кувшином вина и двумя глиняными стаканчиками, в надежде вернуть часть потраченных на картину денег…

- Нет, Леван… спасибо… деньги мне нужны… Тинатин, Тина, можно Вас на минуту… Леван, Тину… На минуту… Можно… Дело есть…

- Да… не узнаю тебя, дорогой… от стаканчика-другого доброго вина отказываешься…

Нико и Тина вышли из духана…

- Тина, у Вас самые лучшие розы в Тифлисе… Я прошу Вас продать мне роз… Вот… На все… Он протянул только что полученные от ее же мужа ассигнации…

- Нико, денег я с Вас не возьму… И знаете почему? Вы назвали меня по имени, которое мне дали мама и папа… И, которое… которое я не слышу уже много лет… А розы – сейчас срежу… Сто одну розу.… Свататься идете… Но никто за Вас замуж не пойдет… Мужчина Вы красивый… но… художник… Были бы Вы телеграфистом, кондуктором или извозчиком… Я же за Левана выходила когда он учился на кондуктора… А он экзамен не выдержал… И пошел в духанщики…  А Вы мне нравились… Предложили бы тогда – пошла бы за Вас замуж… Вы бы выдержали экзамен не только на кондуктора, но и на старшего кондуктора… Вы умный… и талантливый…

- Тина, Вы мне тоже очень нравились… Но я не решился подойти к Вам… Вы озорная и красивая… А уже был художник…

Тина бережно поставила розы в кувшин, увила его зеленью…

- Берите, Нико…

- Спасибо Вам, Тина, - Нико склонился и поцеловал руку Тины…

- Нико… Нико… Ну что Вы… - на глазах Тины выступили слезы… - С тех пор как вышла замуж за Левана… мне никто руку… Идите, Нико… Не хочу, чтобы Вы видели как плачет Женщина…

Нико сидел на кровати и вспоминал минувший день…

Он пошел к дому… Ее дому… К дому той, что любила цветы… Он шел и душа его пела – миллион, миллион, миллион алых роз…

Нико аккуратно поставил огромный букет у крыльца. Стал в стороне… Вскоре выйдет Она… Вскоре… Вон уже и извозчик ждет Ее… Ну уж сегодня Она посмотрит на него и улыбнется ему…

Она вышла, мельком взглянула на букет и обойдя его, сказала – тоже мне еще море цветов… и, даже не взглянув на Художника, обошла букет, и направилась к извозчику… И… извозчик умчал ее на вокзал… А поезд…  в ночь ее поезд умчал…

Нико вспомнил, как он вернулся в духан и на все деньги от «Песни» заказал вина… Ему стало стыдно… На угощение стекались друзья… стыдно… и он со всеми раз сто спел «Где же ты моя…»… Стыдно… Тина все видела и слышала…

Приснившийся кабан был прав… Не надо столько пить… Стыдно…

Отрезав четверть от клеенки, он разложил ее на полу и нарисовал приснившегося «Кабана».

Светало… Нико взял картину и понес ее Левану… Тот купил, не торгуясь… И запел…

Выглянула  Тинатин.

- Простите меня, Тина… За Сулико… и за вино… Вот этот кабан – был прав… Приснился… Простите меня, Тинатин… Пойду в лесок… Попишу… «Песню» - нет… Что-то да придет в голову…

- Идите, Нико… я не обиделась на Вас… Вы такой милый… Называете меня по имени… И даже руку…

- Спасибо, Тина, - и Художник склонился и поцеловал Тине руку…

- Уходите, Нико… ну… сейчас буду плакать… ну быстрее же… я приду в лес… за хворостом…

Нико, приколол четверть клеенки к рамке и отправился в лес, на привычное место…

Выйдя на поляну, он обомлел… На поляне лежал огромный кувшин вина… Такой, какой он просил во сне Кабана прикатить ему в лес… Нет, нет… пить не буду… А вдруг придет Кабан… Стыдно… И Тина… Нарисую… и все…

Картина была закончена… 

Подошла Тина. Она остановилась и долго смотрела на картину…

- Нико… как Вы талантливы… Как мне нравится… Нико…

- А кувшин… Я просил во сне Кабана прикатить мне такой… сюда… стыдно…

- Нико, да Леван с утра, прикатил сюда этот кувшин… Друзья… Заказали… И Вас пригласят… Вы талантливы, Нико… Можно я попрошу Вас уйти… Я не хочу, чтобы Вы пили и пели «Сулико»… И картина… Продайте ее мне…

- Тина… Тинатин… Я уйду… А картину я дарю Вам… Разрешите…- Художник склонился и, взяв руки, Тины, поцеловал их…

- Нико… Нико… Вы совсем не знаете Женщин… Уходите, Нико… Быстрее… Вы большой ребенок и совсем не знаете Женщин… А я Женщина… Женщина.. Вон… голоса… Идут… Уходите…  Я буду приходить сюда… иногда за хворостом… Ну уходите же… Скорее… скорее… уходите…

— А что это за звуки, вон там? – спросила Алиса, кивнув на весьма укромные заросли какой-то симпатичной растительности…

— А это чудеса, – равнодушно пояснил Чеширский Кот.

— И.. И что же они там делают? – поинтересовалась девочка,  краснея.

— Как и положено, – Кот зевнул. – Случаются…

"Алиса в стране чудес"

 Дорогие друзья и гости моей странички!!!

С наступающим Новым Годом!

И пусть в оставшиеся дни уходящего года, и во все дни Нового Года у вас случается все только доброе, светлое, теплое и чудесное… С наступающим Новым Годом!!!

 Щедрого на чудеса и радость Нового Года!!!

Как и  предыдущие две «Неисторические истории», эта «история»-шутка  также написана с любовью к автору и его полотном. Весь историзм сводится только к тому, что К.Петров-Водкин действительно писал стихи и с успехом печатался, дружил и встречался с А.Блоком.

Неисторическая история_3 о том, как был написан К.С Петровым-Водкиным знаменитый натюрморт «Селедка».

Петербургский осенний промозглый вечер. Улицы полны народа. Митингуют и раздают бесплатно газеты… «Газеты – это хорошо… Газеты – это нужно… Ежели, конечно, бесплатно… Вот и есть чем печку растопить…» - так размышлял Кузьма Сергеевич Петров-Водкин… Но в голову больше лезло другое… Уже вечер… А во рту и маковой росинки не было…

Художников, кроме Малевича, Кузьма Сергеевич, не очень-то жаловал своим вниманием… Критикуют, а сами… Да кто из них рисовать умеет? Ну, Малевич… Репин… Как-то похвалил меня… Репин – мужик неплохой… А вот Блок, Пришвин… Те меня принимают всегда… И как художника, и как поэта… Ну да стихи я забросил писать… Мороки больше, чем с картинами…

А зайду-ка я к Блоку… Мимо же иду… Авось, обломится перекусить…

Блок нервно ходил по комнате… Кивком показал – присаживайтесь… А сам – то к окну, то к столику с бумагой и чернильницей…

Кузьма Сергеевич подошел к окну… Тускло горел фонарь рядом с аптекой…

- Утром нести в издательство стихи – не принесу – прощай издатель… то есть я прощай для издательства… так сказали… Вторую строфу выпалил как из пушки… А вот первую – три часа хожу по комнате… И никак не свяжу вместе ночь, аптеку, улицу и фонарь… Ты же неплохо писал стихи… посмотри… может, получится…

Петров-Водкин взял лист бумаги и прочитал: «Умрешь – опять начнешь сначала…».

- Ничего четверостишье, но как-то мрачновато… Пожрать бы чего… А дай-ка перо…

Ночь, улица, фонарь, аптека,

Бессмысленный и тусклый свет.

Живи еще хоть четверть века –

Все будет так, исхода нет… - ну-ка посмотри, сказал он Блоку, - вроде недурственно связал первую строфу с твоей второй… А кроме аптеки… ну, лекарств, у тебя пожрать что-нибудь найдется?

Но Блок не слышал… Он продолжал ходить по  комнате и бубнил: « Как просто… Ночь, улица, фонарь, аптека…

- Офанарел совсем, - подумал Кузьма Сергеевич и вышел на улицу…- ба!!! да рядом же Репин живет… Хвастался, что после «Бурлаков», волгари шлют ему то воблу, то селедку…  зайду-ка…

Репин в шубе стоял у окна. На столе лежала селедка, две отваренные картофелины, и доваривалась свеколка…  Услышав стук в дверь, Репин быстро снял шубу и накрыл ею селедку… Мало ли кто… А селедка одна…

- А, ты, Кузьма Сергеич… Ну, здравствуй… Да заходи, коль пришел…

- А что это у тебя под шубой?

- Да селедка…

- Селедка под шубой??? Ну-ка, ну-ка…Да она не одна… И картошечка…Ну-ка… а ножичек есть… и тарелка… Сейчас мы ее… 

И на газете, полученной от пропагандиста какого-то толка, Петров разделал селедку, покрошил туда картошки…

- Возьми еще свеколку… порежь мелко, и в тарелочку ее к картошечке и селедке…  и поужинаем… по-братски…

На газете Петров заметил чьи-то стихи… «Ешь ананасы, рябчиков жуй… день твой последний приходит буржуй…». Взял у Репина перо и приписал ниже: «Ну ты, Илья, об этом пока не думай… сиди и кушай селедку под шубой…».

- Илья, дай лоскуток бумаги… и огрызок карандаша… сделаю набросок рецепта селедки под шубой… А разживусь красками – нарисую рецепт на холсте…

Петров-Водкин ушел… Репин взял лист бумаги и написал: «Селедка под шубой. Рецепт...». 

В кратком предисловии к "Неисторической истории_1" я написал, что все истории, которые хтелось бы разместить здесь, написаны с любовью к авторам картин и их полотнам. Все семь историй.

Неисторическая история_2 о том, как были написаны картины «Кочегар» (Ярошенко), «Девочка с персиками» (Серов) и некоторые другие картины.

- Итак, господа, вы, полагаю, понимаете, почему я пригласил вас. Минул год, как вы любезно доверили мне возглавить «Товарищество передвижников». Всех вас избрали академиками, хотя не буду скрывать, зная вас, как, простите, облупленных, я бросал каждому из вас «черные шары». Государь Император выделил нам огромнейшую сумму, дабы вы ни в чем не чувствовали стеснения, а могли ездить по России и прославлять ее в своих полотнах, - так начал свою речь Иван Крамской, а затем продолжил, - итак, сегодня у нас нечто вроде отчетного собрания… Но хвалить вас не буду, не за что-с… Да не за что-с… Паша, простите, Павел Третьяков, только и смог, что купить за минувший год всего две картины… Да, всего-с две!!! Мою – «Неизвестная» и Ильи – «Письмо запорожцев…».

Илья Репин, поскреб у себя в жиденькой, юношеской бороденке, и,  оглядев, товарищей «по цеху», прикинул, кто из них будет сегодня «стрелочником». «Наверное, Валька Серов… молодой, задиристый… а рисует – Паша Третьяков, в обморок, как барышня, а другие купчины с руками отрывают…».

- Илья, Илья, не спеши ликовать… Написал ты, конечно, недурственно-с… Но как ты изначально назвал картину, а? Молчишь… Ты наизусть выучил это письмо, когда был в Питере, в Эрмитаже… И всюду, даже в присутствии дам, рассказываешь его… ну скажем так.. без всякой цензуры… Поручик Ржевский, в приватной беседе со мной, кстати, его разжаловали в подпоручики, что даже он краснеет, когда слышит Вас, Илья… Вы же, Илья,  назвали свою картину… простите, господа, здесь дам нет, уж скажу… стыдно… Вы назвали ее «Якый же ты лыцарь, ежели ежаки голой ж…й не вбьешь»… И только я и Паша уговорили Вас переименовать полотно… Кочевряжились… Но, уступили…

Илья Репин, еще раз поскреб в бородке… «Ну когда же он за Вальку Серова примется… вот же зануду выбрали себе председателем товарищества…».

- Архип, - продолжил свою речь господин Крамской, обращаясь к Куинджи, - ну где Ваши новые пейзажи? Вам надлежит почаще ездить на юг… И писать, писать, писать… А Вы? Вы, как и Ваши сотоварищи, все ночи проводите в «Яру»… В вакханалиях…

- Да я как все…

- Как все… Валя, Валентин… - продолжил монолог Крамской, - ну что-то списать можно на Вашу молодость… Но все не спишешь… Откуда это у Вас… Картина за картиной… и все на один лад… «Женщина с персями». Зачем всякий раз писать, что она с персями… все знают, что перси – это грудь… Где Вы видели такие большие перси, с которыми Вы их изображаете, да еще неглиже… Перси… персики… - это я размышляю… что прежде – персики-плоды или перси-грудь… гм… надо словесников поспрошать… Паша… дважды приходилось вызывать доктора и пущать ему кровь, после того как он видел Ваших женщин с персями… Ну, что молчите? Купцы и те, покупая у Вас картины, прячут их от купчих… И тоже… Как вечер, Вы в «Яре»… Черпаете вдохновение… Не там его нужно черпать… Вот, к примеру я, ваш покорный слуга, написал «Неизвестную»… Одета, как и положено даме… Все прилично-с…

- Да, ладно Вам, господин Крамской, нам-то сказки рассказывать, одели свою натурщицу, которую пишите неглиже… и с персями… одели, дабы супруга Ваша Вам того-с…- откликнулся на монолог с персями Серов. – Нам не надо сказок-то… Вон, Васнецову их рассказывайте… Или Врубелю…

- Ну все… все… не ершись, Валя… Ну что тебе стоит нарисовать женщину с персями… с персиками… ну не с такими.. как… Не ершись… Я буду, заканчивать… Но, прежде мне хотелось бы знать, а кто у вас зачинщик… ну этих кутежей… в «Яру»… Ба!!! Да я кажется, догадался – сидит, притих… Что Ярошенко? Вы и фамилию себе взяли от этого балагана… «Яр» - Ярошенко…

- Фу, вздохнул Репин… - вот он стрелочник… и не ошибся…

- Молчите? – продолжил Крамской… - значит я прав… Вот он – зачинщик… Вот кто – стрелочник!!! Вам и отдуваться перед Государем Императором за потраченные средства…

- А вот это видели? – Ярошенко протянул в сторону Крамского руку с комбинацией из пяти перстов, воедино сложенных, в которой центральной фигурой был большой палец, торчащий между указательным и средним пальцами…- Стрелочник… Фиг Вам!!! Буду я торчать на ветру… со стрелкой рядом… Сами торчите… Кочегар… там тепло… а денежки… так их ветерком в топку…

…………………………………………………………………………………………………….

Вечером у подъезда дома Третьякова встретились двое. Серов и Ярошенко. У каждого под мышкой был свернут холст…

…………………………………………………………………………………………………….

Ой, какая чудесная девочка… с персиками… персики… аж благоухают… Покупаю!!!

И «Кочегар»… Чумазый…  но такой милый… Покупаю!!!

- А у меня, - сказал Серов Третьякову, - есть еще один холстик… «Женщина с персями»… Позвольте-с…

- Нет, нет, нет… - замахал руками Третьяков… Нет, Валя… Ну не убивай же ты меня… сжалься…