Адмиралы. Нахимов Павел Степанович

После похода в 1823 году за вклад в освоении морей и океанов Нахимов был награжден орденом «Святого Владимира» IV степени, и получив очередное воинское звание лейтенант, отправляется на линкор «Азов», который был в стадии строительства. После спуска на воду корабля командир линкора М. П. Лазарев успешно провел испытания.

 

Боевое крещение нового экипажа, в котором состоял Нахимов, и судна состоялось в битве в Наваринской бухте в составе русской эскадры. После успешного сражения, лейтенант Нахимов принял участие с  русскими моряками в блокаде пролива Дарданеллы в 1828 году. Во время этой военной операции был взят в плен турецкий бриг. Доставить его в порт Кронштадт для переоборудования и ремонта, было поручено лейтенанту  Нахимову. За успешное проведение операции офицер был награжден «Георгиевским Крестом» и досрочным присвоением звания капитан-лейтенант. В 1832 году П. С. Нахимов был назначен командиром парусного фрегата «Паллада», который ему пришлось достраивать на Охтинской верфи. Рьяно взявшись за возведение корабля, экипаж стал прекрасным примером для моряков и строителей. П. С. Нахимов значительно пополнил свои знания в области кораблестроения. Вскоре фрегат «Паллада» вступил в строй второго дивизиона Балтийского флота, которым на то время руководил Ф. Ф. Беллинсгаузен. Служба на фрегате прошла успешно. Затем в 1834 году по настоянию Лазарева, П. С. Нахимов был назначен командиром линкора «Силлистрия», который тогда строился на Николаевской верфи. Он с большой сноровкой и ответственностью подошел к постройке военного корабля. Благодаря его непосредственному участию был создан чудесный парусный корабль с прекрасными мореходными качествами и мощной артиллерией.

 

 

 

 

 

В 1855 году 9 марта он был назначен командиром Севастопольского порта и временным военным губернатором города. Во время нападений вражеских кораблей адмирал Нахимов принимал активное участие при разработке и строительстве обороны Севастополя. Нахимов был одним из лучших знатоков артиллерийского дела своего времени, он руководил ответным огнем русских батарей. По его приказу русские корабли были затоплены, а орудия сняты для установки на суше. 

 адмирал П. С. Нахимов в бою

 

Но и в этой лазаревской школе моряков Нахимов занял особое место. Был он необыкновенный добряк по натуре — это во-первых; а во-вторых, как уже сказано, он был в полном смысле слова фанатиком морской службы: он не имел ни в молодости, ни в зрелом возрасте семьи, не имел "сухопутных" друзей, не имел  никаких привязанностей, кроме как на кораблях и около кораблей, потому что для него Севастополь, Петербург, Лондон, Архангельск, Рио-де-Жанейро, Сан-Франциско, Сухум-Кале были не города, а лишь якорные стоянки. Все эти его свойства сделали то, что на матросов он стал смотреть как на свою единственную, правда большую, семью.

Когда он, начальник порта, адмирал, командир больших эскадр, выходил на Графскую пристань в Севастополе, там происходили любопытные сцены, одну из которых со слов очевидца, князя Путятина, передает лейтенант П.П. Белавенец. Утром Нахимов приходит на пристань. Там, сняв шапки, уже ожидают адмирала старики, отставные матросы, женщины и дети — все обитатели Южной бухты из севастопольской матросской слободки. Увидев своего любимца, эта ватага мигом, безбоязненно, но с глубочайшим почтением окружает его, и, перебивая друг друга, все разом обращаются к нему с просьбами... "Постойте, постойте-с, — говорит адмирал, — всем разом можно только "ура" кричать, а не просьбы высказывать. Я ничего не пойму-с. Старик, надень шапку и говори, что тебе надо".

Старый матрос, на деревянной ноге и с костылями в руке, привел с собой двух маленьких девочек, своих внучек, и прошамкал, что он с малютками одинок, хата его продырявилась, а починить некому. Нахимов обращается к адъютанту: "...Прислать к Позднякову двух плотников, пусть они ему помогают". Старик,  которого Нахимов вдруг назвал по фамилии, спрашивает: "А вы, наш милостивец, разве меня помните?" — "Как не помнить лучшего маляра и плясуна на корабле "Три святителя"... "А тебе что надо?" — обращается Нахимов к старухе. Оказывается, она, вдова мастера из рабочего экипажа, голодает. "Дать ей пять рублей!" — "Денег нет, Павел Степанович!" — отвечает адъютант, заведовавший деньгами, бельем и всем хозяйством Нахимова. "Как денег нет? Отчего нет-с?" — "Да все уже прожиты и розданы!" — "Ну, дайте пока из своих". Но у адъютанта тоже нет таких денег. Пять рублей, да еще в провинции, были тогда очень крупной суммой. Тогда Нахимов обращается к мичманам и офицерам, подошедшим к окружающей его толпе: "Господа, дайте мне кто-нибудь взаймы пять рублей!" И старуха получает ассигнованную ей сумму. Нахимов брал в долг в счет своего жалованья за будущий месяц и раздавал направо и налево. Этой его манерой иногда и злоупотребляли. Но, по воззрениям Нахимова, всякий матрос уже в силу своего звания имел право на его  кошелек.

Нахимов настойчиво старался внушить подчиненным ему офицерам те идеи, которыми сам он был одушевлен и которые не походили на общепринятые тогда в этой среде воззрения. "Мало того что служба представится нам в другом виде, — говорил Нахимов, — да сами-то мы совсем другое значение получим на службе, когда будем знать, как на кого нужно действовать. Нельзя принять поголовно одинаковую манеру  со всеми. Подобное однообразие в действиях начальника показывает, что нет у него ничего общего со своими подчиненными и что он совершенно не понимает своих соотечественников. А это очень важно. Офицеры, глубоко презирающие сближение со своими соотечественниками — простолюдинами, не найдут должного точа. А вы думаете, что матрос не заметит этого? Заметит лучше, чем наш брат! Мы говорить  умеем лучше, чем замечать, а последнее уже их дело. А каково пойдет служба, когда все подчиненные будут наверно знать, что начальники их не любят и презирают их? Вот настоящая причина, что на многих судах ничего не выходит и что некоторые молодые начальники одним только страхом хотят действовать. Страх подчас хорошее дело, да согласитесь, что не натуральная вещь — несколько лет работать напропалую ради страха. Необходимо поощрение сочувствием; нужна любовь к своему делу-с, тогда с нашим лихим народом можно такие дела делать, что просто чудо. Удивляют меня многие молодые офицеры: от русских отстали, к французам не пристали, на англичан также не похожи; своих презирают, чужому завидуют, своих  выгод совершенно не понимают. Это никуда не годится!"

Для Нахимова не подлежало сомнению, что классовое чванство офицеров — гибельное дело для службы, и он это открыто высказывал: "Пора нам перестать считать себя помещиками, а матросов крепостными людьми!" И снова и снова он повторяет свою излюбленную мысль: "Матрос есть главный двигатель на военном корабле, а мы только пружины, которые на него действуют. Матрос управляет парусами, он же наводит орудия на неприятеля; матрос бросится на абордаж, если понадобится. Все сделает матрос, если мы, начальники, не будем эгоистичны, ежели не будем смотреть на службу как на средство для удовлетворения своего честолюбия, а на подчиненных — как на ступени для собственного возвышения.

Матросы — основная военная сила флота. Вот кого нам нужно возвышать, учить, возбуждать в них смелость, геройство, ежели мы не себялюбивы, а действительные слуги Отечества". Нахимов вспоминает знаменитую победу Нельсона над французским и испанским флотом 21 октября 1805 года. "Вы помните Трафальгарское сражение? Какой там был маневр — вздор-с! Весь маневр Нельсона заключался в том, что он знал слабость неприятеля и свою силу и не терял времени, вступая в бой. Слава Нельсона заключается в том, что он постиг дух народной гордости своих подчиненных и одним простым сигналом возбудил запальчивый энтузиазм в  простолюдинах, которые были воспитаны им и его предшественниками. Вот это-то воспитание и составляет основную задачу; вот чему я посвятил себя, для чего тружусь неусыпно и, видимо, достигаю своей цели: матросы любят и понимают меня. Я этою привязанностью дорожу больше чем отзывом чванных дворянчиков-с! У многих командиров служба не клеится на судах оттого, что они неверно понимают значение дворянина и презирают матросов, забывая, что у мужиков есть ум, душа и сердце, так же как у всякого другого".

Нахимов просто отказывался понять, что у морского офицера может быть еще какой-нибудь интерес, кроме службы. Он говорил, что необходимо, чтобы матросы и офицеры постоянно были заняты, что праздность на судне не допускается, что ежели на корабле работы идут хорошо, то нужно придумывать новые... Офицеры тоже должны быть постоянно заняты. Есть свободное время — пусть занимаются с матросами обучением грамоте или пишут за них письма на родину. Ухтомский, начинавший службу под начальством Нахимова, передает еще: "Все ваше время и все ваши средства должны принадлежать службе, — ораторствовал Павел Степанович. — Например, зачем мичману жалованье? Разве только затем, чтобы лучше выкрасить и  отделать вверенную ему шлюпку или при удачной шлюпочной гонке дать гребцам по чарке водки, — иначе офицер от праздности или будет пьянствовать, или станет картежником, или будет развратничать, а ежели вы и от натуры ленивы, сибариты, то лучше выходите в отставку". Тратя все свое адмиральское жалованье не на себя, а на корабль и на матросов, Нахимов искренне не понимал, почему бы и мичману не делать того же.В одном строю с солдатами и матросами он умело руководил их действиями, создавал военные укрепления, но в одном из боев 10 июля 1855 года, находясь возле орудий на Малаховом кургане получил смертельное ранение.

 

После гибели вице-адмирала В.А. Корнилова в 1854 году оборону Севастополя возглавил П.С. Нахимов. Он делал все возможное, чтобы сохранить для России ее главную черноморскую военно-морскую базу. Адмирал шутил, что "всякий день он готовит материал для предания его суду после окончания войны за разные отступления от формальных предписаний и превышения власти".

Действия П.С. Нахимова оказались удачными. Весной 1855 года ему удалось с большими потерями для неприятеля отразить приступ англо-франко-турецких войск на Севастополь. Николай I, зная, что адмирал все жалованье отдает на нужды обороны города, назначил ему денежную аренду. "Зачем мне аренда? - недоумевал П.С. Нахимов. - Лучше бы они мне бомб прислали".

Севастополь был обречён. Долговременная оборона города объяснялась только беспримерным героизмом защитников да в высшей степени умелыми действиями адмирала Нахимова. Но 28 июня 1855 года, на трёхсотый день со времени высадки союзников, неожиданный ружейный выстрел прозвучал первым сигналом к сдаче.

Чуть свет командующий обороной города уже на ногах. Высокий, сутуловатый, в чёрном сюртуке с вице-адмиральскими эполетами. Вообще-то ему ещё на Пасху было присвоено полное адмиральское звание, но сменить эполеты он до сих пор не удосужился. Когда из месяца в месяц приходится спать не раздеваясь, тут не до мундирных формальностей. Вот Георгий 2-й степени на шее — не формальность, потому и носил его бессменно, единственный из почти полутора десятков своих орденов. И шпага — тоже, поскольку трофейная, доставшаяся от Осман-паши, взятого в плен ещё при Синопском сражении.

Издалека доносилась вялая ружейная перестрелка, время от времени ухали орудия. И вдруг привычное уже к этой музыке ухо уловило, что пушечный огонь по 3-му бастиону заметно усилился. Уж не задумал ли неприятель в очередной раз перейти к штурму?

Нахимов приказал седлать лошадей, чтоб ехать на бастион. Но в этот миг как из-под земли вырос дежурный штаб-офицер Платон Воеводский, племянник, сын сестры Анны. В любых других условиях Нахимов, конечно же, не потерпел бы родственника при своём штабе, но здесь, в Севастополе, тёплых местечек нет, всюду  передовая.

- Ваше высокопревосходительство, не изволите подписать бумаги? Дядя Павел, это срочные, из Петербурга!

Бумаги были всего лишь уловкой, с помощью которой офицеры штаба старались как можно дольше не отпускать Нахимова на позиции. Павел Степанович, которого боготворил весь Севастополь, ходил под пулями, словно под моросящим дождём. Сколько раз уже смерть оказывалась совсем рядом! Однажды он не заметил катящегося ему под ноги ядра и уцелел только потому, что адъютант со всей силы вдруг оттолкнул его в сторону. В другой раз ядро пролетело так близко, что опалило сюртук. Иногда Нахимов поминал в письмах об опасностях, но мимоходом:  "...получил две царапины, о которых не стоит говорить". Несколько раз его контузило, причём в последний раз особенно болезненно: вся спина — сплошной синяк.

- Давай, только быстро! — сказал Нахимов племяннику.

Одни восхищались бесстрашием адмирала, другие ругали его за глупую беспечность, и только близкие знали, что сам Нахимов убеждён: мужество защитников начинается с командующего. Он понимал, что судьба и ему, и городу уже вынесла свой приговор, он готов был погибнуть первым, чтобы только не видеть,  как станут сдавать Севастополь.

Когда бумаги, наконец, были просмотрены и подписаны, Платон попытался ещё раз уговорить дядю остаться в штабе.

- Там веселей дышишь, — сказал Нахимов и сел в седло.

Его маленькая серая лошадка, которую все почему-то звали татарской, потрусила в сторону 3-го бастиона. Потом Нахимов решил завернуть на Корниловский бастион, находившийся на Малаховом кургане. Это — господствующая высота, важнейший пункт обороны города, а потому и доставалось ему больше всех. Защищал Корниловский бастион трёхтысячный гарнизон во главе с капитаном 1-го ранга Фёдором Керном.  Здесь, на смотровой площадке, где недавно погиб адмирал Корнилов, был выложен из ядер крест.

Керн выбежал навстречу с рапортом: всё идёт по распорядку, не занятые в дежурствах находятся на общей молитве, и если Павел Степанович соблаговолит почтить своим присутствием...

- Я вас не держу, — усмехнулся Нахимов, без труда разгадав очередную попытку увести его подальше от огня.

Из-за бруствера, сквозь специальные отверстия, сигнальщики вели постоянное наблюдение за неприятелем. Адмирал взял у одного из них зрительную трубу, направил её сначала в одну сторону, потом в другую. Но картина получалась фрагментарной, а он хотел видеть всё сразу, потому что в последнее время сапёры  противника, скрытно рывшие подкопы в направлении бастиона, грозили приблизиться на опасное расстояние. Нахимов поднялся повыше и встал на барбет — возвышение, на котором при необходимости устанавливали лёгкие орудия. Было ещё около половины седьмого пополудни, и в закатных лучах солнца фигура адмирала, в чёрном сюртуке с золотыми эполетами, вмиг превратилась в отличную мишень. Керн и Колтовский, флаг-офицер адмирала, наперебой стали упрашивать Нахимова спуститься. Бесполезно.

В это мгновение раздался радостный крик: бастионные артиллеристы сделали удачный выстрел. И тут же в мешок с песком — рядом с локтем адмирала — впилась пуля. Вторая выбила из стены небольшой, величиной с гальку, камешек. Тот, отскочив, переломил пополам козырёк фуражки стоявшего неподалёку  Колтовского. Выстрелы были явно прицельные, стреляли из штуцерного ружья, с винтовой нарезкой, а дальность полёта штуцерной пули достигала нескольких сотен саженей, то есть почти километра.

Керн и Колтовский снова принялись умолять Нахимова вернуться в безопасное  место.

- Сегодня они целят изрядно, — спокойно заметил сверху Нахимов, повернулся, чтобы сойти вниз. И внезапно рухнул на руки сигнальщика Короткого, матроса с фрегата "Коварна".

Первым из офицеров подбежал Керн. Он ещё успел услышать последние слова тяжелораненого: — Боже милосердный!..

Срочно собравшийся консилиум лучших врачей Севастополя был единодушен:ранение смертельное. Тем не менее главный военный хирург города профессор Христофор Гюббенет и его коллеги всё же пытались сделать невозможное. Их усилия оказались тщетны. Спустя 40 часов, утром 30 июня, адмирал Павел Нахимов, так и не придя в сознание, скончался.

После отпевания и панихиды, которую проводили двенадцать священников, госпитальную кровать с телом покойного поставили на кожуховую лодку, и катера повели её из Куриной балки через бухту в город. На квартире командующего в большой комнате над Нахимовым были склонены три знамени: контр-адмиральское, вице-адмиральское и адмиральское. Тело накрыли пробитым ядрами в Синопском  сражении кормовым флагом с "Императрицы Марии". Похоронили Нахимова в адмиральском склепе, рядом с Лазаревым, Корниловым и Истоминым.

В день похорон Нахимова неприятель не стрелял. Пронёсся слух, что англичане якобы даже приспустили флаги на своих кораблях. Вполне возможно, это всего лишь слух. Но вот подлинный факт. Когда в начале 1950-х годов один из авторов этих строк был на Малаховом кургане, там ещё стояла старая мраморная стела: на одной её стороне на русском языке воздавалось должное отваге павших здесь воинов русского полка, а на другой, на французском, — была увековечена память о мужестве атаковавших их французов.

Великий мореплаватель, прекрасный руководитель и человек, отец для всех солдатов и матросов адмирал Павел Степанович Нахимов умер 12 июля 1855 года.

"Хозяин Севастополя" исчез, и хотя в осажденном городе, ежедневно и еженощно осыпаемом разрывными и зажигательными бомбами, успели за девять месяцев, протекших от начала осады до гибели Нахимова, более чем достаточно привыкнуть к смерти, но к этой смерти никак не могли привыкнуть и не могли примириться с  ней.

Потрясена была и вся Россия.

"Нахимов получил тяжелую рану! Нахимов скончался! Боже мой, какое несчастье!" — эти роковые слова не сходили с уст московских жителей в продолжение трех последних дней. Везде только и был разговор, что о Нахимове. Глубокая, сердечная горесть слышалась в беспрерывных сетованиях. Старые и молодые, военные и невоенные, мужчины и женщины показывали одинаковое участие", — писал московский  историк Погодин после получения фатального известия.

"Был уж уголок в русском царстве, где собрались такие люди, — говорил Т.Н. Грановский, узнав о гибели Нахимова. — Лег и он. Что же? Такая смерть хороша; он умер в пору. Перед концом своего поприща вызвать общее сочувствие к себе и заключить его такой смертью... Чего же жалеть более, да и чего бы еще дождался Нахимов? Его недоставало возле могил Корнилова и Истомина. Тяжела потеря таких людей, но страшнее всего, чтобы вместе с ними не погибло в русском флоте предание о нравах и духе таких моряков, каких умел собрать вокруг себя Лазарев".

Если первым, явственным ударом погребального колокола по Севастополю была потеря Камчатского люнета и двух соседних редутов, то вторым было тяжелое ранение Тотлебена, а третьим, бесспорно, была гибель Нахимова. Смерть адмирала явилась в полном смысле слова началом конца Севастополя. В России это поняли, по-видимому, все следившие за титанической борьбой, а больше всего принимавшие в ней прямое участие.

Твердыня, за которую Нахимов отдал жизнь, не только стоила врагам не предвиденных ими ужасающих жертв, но своим, почти год длившимся отчаянным сопротивлением, которого решительно никто не ожидал ни в Европе, ни у нас, совсем изменила все былое умонастроение неприятельской коалиции, заставила  Наполеона III немедленно после войны искать дружбы с Россией, принудила Англию отказаться от очень многих требований и претензий, фактически свела к ничтожному минимуму русские потери при заключении мира и высоко вознесла моральный престиж русского народа.

Это историческое значение Севастополя, с несомненностью, стало определяться уже тогда, когда Нахимов, покрытый кровью и славой, лег в могилу.

Память о легендарном человеке, военно-морском деятеле и  мореплавателе навсегда увековечена в названиях кораблей и судов, военно-морских учебных заведениях, улицах, скверах, набережных, а также мемориалах и памятниках.

 

 

 

Андрей НИКИТИН Невезучий «АДМИРАЛ НАХИМОВ» Имя - это судьба, говорят буддисты. Они полагают, что  собственное имя способно оказывать магическое воздействие на жизнь человека, приносить счастье или, наоборот, делать жизнь невыносимой. Моряки считают, что название корабля также определяет его дальнейшую судьбу. И порой с этим мнением  трудно спорить. Самый невезучий В российском флоте самым невезучим считается корабль, носящий имя легендарного адмира ла П.С.Нахимова. Хотя именно под его командованием черноморская эскадра одержала самую блестящую в истории России морскую победу, наголову разгромив турецкий флот при Синопе. Да и сам адмирал всегда был доброжелательным, кристально честным и чистым человеком, не имевшим в послужном списке ни одного темного пятнышка. Его уважали и любили все российские моряки. Казалось бы, репутация прославленного героя Крымской войны, талантливого флотоводца должна гарантировать кораблям, носящим его имя, большое и счастливое плавание. Если бы не одно «но». В 1854 году русскую черноморскую эскадру пришлось затопить на рейде Севастополя, чтобы не дать  вражеским броненосцам прорваться в бухту. Потрясенный до глубины души величественной картиной гибели флота, адмирал в присутствии сотен офицеров и матросов разрыдался и якобы заявил: «Никогда больше носи моей не будет на палубе корабля! Вскоре Павел Степанович погиб от французской пули. Не обошлось без мистики... После этого в российском торговом и военном флоте стали происходить странные вещи. В 1895 году  в Одессе была построена большая шхуна, названная «Адмирал Нахимов». Она совершала регулярные рейсы между Одессой и Стамбулом, перевозя зерно, выращенное на украинском черноземе. Через два года шхуна попала, прямо скажем, в несильный шторм и затонула недалеко от Босфора, утащив на дно экипаж в полном составе. Броненосный крейсер «Нахимов» был введен в состав военного флота незадолго до начала Русско-японской войны. Он принимал участие в знаменитом Цусимском сражении и уцелел в жестокой схватке. Правда, во время боя он получил несколько пробоин, поэтому его легко догнали японские миноносцы и предложили  сдаться. Командир крейсера, капитан первого ранга Н.Родионов, отказался от позорной капитуляции. Он высадил большую часть команды в шлюпки и приказал открыть кингстоны, оставшись на капитанском мостике. Отважный офицер предпочел смерть вражескому плену. И здесь тоже не обошлось без мистики: крейсер быстро пошел ко дну, а его командира напором воды выдавило на поверхность, и он остался  жив. «Червонная Украина» В 1912 году на судостроительных верфях города Николаева заложили новый крейсер «Адмирал Нахимов». Однако вскоре началась Первая мировая война, плавно перетекшая в гражданскую, и стоявший на стапелях корабль законсервировали. После Гражданской войны руководство советского военно-морского флота решило достроить крейсер, что и было сделано. Правда, после спуска на воду его переименовали в  «Червонную Украину». Корабль неплохо начал Великую Отечественную войну, участвовал в нескольких боевых и десантных операциях. Но 12 ноября 1941 года немецкая авиация совершила массированный налет на гавань Новороссийска, где находилось большинство кораблей советского Черноморского флота. Мощная авиабомба угодила прямо в палубу крейсера, хотя рядом находилось немало других судов.  Получив огромную пробоину, «Червонная Украина» стала тонуть, через полчаса навсегда упокоившись на дне глубокой Цемесской бухты.

Радиоактивный «Летучий голландец» После Великой Отечественной войны для Черноморского флота построили новый красавец-крейсер «Адмирал Нахимов», который должен был стать флагманом флота. Но и с ним приключилась крайне неприятная история. В 1960-х годах в советских Вооруженных силах стали очень популярны учения с применением ядерного оружия. На полигоне «Капустин Яр», например, после учебных ядерных взрывов через их  эпицентр прогоняли танки, артиллерию, мотопехоту, чтобы выяснить, как техника и люди реагируют на радиацию. Авиация проводила открытые ядерные взрывы над Северным Ледовитым океаном. На флоте такие учения решили провести как раз с «Адмиралом Нахимовым». Под его днищем взорвали глубинную атомную бомбу. Корабль выдержал испытание, но сам превратился в радиационную ловушку. Это  обнаружилось спустя годы, после того как среди членов его экипажа стали проявляться какие-то странные заболевания. Диагноз медиков поразил всех: это была лучевая болезнь. По сути, крейсер превратился в напичканный радиацией "Летучий голландец». Дезактивировать металл было нельзя, поэтому почти новый  корабль вывели в море и расстреляли торпедами.

Призрак на корабле В 1973 году в той же Цемесской бухте Новороссийска при странных обстоятельствах затонуло гражданское  научно-исследовательское судно «Нахимов». Оно стояло у причальной стенки, как и десятки других судов, но вдруг стало быстро обледеневать и камнем пошло на дно.  Спасти удалось только половину экипажа. Впрочем, кораблям с именем прославленного адмирала не везло не только в теплых южных водах. В 1970-х годах на Северном флоте вступил в строй большой противолодочный корабль «Адмирал Нахимов». На нем также постоянно случались разные ЧП; то загорится проводка, то начнут «глючить» важные приборы, то матрос упадет за борт. Очевидцы утверждали, что неоднократно видели на нижних палубах призрак человека в матросской робе устаревшего покроя. В 1985 году противолодочный корабль в открытом море столкнулся с нашей же подводной лодкой и получил здоровенную пробоину ниже ватерлинии. Он с трудом дотянул до береговой базы и встал в док. И тут выяснилось, что корабль ремонту не подлежит. Пришлось распилить его «на иголки». Самое крупное крушение Но самая страшная катастрофа произошла с гражданским пассажирским лайнером «Адмирал Нахимов». Добротное океанское судно десяток лет исправно возило туристов в различные круизы. Но 31 августа 1986 года в Цемесской бухте произошла трагедия. Пассажирский лайнер, под завязку забитый туристами, стал разворачиваться и отходить от берега, как вдруг его протаранил вынырнувший из темноты тяжелый сухогруз. В принципе, суда могли удержаться на плаву. Но капитан сухогруза дал «полный назад». В открывшуюся на борту лайнера пробоину хлынул мощный поток воды. «Адмирал Нахимов» перевернулся и быстро пошел на дно, утянув с собой 432 человека. До сих пор это крушение является самым крупным в истории российского гражданского флота. Павел Степанович - виновник ЧП После событий 1991 года и развала СССР на российском военном флоте прошла волна переименований. В духе времени атомный ракетный крейсер «Калинин», входящий в состав Северного флота, переименовали в «Адмирал Нахимов». И что вы думаете? На благополучном до тех пор военном корабле стали происходить различные аварии и ЧП. Так, один раз чуть не случился произвольный пуск ракетных установок в другой  - вспыхнул пожар в машинном отделении. Тут даже не верящее в мистику большое флотское начальство решило принять соответствующие меры. На всякий случай крейсер поставили на капитальную стоянку и заглушили атомные реакторы. А среди рядовых моряков прочно укоренилось мнение: прославленный адмирал Павел Степанович Нахимов вольно или невольно наложил какое-то проклятие на корабли, носящие его имя.