Труды и дни, *** и басни



Эзоп не спит, на лик небритый
Ложатся солнечные блики,
И кажется, что свод осенний
Уже бременнен знаменьем.

Сны видят убранные злаки,
Какая честь – увидеть знаки
Средь танца птиц, в эфир далекий
Косить жреца всезнанья оком.

Как неразумно в легких перьях
Туч-облаков искать доверья
И разразиться жирной прозой,
Узрев тобой носимый образ.

Эзоп не спит, застигнут мигом,
И бодрствуют  кирки, мотыги,
Напоминаньем доли страшной
Не спят на много стадий пашни.

Эзоп не плачет – все же лучше
Чем пот ронять слезой падучей,
Искать и сходства, и сравненья
К хозяев сытых удивленью.

И чушь молоть изыском басен,
Чем молотить зерно. Прекрасен
Изгиб рабовладельца мненья
От снисхожденья к умиленью.

И пусть как можно дольше дремлет
Философа ум в скудных землях,
Он обрисует все изъяны
Осла, лисы и обезьяны.

В ряду пусть образов привычных
Восход не видит семь различий,
Монументально он спокоен,
Лишь обронив: «*** - не строить».

Август (календарь друидов)

Замедляется бег соков в капиллярах августовской травы, обильно окружившей черные промасленные шпалы тупика. Локомотив лета уперся разгорячённым лбом в красно-белые матрасные колера эндшпиля. Пусть это и финал третьего акта, но родные и близкие не забывают о тебе, словно ответственные обходчики путей вдоль скорого Сочи – Воркута, они прорезают сумерки вдохновленными озарениями фонариков, деловито постукивая молоточками на длинных рукоятях и озабоченно ощупывая колесные пары на предмет превышения допустимой температуры. Они ясно дают понять – их очень заботит твое состояние; они настойчиво напоминают о том, что тебе еще ехать и ехать, пыхтеть и пыхтеть. А солнце на закате напоминает красный фонарь в лаборатории юного фотолюбителя – яркий, но совершенно безвредный для фотографий, волшебным образом воскрешающих счастливые моменты бестолкового и в целом провального проекта под названием жизнь. Назавтра поутру солнце вновь будет бледно, как обманутый вкладчик финансовой пирамиды после чтенья откровений безгрешных пророков и святых старцев от экономики, И все меньше тепла доходит страждущим и разуверившимся, как будто ядерные реакции в его недрах неумолимо подходят к завершению. И чувствуешь себя желтым карликом, бессовестно и намеренно своей метаморфозой разочаровавшим то ли разношерстную публику на пляже, жаждущую горячих и щедрых лучей, то ли творца, ожидавшего ясного и чистого света вкупе с предсказуемым и вменяемым поведением. Природа замирает на манер зайца, пытающегося не выдать признаков жизни при приближении рыжей бестии, но, как поется в известном шлягере 70-х годов: «И от осени ни спрятаться, ни скрыться». Не в пример флоре и фауне, социальная активность человеческих особей, напротив, просыпается и набирает обороты своих причинно-следственных маховиков. Прекрасные половинки разучивают новые кульбиты и па в постели, в предвкушении новой коллекции осень-зима как от известных и прочно устоявшихся в сознании брендов, так и набирающих популярность молодых перспективных модельеров. Усталые, но довольные вожаки комсомо… менеджеры, бизнесмены и политики мысленно прикидывают цвет своего нового внедорожника, честно заработанного на фронте освоения средств фондов по борьбе со СПИДом, гепатитом,  туберкулезом, наркоманией, табакокурением, алкоголизмом, проституцией и прочими золотоносными застолбленными жилами подакцизных пороков общества. И мое согласие с происходящим, проплывающим и проползающим вокруг выражается лишь в покачивании головой китайского болванчика, и парящие фонарики (стилизированные под форму сердца) придуманные и произведенные также в поднебесной, медленно поднимаются в темное небо дня независимости на радость скучающим в ожидании салюта гражданам, и также неспешно, но верно и неумолимо опускаются, теряясь в кносских лабиринтах окрестных, забытых Гомером, богами-олимпийцами и судьбой, дворов. 

Тени


Если долго глядеть в средизимнюю тьму,
То в январских тенях, как фортуна, неверных,
Ваше зренье начнет различать хохлому,
Чернь и скань, откровенья петроглифов первых.

Полночь бросит хитоны прозрачных наяд,
И венки из корицы, гвоздики и лавра,
Прорисует абрис Олимпийских гор-гряд,
Убиенных невинно добряк минотавров,

И подступят вплотную к немому стеклу
Все Тифона с Ехидной младые потомки,
Ночь хранит генной памяти шприц и иглу
В подсознанья огромной и темной котомке,

Возвращайтесь к экранам, где блеск и гламур,
И пусть сумрак проводят почетным конвоем
Отраженья горгон,  калидонский вепрь-кнур,
Тени чудищ, богов, мудрецов и героев.

Средневековье

Как поздний декабрь, мое средневековье,
Подъезд, голубою забрызганный кровью,
И солнце в начертанной кем-то орбите – 
В реалити шоу бездушным софитом.

И пущены слюнотекущие своры
За путником где-то под славной Гоморрой,
И выглядит аляповато, нелепо
Тряпье многоцветно из града Алеппо.

Вернулись, как лезвием, ветром гонимы,
От гроба Господня, из Иршалаима,
Псы-рыцари (или сподвижники веры),
Принесши усталость и хвори Венеры.

Свой век пенсионный в тепле коротают
По вотчинах, по филиалах их рая,
Герой Украины – хормейстер и вепрь,
Заслуженный шпик и охотник на ведьм.

Но мы не пойдем психопаток-каренин
Жеде колеёй. Рубикон, рок и жребий – 
То выдумки все. И в веселом вертепе
Пора выбирать шаг, рисунок в квик-степе.

Пора, мой сеньор, кем-то уж становиться,
Паяца колпак и секира убийцы
Ждут новых хозяев в пристрелянных тирах
Лук Робина Локсли и Карла мортира.

Довольно чернить долю, век и отчизну,
Пусть злые слова отомрут атавизмом,
Ведь в мерзлых долах новой эры предтечи
Найдется так много нагретых местечек.

P.S.

На алтарях площадей
Кострища символом веры,
И на путях в дивный сад
Весь век стоят тамплиеры,
Церквей святые отцы
В служеньях плотских и бражных,
Но, как сказал бы де Сад,
Все это, право, не важно,
Ведь мне учебник твердит – 
Это период историй,
Но, как певец зимней тьмы,
Я мог бы это оспорить.

С Новым годом, сладкие лошадки!

Предновогодний чудный сон
Пряничных беленьких лошадок
В глазури изъяснимо сладок
С мейнстримом в полный унисон,

И каждый видит, он – пегас,
В волнах зефира столь беспечно
Летит навстречу жизни вечной
И счастлив будет, и не раз,

И полумесяц – бог пластмасс,
С губами красного акрила
И с колокольчиком столь дивным
Висит не в небе битый час,

И воспаленный каждый взор
Поэтов, старых астрономов,
Буйнопомешанных, влюбленных
Увы, к нему не устремлен,

Что ж, с Новым годом, мон Парнас,
С усами Ги де Мопассана,
С гусарской удалью зав-зама,
Ты Элтон Джон, не … .

Картонные снеговички,
Из спичек древние избушки,
Из лоскутков дряннейших – хрюшки,
И розовые чрез очки

Из пластилиновых страстей
Глубокий снег из толстой ваты,
Ея величества солдаты
В медвежьих шапках всех мастей,

Так с Новым годом, каждый дом,
В коморке Карло – Буратино
Врастает в каждый день рутинно
Холст с нарисованным огнем,

Так с новым счастьем, меньшим злом!
А может, счастье – в жизни шаткой
Имбирною дремать лошадкой
В канун рождественских столов?

Fe2O3


Прольются ржавые дожди
Куда ни кинь – оксид железа,
Поэт бумажкой бесполезной
И мятой не единожды

Льнет к Будды праведной пяте,
К гвоздям ли мокрым на распятье,
В мехах к Венере, к женским платьям,
А то – к мундирам ФСБ,

Но жизни томный колорит
Все тяготеет к желто-красным
Тонам и мантрам безучастным,
Где в оттепель прокисли дни,

Где мокнут в прачкином тазу
Мундира честь и честь девичья,
Личины-маски фей двуличных
И бревна в собственном глазу.

Надсадный кашель чрез туман,
Бедняжка, этот климат вреден,
Как кариесом где разъеден
Талмуд, евангелье, коран,

Любую ровную строку
Здесь окисляют в одночасье
Рецептами простого счастья
И пьяненьким «Merci beaucoup!»

И в пальцах опытной зари
Поникнув, скроются созвездья
Знаменьем так же бесполезным,
Как верным: Fe2O3



Архангел Гавриил

Усталый ангел Гавриил
Отнимет лист и день последний
За ним маячит перст, что средний,
Для тех, кто много возомнил,

Кто жизнь свою провел в трудах,
Латая вечно рваны раны,
Кто не видал на инстаграмах
Гламурных ценностей всех прах,

Чьи души к северу несет
В телячьих (классика!) вагонах
В царя владеньях Гедеона
Их ждут лучина, жмых и гнет,

В задумчивости Гавриил
Польет герань, откроет ставни,
С могилы с надписью «Чарльз Дарвин»
Прополет сорняки и дни

Положит на капустный пресс
Его «Происхожденье видов»
В копманьи с книгой о либидо,
«Майн Кампф», «Лечить как энурез»,

И проведет ладонью по
Амбарной книги жирным строчкам,
И в такт движенью букв столь точных
Он немо зашевелит ртом

Не смея вслух всего сказать,
И не имея воли ль, права,
Тем языком, каким дубравы
Воротят рек теченье вспять,

Тупою болью так саднит
Бездеятельности и деяний,
Клик, беспределов, воздаяний
Слогов недремлющий гранит,

И самый полный каталог
Паденья в пропасть лиц и судеб,
С эпиграфом «Да не убудет!»,
С подробной картотекой «Зло»,

Печальный ангел Гавриил – 
В руке трепещет лист последний
Как будто зимний ветер вредный
В нем чувства силится излить.

Новий Кобзар

Не сплять чарівні дзеркала
Калюж священних вулиць грудня,
Де комісар блаженний Руднєв
Хурделі шле у бік Карпат,

Плекає сонце літніх днин
Надію в полонини схронах
І став нечувано солоним
Сніг після Крут студентських гри,

Майнув де київський експрес,
Летять сокир варязьких зблиски,
Веде вітри Богдан Хмельницький
Чи під ярмо, чи під вінець,

Тарас читає заповіт
Розчуленим чугайстрам, мавкам,
Собакою приблудним гавка
Лісовської блискучий зліт,

Візьми із полиці "Кобзар",
Налий по вінця біль і смуток,
Дивись, як він провісно-скупо
Вкраїни долю описав,

І прошу, не питай мене
За що люблю небес знамена,
Чом так привітно за рамена
Торкається пшеничний степ,

Серед зловтіх ворожих ржі
Я зичу милій Україні
Новий Кобзар вписав щоб нині
Рядків світліших всі вірші. 

Caelum Incognita

Шалений 
Пульс
Серцебиття не завмирає ні на мить,
І в порцелянову замріяну блакить
Ніхто не підведе натомлених очей,
Серпанок-пташка вам не сяде на плече.

Звільнившись
З пут,
Карась китайський нишком плюхне в небосхил
І сонце зайде прес-релізів без і хвиль,
Без листування прав і прав на вороття,
Ходи сюди, моє розбещене дитя.

І ти,
Мій Брут!
Ти сутенієш без бажань серед тривог,
Твій золотий тілець, мабуть, єдиний бог,
Хто залишає всі вітрильники без крил,
Хто сіє плач шляхом гірким в татарський Крим.

Серед
Безодень
Скляніють замки неба враз і навсібіч,
І свій вертеп для полювання звільнить ніч,
Варфоломія а чи ніч довгих ножів,
Тьмяніють промені в сумних дерев іржі.

Злітай,
Либонь,
Така прозорість не триває на віки,
Бо завтра круки, наче біржові ділки,
Розтягнуть в гнізда всі перлини ніжних барв,
Стань до роботи, нешекспірівський мій мавр!

Захопить
Дух,
Тож, відпускай вже злоту рибку без причин,
Пливи бурштином крізь безхмарну височинь,
Можливо, між рецесій, скарг, дрібних речей
Зустрінеш погляд зачарованих очей…

Щось довге, як собача пісня

Все выше стильны сапоги,
А юбка Ваша все короче,
Там, где Вы рыщете средь ночи,
Сломает черт обе ноги,

Омар Хайям уйдет в запой,
Вином несомый, как приливом,
Вдруг станет страшно говорливым
Средневековый наш плейбой,

И, запахнув потерт халат,
Любви услады возвеличит,
В тени повозок, арб и бричек
Восток уж дремлет – славный брат,

Омар забрызгает ковер
Дождем метафор и сравнений,
В пылу хмельного вдохновенья
Ногой небрежно отшвырнет

Чеканно-медную тарель
Для персиков и винограда,
Нездешней, томною усладой,
Проворно, словно та форель,

Закатятся в темны углы
Изысканные афоризмы,
Луна столь любопытной линзой
Следит за кутежом из тьмы,

Все честно, все без дураков,
Живи сто лет иль четверть века,
Лишь тюбетейкой Улугбека
Судьба покатит вглубь веков,

Оставит круглые следы
В пыли на площади базарной,
Стихом коротким, но бездарным
Застынет крошкою слюды,

Да что Вы, полно обвинять 
В пристрастии к вину Хайяма,
К чему сдалась нам Рамаяна
Когда так тяжело дышать?

Зачем полмиллиона слов,
Коли блестит четверостишьем
Высоких истин черно днище
Доступно даже для ослов?

Поверим на слово тому
Кто, пыль вдохнувший математик,
Вкусивший звезд высоких стадий,
Склоняется умом к вину.

И глядя в вашу благодать
В парах вина таких невинных
Я каюсь в строк изысках длинных
Все, что я должен бы писать:

«В тенях ресниц обиды злей,
Закат полоской губ алеет,
В ноябрьской дремлющей аллее
Судьба готовит …»