Рапорт

Младший лейтенант Комаров, участковый по старому стилю и шериф по новому, скучал, сидя в своём кабинете. Все эти краденые чайники, межсемейные войны  и пьяные дебоши камнями сидели в печёнках, хотя таковых последним вообще-то не полагалось по прихоти анатомии.

Хотелось грандиозных свершений, раскрытия какого-нибудь громкого дела, но, к превеликому сожалению лейтенанта, маявшегося от приставки “младший”, на вверенном ему участке ничего из ряда вон выходящего не происходило. Не было даже паршивых “лёгких телесных”, не говоря уже о “средних” и “тяжких”, которые Комаров воспринимал не иначе как фантастику.

Сейчас о усердно кряхтел, царапая ответ на жалобу о наведении порчи на плазменный примус, желая ему сгореть вместе со своею хозяйкой.

На улице шёл мелкий, противный дождичек и настроения не добавлял. Запоров очередной листок и прокляв умника, решившего, что писанина в век оргтехники станет хобби для шерифов, Комаров скомкал плоды получасового труда и бросил в кучку таких же листков, сгрудившихся возле корзины для бумаги, на дне которой сиротливо уединился первый экземпляр.

“Ну и денёк”,— пожалел себя лейтенант, — “даже гавкнуть не на кого”.

Словно в ответ не его мысли в дверь несмело постучали.

Комаров собирался уже было крикнуть что-то насчёт своей занятости, но в кабинет уже просунулась короткостриженная голова.

—Можно? — спросила она, не уточняя чего именно.

Не узрев в голове ни одного из своих подведомственных, Комаров великодушно махнул рукой:

—Валяй.

Голова вошла в кабинет со всем прилагающимся к ней и оказалась молодым человеком лет двадцати, одетого не ахти как особенно, но державшегося с достоинством.

—У меня…вот, — словно извиняясь произнёс юноша, протягивая лейтенанту какую-то бумажку. 

—Ну и? — не понял Комаров, решив, что над ним издеваются.

—Там написано…

—Вижу, что не нарисовано, — буркнул участковый, прикидывая, выйти из себя сейчас или чуть-чуть подождать.

—Так прочитайте, — не унимался молодой человек, не понимая причину ершистости собеседника.

Желая поскорее отделаться от визитёра, Комаров схватил бумажку.

—Так, так, так. Гм, студент Корнейчук, так, так, направлен, угу, на практику. О! Что ж ты раньше не сказал? — спросил Комаров, радый тому, что хоть немного не одному ему буде так тошно.

—Так я пытался, — развёл руками практикант.

—А, ладно, — перебил лейтенант, пододвигая стул.

Корнейчук опасливо присел на край неказистой четвероножки и чуть качнулся, проверяя его на рассыпчатость. Стул сухо скрипнул, обижаясь на такое недоверие к своей персоне, но устоял. 

—Когда начинаем? — деловито осведомился практикант, вытягивая из кармана блокнот и ручку.

—Не спеши, а то успеешь, — напомнил народную мудрость участковый, тайком загребая ногой неудачные образцы эпистолярного жанра под стол. — У нас не Чикаго, неотложных дел в ближайшей пятилетке не предвидится.

Корнейчук, явно настроенный с ходу поймать пару-другую бандитов, несколько скис.

—Да ты не боись, — успокоил его лейтенант, бесцельно уставившись в окно. — Вот кончится дождь, сходим на Тополиную, там кто-то новенькую таратайку, пятидесятилетней давности, непристойностями изукрасил. Потом махнём в Мунькин переулок, там, как пить дать, опять самогон гонят в бытовом реакторе, без работы не останемся.

Начитавшегося детективов о героической работе компетентных органов, практиканта такая перспектива не обрадовала.

Пытаясь хоть как-то развлечь Корнейчука, участковый лихорадочно искал ему занятие, кляня себя за невиданную открытость. Заметив решительно топавшую в строну отделения особу, Комаров поморщился, а потом оживился.

—Видишь вон ту бабку? — указал на фигуру шериф, щёлкая суставами пальцев.

—Ну, вижу, — пожал плечами практикант, не испытывая эйфории по этому поводу.

—Определи, чего она сюда под дождём мокнет.

—Ну, — задумался  Корнейчук, — у неё такой вид… Наверно что-то серьёзное.

Комаров загоготал. Разбрасывая огрызки яблок и карандашей в ящике стола, он вытянул папку и шлёпнул её на стол.

—Вот собрание её сочинений, — перелистал солидную пачку участковый. — Жалоба на соседку, косо глянувшую на любимую кошечку, отчего та приказала долго жить в свои неполные 26 лет. Жалоба на подростков, громко хлопающих дверьми в соседнем подъезде, отчего у бабки неоднократно открывается форточка. Донос на соседа, курящего сигареты потенциального противника. Читай, практикуйся.

Разошедшегося шерифа прервал объект насмешек.

—А я к Вам, Владислав Петрович, — заявила с порога бабулька, минуя традиционное “здрасте”.

—Дело о примусе еще не завершено, — скривился лейтенант в предчувствии долгого и бесполезного словоблудия.

Согнав практиканта со стула, бабка уверенно заняла его место, водрузив на стол мокрый зонт. 

—Я не по этому делу, — заговорщицки прошептала она, словно боясь чего-то.

Комаров удивлённо вскинул брови, не ожидая такого поворота, но, взяв себя в руки, сурово, как и подобает начальству, произнёс:

 —Не темните, гражданка Пчёлкина!

—Сейчас, сейчас, — засуетилась та, доставая очки и листок бумаги, исписанный безупречным почерком.

Лейтенант уныло проследил путь очередного сочинения и, не давая зачитать его Пчёлкиной вслух, торопливо бросил:

—Короче, суть дела!

Бабка подалась вперёд, не замечая собственного зонта, истекавшего водой, и всё так же глухо прошептала:

—А Мухину-то, того, украли.

Участковый откинулся на стуле и с минуту изучал Пчелкину на предмет невменяемости. Не найдя ничего особенного в поднадоевшей фигуре, подозрительно спросил:

—С чего Вы взяли?

Пчелкина обиженно засопела, словно её, солидного человека, обвинили в битье окон.

—Молодой человек! — возмутилась она, полная решимости и энергии настолько, что её бы хватило на запуск Эйфелевой башни в космос. — Если симпатичная особа исчезает прямо с праздника и не является домой третьи сутки, это что-нибудь таки значит!

“Накаркал’’, — вдруг испугался участковый. — “Ишь, подвигов захотелось, Джеймс Бонд паршивый. Разбирался бы с примусами и не морочил себе голову’’.

Комаров вскочил, опрокинув стул, и нервно заходил по кабинету.

“Впрочем, никто не мешает мне провести предварительный сбор информации’’,— рассуждал он, — “За спрос морду не бьют’’.

Стало веселее.

—Ну, выкладывайте подробнее, — затеребил бабульку шериф. — Кто, что, зачем. Следствию важно всё, — при этом Комаров подмигнул практиканту, мол, учись, студент.

 —Ага, да-да, — заторопилась Пчёлкина, одевая очки. — Вот: “5 июня, во время праздника в квартире Мухиной В.А. исчезла хозяйка оной, и третий день не является назад. Учитывая загадочность её исчезновения, отсутствие родственников, к которым та могла податься, можно предположить, что Мухину В.А. похитили с неизвестной целью’’.

Скрепя сердце, лейтенант вынужден был признать, что доля логики в заявлении Пчёлкиной наконец-то присутствует. Неясно только было несколько моментов.

—Что за праздник-то был? — спросил он у Шерлока Холмса в юбке. — Что праздновали?

—Ой, не знаю, — смутилась Пчёлкина. — Она мне сказала, чтобы я пришла, а что такое у неё было, может, именины какие или ещё чего — не знаю.

—Н-да, — почесал подбородок участковый, входящий в роль заправского следователя. — А кто ещё там был?

— Да почитай все соседи, — деловито заявила бабулька, почуяв родную стихию. — И скрипун этот, Кузнецов, и шаромыга Козявкин, и Бабочкина, та ещё фифа, и бандюга Букашкин, и Паучков, странная, заметьте, личность.  И я, грешная, была там, медку принесла. Очень девонька медок любила. Не досмотрели за ней, лапушкой, мается теперь где-то, и-и-и, — завыла Пчёлкина от сострадания, то ли к Мухиной, то ли к неоплаченному мёду.

— Ну, ладно, хватит, — неумело стал успокаивать участковый, привыкший больше разносы устраивать, — найдём мы вашу Мухину, найдём.

— А со злодеем что? — всхлипнула Пчёлкина, комкая отсыревший платок.

— А злодея мы покараем, —  уверенно соврал Комаров, чтобы поскорее избавиться от бабки. — По закону. У нас с этим строго.

Выставив за дверь рассыпающуюся в благодарностях Пчёлкину, лейтенант выудил из шкафа свой джентльменский набор: планшет, наручники, фонарик и веское доказательство своей правоты в виде резиновой палки.

— Ну, пошли, студент, — сказал он Корнейчуку. — Дождь уже кончился.

Продолжение следует (в одну заметку, блин, не влезает).