О рыбках...
- 14.08.12, 09:04
-
-
Авторизуйтеся, щоб проголосувати.
Стреляй в часы!
Устрой себе тир, трактир,
grand plaisir
на изломе стрелок.
Я буду ждать. Мир мелок,
полночь глупа.
Фонарь! Гори,
как опухший нос,
за который водит
стерва-губа!
Мир в сговоре:
считает молекулы по весне.
Тесней
становится в лифте,
гримёрной и кладовой.
Стреляй в часы!
Побуду вдовой
рассвета,
наглого соловья,
балкона, пахнущего бельём…
На беспроцентный заём
у завтра
устройся с шиком на чердаке:
возьми вины одушевлённый бокал,
монету с рубленой головой,
стремянку,
леску,
клочок
письма – оборванный крик…
Валяй!
Пали в циферблат!
Секундной стрелки волчок
укусит больно,
старик.
Лёгкая дряблость ляжек портит мой зад:
велосипед спасает, но не зимой.
Мне 28, что десять лет назад
казалось причиной уйти на покой.
Но вот дожила. Робко вскрываю сейф
предчувствий: что там? Снова поиск себя
либо другого по имени... Чак? Дейв?
Мишель? Ван? – отца будущего дитя.
Страшно, как в детстве без света лезть под стол
(на что мы тогда не шли ради игры!),
за тридцать почувствовать лёгкий укол,
проходя мимо школы и детворы.
Однако, если встречают вопросом:
"Почему не звонишь, не заходишь в дом?",
молвлю: чувства до тотального сноса
иллюзий иные, нежели потом.
Как пОтом стечь на сердечную мышцу
можно лишь в первый раз влюбившись до слёз,
так волком глядеть на мужские лица
не выйдет без свежих рубцов от колёс
постылости, несущихся по твоей
магистрали со скоростью 200 в час.
Мужчины устали?!.. А кто спросит нас?
Сорвана с катушек – с петель,
выброшена в мусор – в слова.
Был бы у меня укулель*,
заиграла б втрирукава,
заплясала б всемероног,
надорвала б сердце до грыж!
Был бы у моей души log*,
он гласил бы: "Падаю. Кыш!"
Не смотрите крови в глаза,
не тащите тело к пруду:
падает всего лишь слеза
на ЬВОБЮЛ в дорийском ладу.
----------------------------------------------------------
* укулель - http://music-zone.org.ua/ukulel
* Лог — (англ. log) журнал событий, дневник, запись, протокол
Не простится и не забудется –
только сердце вконец измается.
Ходят бляди по моей улице,
каблуками во тьму впиваются.
Вертят сальными ягодицами,
отпускают смешки да возгласы.
– Эй, подруги бордельнолицые!
кто таскал вас вчера за волосы?
Кто паскудно сопел и корчился
над изъезженными ландшафтами,
а когда алкоголь закончился,
сигаретными брудершафтами
погонял, дурёх, до спиртных ларьков?
– Кое-кто из тех, что с детьми… хмырьков!
Кто-то из семейных. На них трусы –
словно орден: «Муж Средней Полосы».
Вылинявший стяг над скупым холмом!
Чай, с таким живёшь? Тронулась умом?!
Передёрнуло и отбросило
на пустырь за домами... Слушайте,
почему лишь в начале осени
так отчётливо пахнет грушами?
Спелым яблоком, сладкой сливою,
виноградом, улыбкой, нежностью?
Днём, когда были все счастливыми –
извлечённые из промежности…
Оно наступает спонтанно: когда вдруг садишься на велосипед, мчишь 2 квартала и тормозишь под окном мальчика, покинутого тобой в конце мая – раз и, казалось бы, навсегда. Сейчас середина июля – 16 число, экватор лета. Солнце выжимает соки из всего живого, а из влюблённого в жизнь – и подавно.
Набираю номер. Андрей берёт трубку и выходит на балкон – заспанный, взъерошенный, удивлённо-тревожный. У него гости – чувствую по интонации и знакомому «эээээээ», предварившему вразумительный ответ. Тысяча обнажённых женщин! Какое мне до этого дело?
Тащу велосипед на третий этаж. Дверь его квартиры приоткрыта. Кто-то успел улизнуть? В прихожей пахнет носками и перегаром. На кухне тусуется полузнакомая двойня – приятель Номер Четыре с приятелем Номер Икс – новеньким то бишь. Имена для таких – непозволительная роскошь, поэтому я нумерую.
В квартире – однокомнатной гостинке – подозрительно чисто. Пол вымыт, в раковине только одна тарелка, мусор собран, а бельё аккуратными рядами сушится на балконе. Хм, на полочке в ванной – стаканчик с двумя зубными щётками. Двумя! Вот оно что...
Андрей надевает футболку, берёт фотоаппарат и ключи. Всё остальное лежит у меня в рюкзаке – вода, деньги, салфетки, сменный топ и телефон. Мы выскальзываем из подъезда и движемся по направлению к лесу. Мы: я, он и знойное нечто, вызревшее в сердечной пустоте после умопомрачительного расставания.
Наша цель – смотровая вышка, спрятанная за тридевять стволов, кустов, пней и полян, окутанных сладчайшим ароматом сосновой неги. Я вдыхаю в себя лето и беззаботно улыбаюсь – мой спутник улыбается в ответ: кажется, он тоже счастлив.
Полчаса прямо, размеренным шагом, никуда не сворачивая, 10 минут по тропинке с опознавательной меткой 69, и вышка красуется перед нами.
– Ух ты! Она внушительней, чем я думала.
– Разденься, – просит Андрей и достаёт фотоаппарат. – Хочу заснять, как ты взбираешься на неё голая.
Когда верхушки сосен остаются внизу, начинает захватывать дыхание. Ещё три пролёта узенькой металлической лестницы, и мы оказываемся на гребне конструкции – в кабинке, которая через люк в своём днище успела принять не один десяток гостей. Крышку люка можно закрыть – так и делаем. Теперь пространство в полтора квадратных метра становится совершенно безопасным для томного уединения. Андрей продолжает съёмку – я не возражаю. Мои ощущения фантастичны всегда – держит ли он в руке камеру, мои волосы либо…
Спустя некоторое время на листе металла передо мной вспыхивают разрозненные надписи: «Аня + Дима = love», «люблю тебя, Катя», «вот это отдохнули!» и ещё две или три – теперь я в состоянии их прочесть.
Мои зрачки сужаются, я ложусь на спину – прямо на голую, нагретую солнцем, сталь – и слушаю своё сердце. Оно ликует, как заевший пластиночный марш. Ему сейчас легко и спокойно.
Звонит телефон. Взглянув на экран, я отключаю звук.
– Кто это? – спрашивает Андрей.
– Понятно кто, – отвечаю, замявшись.
Стаканчик с двумя зубными щётками мстительно впрыгивает в моё сознание – контрвопрос готов разомкнуть уста. Но я молчу. Я гляжу на сосновое море у подножия Нас и доверяю своему странному счастью.
Граждане! Всему приходит конец:
свету, любви, деньгам,
плоти настырно юной не по годам.
Путники! Тропа есть двусторонний тупик.
Первый – у нас за спиной,
второй – впереди. Хоть плачь, хоть ной,
хоть молись да сокрушайся там,
где, удрав за Рыночный поворот,
я улыбкой набила рот
до самых что ни на есть зарёванных ушей:
– Пане міліціонер!
Во-о-он тому мальчику дело сшей!
– То він чіплявся до вас?
Всхлипываю:
– Еге-ж!
(Вот тебе, милый, съешь!)
Аффект до оперного. Бреду на вокзал:
во Львове дОлжно ходить пешком.
Я помяну тебя горьким смешком
под вздохи влюблённо воркующих шпал.
По чётным будням судьба
кроится вдоль долевой.
Судьбопошивочный цех
меня уволил: за то,
что нестандартной иглой
сметала Васин четверг.
Обидно! Вася-то бомж.
Ему нужнее найти
в коробке от сигарет
щепотку божьей любви –
купюры цвета травы,
шуршащей, словно рассвет.
Ведь бомж – почти музыкант.
Когда в полночной тиши
растёт бутылочный звон,
я покидаю диван
и выхожу слушать сны
на лунный коврик – балкон.
По чётным будням весь мир
кроится вдоль долевой,
но я теперь не у дел.
Пошить судьбу на заказ
у старой феи-швеи,
быть может, кто-то хотел?..
Скамейки снова грустны:
их дождь к земле пристрочил
тысячениточным швом.
По кромкам луж семенит
ушастый пёс Оверлок –
ему не терпится в дом.
Ещё одна часть из "Альтернативной саги о зле"
В день своего рождения, 14 мая, Олафур Гримссон учредил Стипендию имени себя. То, что вся страна отмечала флаг-день именно этого числа, не остановило пятого президента Исландии. Ему хотелось подкрепить знаменательную дату сознанием собственной благодетельности.
– Что-то слишком много гуманитариев в стране развелось, – рассуждал он вслух, освящая подписью очередной пакет документов. – Сплошные историки да лингвисты! Заморские учёные, понимаешь ли… – Гримссон замер, после чего смачно чихнул, – …будь здоров!! Кстати да, они – будь здоров! Прогресс двигают! А наши? Профессора-а!.. Тьфу! Слова новые изобретают.
Президент взглянул на распечатку, лежащую у него на столе. Это был список свежеиспечённых терминов, предлагаемых взамен привычных всему миру американизмов, как то:
записки снов (блог);
вторая тень (ник);
липкий язык (флуд);
грязные камни (спам); и так далее, в том же самом духе.
– Глупо, но необходимо, – вздохнул он, сверкнув последней визой на сегодня. И добавил:
– Кризис, ничего не поделаешь… – видимо, в адрес другого постановления.
Размер призового фонда Стипендии Гримссона, не ранее чем вчера вызвавший большие добрые улыбки парламентариев, с настоящего момента обсуждению не подлежал. Победителю международного конкурса «На самое неординарное изобретение года» угрожала серебряная статуэтка и грант в размере 5.000 крон. На проведение полугодичных испытаний с перспективой внедрения новинки в скудные исландские массы.
Остаток мая островитянские веб-мастера провели с пеной у рта, рекламируя статут конкурса на всех мыслимых и немыслимых научных порталах, межуниверситетских форумах, в новостных лентах и почтовых рассылках. Не сидели без дела и чёрные оптимизаторы. В кратчайшие сроки официальный сайт новорожденной премии оброс внушительной сетью «гомносайтов», ссылающихся на основной ресурс с целью поднятия его Google-рейтинга до небес. Теперь по основным поисковым запросам человечества (будь то «порно», «авто», «кино» или «казино») в топе красовалась ссылка на Исландскую Изобретательскую Премию.
Весть о Стипендии Гримссона облетела весь мир, но посеяла лишь равнодушие в строгих научных сердцах. Акселометры исследовательского сознания проигнорировали крен в сторону «каких-никаких, а всё-таки денег». Месяцы таяли, и к концу срока заявку на участие подал один-единственный человек – мутный тип по фамилии Беркович, гражданин Российской Федерации.
Жюри конкурса, состоящее из более-менее толкового британского конструктора, волею случая заброшенного в Национальный университет «дымной бухты», геолога, геодезиста и электротехника, оказалось в весьма затруднительном положении. Мало того, что вниманию экспертов предстал единственный конкурсант, само изобретение приводило в замешательство их неискушённые умы.
В патенте, приложенном к заявке соискателя, было чётко указано: «ЗЛОМОМЕТР. Экспериментальная модель, бета-версия».
Принципы работы диковинного аппарата описывались на 40 листах, сплошь испещрённых иностранными терминами, для которых Исландский Комитет Лингвистических Аналогов не придумал пока вразумительной замены. Дабы не позориться, учёным мужам «ледяного острова» пришлось принять на веру львиную долю научных обоснований, подкреплённых весьма скромными чертежами этой маленькой, если не сказать крохотной, штукенции.
Итак, Василий Беркович прибыл на остров в 2 часа пополудни. До награждения осталось всего ничего – шлёпанье чемоданом о двуспалку гостиничного номера, глаженье недостиранно-белых воротничков, укрощение распатланной бороды и… сладкое ощущение собственной значимости в гостиной самого Президента.
Беркович не знал, что ещё вчера на заседании круглого стола – при участии министров культуры и образования – представители Комитета Лингвистических Аналогов колебались в трактовке термина «ЗЛОМОМЕТР». Не знал он и о недавнем совещании в кабинете главы государства, на котором председатель экспертной комиссии с грустью сообщил, что «по причине отсутствия других кандидатов Беркович автоматически становится победителем конкурса». Василий подумать не мог, что этот эпизод так растрогает Гримссона ощущением двойного дежа вю, что первое лицо державы едва не прослезится…
Переводчица попалась толковая. Она ыкала и немного картавила, но в целом по-русски говорила неплохо.
Приняв наряду с серебряной статуэткой дозу лицеприятностей в свой адрес, Василий спросил Гримссона, просто и без обиняков:
– Господин Олафур, у вас проблемы?
И добавил после паузы:
– Я имею в виду в стране.
Гримссон улыбнулся и попросил переводчицу как можно доходчивее изложить, что кризис, в общем-то миновал, и в следующем году сумма гранта будет значительно превышать теперешнюю отметку в 5 тысяч.
– Да нет, – замялся Василий. – Против суммы я ничего не имею… против. Если, конечно, уеду отсюда в целости и сохранности… Я по поводу моего изобретения. Неужели у вас серьёзные проблемы со злом? На моей фактической родине творится чёрт знает что, однако аппарат никого, никогошеньки (!) не интересует.
Переводчица переглянулась: сначала с Президентом, затем с Премьер-министром, сидевшей чуть поодаль. Василий уж было подумал, что брякнутое в сердцах «никогошеньки!» ввело голубоглазую девушку в ступор. Однако, после прослушивания очередной тирады исландских соноризмов, Гримссон остался в теме:
– Ваш вопрос не совсем… ясен… Проблемы… со злом?
– Ну да. Моё устройство выявляет его как в чистом виде, так и во всех плазменно-канцерогенных соединениях, завуалированных вкраплениях и гиперболических тролль-образованиях.
Переводчица побледнела.
– Да не волнуйся ты так, милая! Скажи ему только, что агрегат мощный. Выявит всю заразу, – Василий прищурился и широко улыбнулся. – Показательные выступления начну завтра, после хорошего завтрака. Желательно из морепродуктов.
Завтра так завтра. Обуздав любопытство, делегаты от научных кругов покинули резиденцию. Гримссон сдал Берковича на поруки молоденькой переводчицы, дабы та познакомила гостя с достопримечательностями города. Экскурсионное авто подкатило к порогу, и впечатления не заставили себя ждать.