блин
- 19.09.10, 19:46
«Когда над квартирой на улице Могильщиков начали скапливаться тучи, другими словами — когда сорок пистолей короля Людовика XIII растаяли почти без остатка, Планше стал рассыпаться в жалобах, которые Атос находил тошнотворными, Портос — неприличными, а Арамис — просто смешными. Атос посоветовал д’Артаньяну рассчитать этого проходимца; Портос предлагал предварительно выдрать его; Арамис же изрек, что господин просто не должен слышать ничего, кроме лестного, о себе. Д’Артаньян, поразмыслив, решил на всякий случай избить Планше и выполнил это с той добросовестностью, какую вкладывал во всё, что делал. Отодрав его как следует, он запретил Планше покидать дом и службу без его разрешения.– Имей в виду, — добавил Д’Артаньян, — что будущее не обманет меня. Придут лучшие времена, и твоя судьба будет устроена, если ты останешься со мной. А я слишком добрый господин, чтобы позволить тебе загубить свою судьбу, и не соглашусь отпустить тебя, как ты просишь».
Возможно, да и скорее всего, я таки не прав. Но разве это имеет какое либо значение в этой бесконечной вселенной. Ведь те кто умер благодаря своей правоте, столь же многочисленны как и те кто поскользнулся на не правоте.
Темнеет. Горы затихают словно огромные звери, уставшие от дневных трудов и тяжело погружаются в себя, укрываясь кусками тумана и пряча свои вершины в тучах, спускающихся с высот вместе с темнотой и растворяющихся в ней. Туманы ползут вверх по склонам, как бы пытаясь дотянуться до неба, но темная серость облачности поглощает их и переваривает их в себя. Странное это время — сумерки, а здесь оно особенно странно. И хотя говаривают, что это время мудрости, наверное имея в виду отсутствие резких границ и однозначных определений, думается что дело скорее в страхе, который таится во всякой неопределенности, всякой темноте. Слишком много всякого может явить себя из этой бездонной утробы, которая чувствуется где-то сразу за крем видимого, как чувствуется темнота вокруг нас, даже если на дворе ясное солнце, она дышит мне в затылок, и разом окружает меня со всех сторон, стоит только закрыть глаза. Она же таится и внутри вещей, надежно скрытая за их видимыми поверхностями. Поверхности хрупки, подобно первому льду на лужах ранней осени, но темнота, составляющая их содержание, их наполненность, не может разрушить эту поверхностность видимого, поскольку оно есть ее собственная видимость. В начале земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною. Ну это в начале. Но начало, оно не только, и не столько то что было первым, с чего все началось, но оно еще и сущность, типа начала геометрии, или биологии. То, что формирует и из чего формируется мир вещей. И это та бездна которая укрыта мраком. И далее был явлен свет. Свет может явить себя как свет только оттолкнувшись от некоей поверхности, и он оттолкнулся от тьмы, а граница их соприкосновения есть поверхность. Свет "лепит" вещи из темноты, которая и составляет их утробу. Как и нашу. Мы закрываем глаза и растворяемся в бесконечном пространстве изначальной ночи, ее до исторической потусторонности. И как в глубинах водных, в собственной темноте мы чуем чье-то присутствие, чей лик настолько делек от нашей способности как-то с ним соприсутствовать, что только ужас придает нам чувство собственной реальности. И потому то Хайдеггер и говорит что "ужас" и есть наш способ переживания бытия.