Священник Константин Камышанов

В. Иванов

 Я посох мой доверил Богу

 И не гадаю ни о чем.

 Пусть выбирает Сам дорогу,

 Какой меня ведет в Свой дом.

 А где тот дом, — от всех сокрыто;

 Далече ль он, — утаено.

 Что в нем оставил я, — забыто,

 Но будет вновь обретено,

 Когда, от чар земных излечен

 Я повернусь туда лицом,

 Где — знает сердце — буду встречен

 Меня дождавшимся Отцом.

Горизонтальные полосы на фелони священника символизируют потоки крови, изливаемые Христом на кресте. Кровь эта пролита по любви к нам. Пролита и проливается, чтобы мы не погибли, но имели жизнь вечную.

Гибель души страшнее смерти тела. Разврат души страшнее блуда. Но наш ласковый враг позаботился  о том, чтобы смерть обернуть в сладкую упаковку.  Как, например:

Все  это  случилось  так  быстро,  что  философ  едва  мог опомниться и схватил обеими руками себя за колени, желая удержать  ноги;  но они, к величайшему изумлению  его,  подымались  против  воли  и  производили скачки быстрее черкесского бегуна. Когда уже минули они хутор и  перед  ними открылась ровная лощина, а в стороне потянулся черный, как уголь, лес, тогда только сказал он сам в себе: «Эге, да это ведьма».

Обращенный месячный серп светлел на небе. Робкое полночное сияние,  как сквозное покрывало, ложилось легко и дымилось на земле.  Леса,  луга,  небо, долины — все, казалось, как будто спало с открытыми глазами. Ветер  хоть  бы раз вспорхнул где-нибудь. В ночной свежести было что-то влажно-теплое.  Тени от дерев и кустов, как кометы, острыми клинами падали  на  отлогую  равнину.

Такая была ночь, когда философ Хома Брут скакал с  непонятным  всадником  на спине. Он чувствовал  какое-то  томительное,  неприятное  и  вместе  сладкое чувство, подступавшее к его сердцу. Он опустил  голову  вниз  и  видел,  что трава, бывшая почти под ногами его, казалось, росла глубоко и далеко  и  что сверх ее находилась прозрачная, как горный ключ, вода, и трава казалась дном какого-то светлого, прозрачного до самой глубины моря; по крайней  мере,  он видел ясно, как он отражался в нем вместе с сидевшею на спине  старухою.  Он видел, как вместо месяца светило там какое-то солнце; он слышал, как голубые колокольчики, наклоняя свои головки, звенели.  Он  видел,  как  из-за  осоки выплывала русалка, мелькала спина и нога, выпуклая, упругая,  вся  созданная из блеска и трепета. Она оборотилась к нему -  и  вот  ее  лицо,  с  глазами светлыми,  сверкающими,  острыми,  с  пеньем  вторгавшимися  в   душу,   уже приближалось к нему, уже было на поверхности и, задрожав сверкающим  смехом, удалялось, — и вот она опрокинулась на спину, и облачные перси ее,  матовые, как фарфор, не покрытый глазурью, просвечивали пред солнцем по  краям  своей белой, эластически-нежной окружности. Вода в виде маленьких  пузырьков,  как бисер, обсыпала их. Она вся дрожит и смеется в воде…

Видит ли он это или не видит? Наяву ли это  или  снится?  Но  там  что? Ветер или музыка: звенит, звенит, и вьется, и подступает, и вонзается в душу какою-то нестерпимою трелью…

Так описал это щемящее, холодное и приторное чувство греха великий Гоголь. Здорово слышать, как тихо смеются цветы, смотреть в сердце реки, подслушивать  беседу звезд, летать как птица и обмирать от радости того, что ты, как будто, вернулся в сады Адама. Это типичный бесовский дурман, пьяный угар души, непременно кончающийся смертью. Это дверь смерти. Этого чувства надо бояться больше чем огня.

Так работает демо-версия «счастья» без Бога. Сегодня мы читаем в Евангелии притчу о блудном сыне. Историю именно о демо-версии «радости» в пороке.  Влекомый острым холодком сладкого греха блудный сын вышел из отчего дома в «страну далече». Наше воображение легко рисует нам образ богатого сынка богатого отца, и промотавшего деньги на разврат, и павшего к свиному корыту. Жалко и немного скучно. Ну, глупый сын, ну и что?

Евангелие — как ларец с двойным дном. Его читаешь всю жизнь, и каждый раз поднимается новый пласт, обнаруживаются новые смыслы.

Первое, что сразу приходит на ум — это то, что притча не о загулявшем сыне, а об Адаме, об изгнании человека из Рая. Мы хорошо себе представляем, что не какой-то абстрактный отец ждет  какого-то сына, а нас всех ждет в Раю Сам Отец Небесный.

Но в тоже время мы как-то плохо видим в себе блудного сына, сидящего у корыта со свиньями и питающегося какими-то  рожками. Все-таки, мы «приличные люди».

-  «Увы мне, грехи мои тяжкие», — услышать можно от знакомых. Обычно слова эти наполнены фальшивым юродством, и от них можно поморщиться. Но, если бы мы имели открытыми духовные очи и могли видеть свои души, то, возможно, этот вздох уже не был бы притворным.

Сегодня никто из наших современников не летает на метле над спящей Москвой, как Маргарита, и не глядит в лицо русалкам под Киевом, как Хома Философ.  Другие грехи владеют современниками.  Однако, плотские грехи современных безбожников так же  опасны, как и прямые отношения с темными силами. Блуд души губит и тело.  Тело, служащее греху, губит душу. И, главное, они отводят душу очень далеко от Бога, в «страну далече».

Блуд и пьянство — две смертельных раны нашей страны. Сладость этих грехов похожа на сладость чувств испытываемых Хомой Брутом, летящем под ведьмой. Эта сладость не от Бога

Сегодня так много состоятельных мужчин, могущих позволить себе содержание второй семьи. Часто обе семьи знают об этом скверном союзе, но мирятся ради детей, мамы, работы и стыда перед людьми. На беседу в храм эти люди приходят с такими словами:

«-  Я живу на две семьи

-  Ты ее любишь?

-  Да!

-  А как же тогда ты ее так унижаешь? Ведь любая женщина мечтает о своей семье. Она виновата только в том, что хочет быть счастлива, хочет быть другом и матерью. А ты, не знаю, как тебя назвать, манишь ее и ломаешь на куски ее сердце. Ты вот догадался прийти в храм и исповедать грех, а она от любого случая, нераскаянная, попадет сразу головой вниз на вечную муку? Если она хорошая — отпусти, она достойна счастья. Если она плохая — брось. Зверь убивает тело, а ты хуже — убиваешь душу. Это ты называешь любовью? Если и вправду любишь, отпусти ее Христа ради.

-   Ты его любишь?

-   Да!

-   Как же ты можешь годами верить этому вранью про то, что вот, он доделает ремонт в доме и возьмет тебя. Ты ведь ясно понимаешь, что воруешь чужую любовь, пьешь горе и слезы его детей, матери, жены. Из-за тебя в его доме грустно. Ты сама не знаешь радости, и из-за тебя в его доме мертвая убийственная  тишина. Твоя «любовь», как обоюдоострый меч пронзает твою и его душу. А раны от твоей любви смертельные. И это ты называешь любовью? Если и вправду любишь, отпусти Христа ради.

Вернитесь оба к Богу».

Так бывает, когда людям не хватает радости, и они, не умея любить, берут радость греха, легкую и смертельную. Если бы мы могли видеть духовными очами, то вместо очаровательных дам и представительных мужчин мы увидели серый, тленный и печальный образ их душ в лохмотьях одежды целомудрия, данной им при крещении.

Люди умеют скрывать грехи и, слава Богу, Он попустил нам скрывать мысли и лукавство. А если бы видели друг друга в истинном свете или слышали мысли друг друга, то, боюсь, не выдержали бы этой муки.

А вот пьяницы уже не умеют так лгать, как блудники, сребролюбцы и воры. Отвратительной грех пьянства на виду. Но души скрытых грешников-блудников и воров ничуть не краше и также зловонны и мерзки.

Пьянство из того же корня, что и блуд. Душа не хочет взять радость, дающуюся Богом. Она ищет радости без Бога.  И находит за деньги. Вино, как и любой другой грех, — костыль радости. Оно, как механик безжизненного организма, на минуты оживляет ржавую машину, приводя в движение скрипучие члены.

Не будем думать, что среди нас есть отдельные пьяницы и отдельные блудники. Вся наша страна, ища радости на стороне, разрушила Божии храмы, растерзала священников и  снова распяла Тело Христово — Церковь, и оказалась у разбитого корыта.

Таким образом, уход от Бога трехступенчатый. Первый – это, как наши революционеры или поклонники сектантских культов, которые нашли бога иного и оттолкнули от себя Царство Небесное. Так же поступают все те, у кого вместо Бога деньги, страсти и эго. Второй путь – человек уходит из малой Церкви – семьи. И третий – человек разрушает себя как храм Божий, как обитель Святого Духа – пьяницы, наркоманы и все им подобные, зависимые от искусственной радости. Сюда можно добавить и новый тип – медиа- и интеренет-наркоманов.

Потерянная радость и ностальгия по ней, умноженная на лукавство — корень блуда души, измены Богу. А блуд от слова «блуждать,» «уходить», «потеряться».

Обратим внимание на то, что сыновья Отца из сегодняшней притчи работали в Его доме. Грех начинается тогда, когда хочется радости и имения, но не хочется трудов ради этой радости.

Есть радость трудов в семье. Есть радость трудов для Отчества. Есть радость трудов ради невидимого, но близкого Бога. Человек, получив землю, сначала ухаживает за ней, прежде чем она покроется доброзрачными деревьями, цветами. В цветущий сад охотно прилетят птицы и придут люди. Это сад нашей души. Когда она через труды становится как сад, она никогда не будет ни одинока, ни печальна. Душа, живущая в согласии с Отцом небесным, всегда будет любима, потому что сама любит. Одиночество и безрадостность — верные симптомы пристального внимания к себе, зацикленности на себе. Плод их — утерянная радость. Это состояние может оживиться лишь суррогатами радости — наживкой на крючке ласкового врага: блудом, вином, полетом с ведьмой.

Душа, любящая себя вместо Бога, погружается в наемничество — фарисейство. Душа, любящая себя вместо людей и Бога, попадает в рабство к тому, кто пока имеет власть под небом. Точнее, дьявол не имеет никакой власти, кроме той, что дарят ему сами люди. Рабство ведет с свиному корыту. Ласковому врагу не нужны партнеры. И он никогда нам не простит того, что мы плевали ему в лицо при крещении, и того, что нас избрал Бог вместо него, избрал этих планетарных червяков. Он очень ревнив.

Формы рабства могут быть разными — деньги, власть, вино, блуд, а финал один — кучка тлена. Читать это место в Евангелии о блудном сыне всегда страшно, потому что видим, как человек, еще живя на земле, сам себя отвел себя в дом Врага. И такие случаи не редкость, когда, казалось бы, люди, все имеющие для счастья, сами себя уже сейчас привели во тьму кромешную, в область зла и горя. Уже сейчас они живут в Аду.

Богу нас очень жалко. Все, у кого были дети, и уехали, рассорившись с родителями, знают, как щемит сердце об утраченном ребенке,  о разбитой любви. И, казалось бы, чего только ни дал бы,  чтобы  только вернулось время детства, когда теплая и влажная детская рука ложилась в твою ладонь.

Вот и Бог так. Ему скучно без нас. Без меня, без тебя, любви к тебе и ко мне, Он дал и дает свои ладони для креста и гвоздей, чтобы потом мы могли вложить свою ладошку в Его длани. И в память об этом у священника на фелони горизонтальные полосы как следы потоков крови. Это печать любви к нам и напоминание о Его Отцовстве.

В притче написано, что Отец не просто вышел навстречу сыну,  ОН ПОБЕЖАЛ!!! Господь так смирен, так наполнен любовью, что готов БЕЖАТЬ к каждому из нас, чтобы припасть к нам на грудь, дать перстень на руку, обняв и поцеловав, ввести в дом. День нашего возвращения в Рай  будет пиром радости в Царстве Небесном. Что же стоим?

Нам нужно только вынуть руку из-за спины, и вложить ее в руку Бога. Всего-то.

Ангелы наши сродники и братья дадут нам новую одежду

Для честного американского бомжа собрали 150 тысяч долларов

Иногда люди путают одни предметы с другими: например, в магазине вы можете случайно дать кассиру десять рублей вместо, скажем, пятидесяти копеек. Бывает же такое. И обычно вам указывают на вашу ошибку. А бывает и так, что вместо пары монет человек отдает бездомному, просящему милостыню, свое обручальное кольцо — и не замечает этого. Ну а бомж, конечно, замечает. И возвращает кольцо, потому что понимает: человек ошибся. Правда, так бывает.

Есть мнение, что американские бомжи сильно отличаются от российских. И те, и те, конечно, сидят на улицах в компании собак и себе подобных и ждут, когда кто-нибудь поможет им чем сможет. Но если, например, американскому бездомному захочется покурить, то он подойдет к человеку, в руках которого заметил пачку, и спросит, не хочет ли тот по сходной символической цене продать ему одну-две сигареты. Естественно, курильщик ничего продавать не будет, а просто достанет из пачки сигарету и отдаст ее бродяге. И ритуал вежливости будет соблюден.

Впрочем, некоторые из тех ребят, что по какой-то причине вынуждены жить на американских улицах, оказываются и вовсе представителями той породы воспитанных и одновременно честных людей, что так редко встречается сейчас и среди счастливых обладателей крыши на головой. Вот Билли Рэй Харрис оказался человеком хоть и бездомным, но все-таки не безмозглым и уж точно не бессердечным.

Когда 8 февраля Сара Дарлинг, жительница Канзас-Сити, штат Миссури, случайно положила в его стаканчик для пожертвований свое обручальное кольцо из платины с бриллиантами, она не сразу это заметила. Да и сам Харрис, собственно, тоже — прошел час, прежде чем он идентифицировал подаяние. «Кольцо было большое и красивое, и я сразу понял, что оно дорогое», — рассказал бездомный мужчина.

Сама Дарлинг заметила, что кольца нет, только на следующий день. По словам женщины, она отдала кольцо по ошибке, просто перепутав его с мелочью — украшение лежало в кошельке, в кармашке для монет. В кошельке же кольцо оказалось потому, что оно, по признанию американки, ей мешало — женщина решила снять его и надеть уже дома.

Короче говоря, Дарлинг поняла, что кольцо — в кружке у бомжа, а бомж сидит около торгового центра, и отправилась туда, заранее морально подготовившись к тому, что с украшением ей увидеться больше не придется. Она подошла к Харрису, действительно сидевшему на своем месте все с тем же стаканчиком, и спросила, помнит ли он ее. «Я ответил, что не уверен, потому что вижу очень много лиц ежедневно. Тогда она сказала, что дала мне свою вещь по ошибке. И я спросил ее, не кольцо ли она имеет в виду, на что она сказала, что говорит именно о нем», — рассказал журналистам бездомный.

Кольцо оказалось в целости и сохранности. Чернокожий бездомный Билли Рэй Харрис вернул его законной владелице. Она поблагодарила его и отдала всю имевшуюся при ней тогда наличность, все, что было в кошельке. А что же сам бродяга? Когда его история попала в американскую прессу, Харрис признался, что вообще не претендовал на украшение Дарлинг — он не собирался продавать кольцо или совершать с ним какие-то другие действия.

«Я так воспитан. Чужого мне не надо. С шести месяцев меня растил дедушка, он был священником, и я до сих пор, слава Богу, еще помню то, чему он меня учил», — объяснил Харрис. Строгое воспитание и честность человека, просящего на улице милостыню, заинтересовали местную прессу, и Харрис не остался без внимания. К нему стали приезжать репортеры, жители США, узнав о нем, начали приносить еду и одежду, в конце концов на связь с бездомным вышли его родственники.

Тем временем супруг Сары Дарлинг веб-дизайнер Билл Крейчи тоже решил помочь бездомному Билли и организовал в Сети сбор денег. На сайте GiveForward.com появилось объявление о старте акции в помощь честному бомжу. Изначально Крейчи ставил перед добрыми людьми цель собрать тысячу долларов и в мае отдать ее Билли Рэю.

Однако буквально за несколько дней американцы, а вместе с ними жители Ирландии, Швеции, Германии, Португалии, Австралии и многих других стран перевыполнили план. К 22 февраля было собрано более 60 тысяч долларов, и сейчас пожертвования все еще продолжают поступать: кто-то переводит на счет для Харриса по пять долларов, кто-то дарит более крупные суммы, но главное, все действуют сообща и хотят помочь бездомному.

За то время, что писался этот текст, счет честного американского бомжа пополнился еще несколькими тысячами долларов. К настоящему моменту сумма пожертвований превысила 150 тысяч долларов. По словам Крейчи, он уже беседовал с Харрисом и тот поделился своими планами насчет будущих вложений. Веб-дизайнер заявил, что не готов рассказывать об идеях бездомного, но заверил, что они исключительно замечательные и благородные.

Сам Билли Рэй Харрис назвал все, что с ним произошло с того самого дня, удивительным. Особенно его поразила отзывчивость людей, которые перестали видеть в нем сидящего около торгового центра бездомного человека со стаканчиком, а рассмотрели честного и порядочного представителя общества. «Я ведь всего лишь вернул другому человеку то, что мне не принадлежало», — прокомментировал Харрис сложившуюся ситуацию.

Конечно, его можно понять: ведь уже много лет человек по имени Билли Рэй Харрис живет на улице (как и почему он там оказался — сугубо его личное дело, и вряд ли это такая уж увлекательная история), сидит со стаканчиком и просит у прохожих мелочь. И вдруг в один прекрасный день все меняется — люди, которые, вообще-то, все эти годы были равнодушными прохожими, начинают принимать живое участие в его судьбе и помогают собрать деньги, каких ему хватит на более чем нормальную жизнь. А все потому, что он просто повел себя по-человечески, и проявить эти свои качества ему удалось только после совершенно ювелирной работы, проделанной с его судьбой кольцом Сары Дарлинг. Кажется, задавать вопросы про шансы, возможности и процент вероятности того, что произошло, не имеет никакого смысла.

О Харрисе из новостей узнали его брат и сестра. С обоими он уже пообщался, и брат настаивает на том, чтобы Билли Рэй прекратил бродяжническую жизнь и переехал к нему. Честного бездомного уже почти удалось уговорить: он не видел брата 27 лет, но всегда пытался его отыскать, и теперь он ответил, что приедет к нему в Техас только тогда, когда поймет, что не станет для него обузой.

По словам брата Билли Рэя, Эдвина Харриса, переезд намечается на середину марта. Деньги Билли Рэй Харрис получит 15 мая. До этого времени сумма пожертвований, безусловно, увеличится, и вот тут-то бездомному американцу опять пригодятся знания и советы, данные ему когда-то дедушкой-священником.

Лена Аверьянова

Почему Жанна Д’арк должна умереть? В чём смысл её смерти — и имеет ли она и все мученики ушедших и грядущих поколений право требовать этого смысла от Бога? Размышляет протоиерей Андрей Ткачёв.

Времена визуализированы до крайности, и поэтому о кино приходится говорить в том числе и священникам. Меня удивляет и восторгает то количество фильмов, которое снимается во Франции о Жанне д’Арк. Во всяком храме Франции ее изображение увидишь, то на коне, то пешую с оружием в руках. «Француз» для нас — синоним ветрености и непостоянства. Но он иной — француз. Он вдумчив, он трудолюбив, он — патриот и часто истинный христианин, плюс монархист, видящий все зло мира в мелкой буржуазности.

У них есть даже особая категория писателей — «писатели-католики», которые защищают веру и христианскую нравственность, макая перо в свое небезразличное сердце. Таков Нобелевский лауреат Мориак (с его подачиСолженицын номинировался на эту премию), таков Клодель, тепло хвалимыйШмеманом.

Не так давно Мила Йовович опять играла Жанну, замученную, запуганную, колеблющуюся и даже отрекшуюся, но потом отказавшуюся от самого отречения и сгоревшую на костре (так оно и было). А до этого был прекрасный фильм Люка Бессона «Процесс Жанны д’Арк», который стоит посмотреть, чтоб «проветрить мозги». Фильм лишен привычной динамики. Он медлен, даже растянут, черно-бел, но он прекрасен. Вообще черно-белое кино лучше цветного (как и фотография), а немое кино лучше звукового. Но до этих мыслей нужно повзрослеть.

И если вы согласитесь с этими словами и повзрослеете, чтоб оценить фильм Бессона, то взрослейте дальше и посмотрите фильм датчанина Дрейера о том же. Это немой фильм 1928 года, и называется он «Страсти Жанны д’Арк». Одним из прекраснейших в истории его назвал Сергей Эйзенштейн. А другие оценщики произнесли, что это «вершина немого кино — и, вероятно, кинематографа в целом». В Англии, правда, посчитали иначе и запретили фильм к показу. Слишком уж отвратительно-правдиво там показаны англичане — «заказчики смерти» Орлеанской девы.

Я говорю не столько об этом, сколько о том, что для долгой и качественной жизни народу необходимы в первую очередь не пушки и боевые корабли, не сырьевые источники и иностранные инвестиции, а живые исторические личности, сияющие на историческом небосводе подобно Полярной звезде, то есть путеводные личности. Их отсутствие означает, что народ еще не начал жить, а их забвение означает, что народ заблудился. Отсюда естественное тяготение к личностям, которые стали символом, и такой показ их в искусстве, чтобы они стали для зрителя опять живыми людьми, не теряя при этом исторического величия.

История Жанны заставляет душу съеживаться, вздрагивать, задыхаться. Это одна из тех историй, которые открывают в человеческой жизни бездны, глянуть в которые значит — на время онеметь.

За что?

Почему?

Зачем?

ХХ век, с его газовыми камерами, концлагерями и прочими конвейерными способами психического и физического уничтожения человека, весь пропитан этими криками-вопросами.

За что?

Почему?

Зачем?

Одно лишь убийство в Ипатьевском доме Помазанника вместе с семейством и слугами по степени «невмещаемости» в сознание стоит того, чтобы проснуться от нравственной спячки и надолго потерять сон.

Как это было возможно?

Что к этому привело?

Могло ли быть иначе?

Ответы на эти вопросы есть.

Да-да, есть, но беда в том, что их много, и они друг другу противоречат. Людям хочется упростить сложное до степени элементарного, исходя из разных предпосылок: расовых, классовых, идеологических. Все-то им кажется, что до прозрачной понятности — один шаг. А ведь это совсем не так. И кто-то склоняется к одним ответам, кто-то пленяется другими, но неметь от ужаса должны все, а вопрос имеет право оставаться. И поскольку вопрос остается, французы снимают фильмы про Жанну.

Дилленс Адольф Александр. Пленение Жанны д'Арк

Жанна обречена. Именем Бога ей предлагают отказаться то того, что она всецело жила для Него, для Бога. Ей нужно «всего лишь» сказать, что она — «сосуд диавола», и дальше жить, как будто после этого можно «просто дальше жить».

Если права она, то не прав весь суд и все высшее духовенство. Не правы монахи, богословы, епископы. Они не просто не правы в чем-то извинительном и непринципиальном. Они тогда тотально не правы. И Духа Святого от духа лжи отличить не могут, и святость — от одержимости. И кому же тогда они все служат, если Жанна права? Поэтому она обречена.

У Жанны нет никакого житейского опыта. Только жизнь в деревне, только религиозные порывы, голоса, видения, и потом — вихрь событий. Дерзость, смелость, уверенность в победе. Нервная взвинченность походов и сражений. Удачи. Поражения. Плен. Стоп — теперь она опять одна. Она маленькая как девочка, и всеми брошена, и величие снято с нее вместе с доспехами, а против нее ведут тяжбу одетые в мантии и сутаны мужчины. Много мужчин. И Жанна обречена.

Понимала ли она, что настоящий выход из каземата для нее возможен только на небо и только в огне и дыме? Видимо, понимала, но не сразу. Сначала она смотрела на своих судей (читай «убийц») с благоговением верующего человека. Она видела Михаила Архангела. Так почему бы ей не смотреть на монсеньора как на архангела (ведь он мужчина и в священном сане), и почему бы монсеньору не верить, что это был именно Михаил, а не кто иной? Но судьи сыплют вопросами о внешнем виде Михаила, о длине волос, о поле и возрасте, как будто не знают, что Ангелы бесполы и юны, как будто не читали и не слышали о подобных явлениях.

— Что я плохого им сделала? Верят ли они вообще в Бога? Что я могу против такого количества умных людей, я, не умеющая даже читать?

Бедная девочка. Мысль о том, что тебе отсюда не выбраться, будет заползать тебе в душу медленно, но неуклонно. Они не выпустят тебя. Ты — камушек, попавший между зубцами большого механизма. Ты мешаешь им двигаться и жить. Или тебя вынут, или перемелют. Перемелют в огне или вынут, принудив к отречению. В любом случае это — смерть.

О, они верят в Господа и Его святых! Но они знают, что недостойны лично видеть святых. Поэтому они хотят, чтобы все были недостойны таких видений. А ты, наивная, говоришь, что видела Михаила и Екатерину. Кого ты еще, говоришь, видела? Маргариту? Ну-ну. Что же толку тогда во всех их знаниях и титулах да в холоде тонзур, если ты, неграмотная, видела святых, а они — нет, и никогда не увидят? Понимаешь, почему ты обречена?

— Но что же делать? Ведь крест не выбирают, и надо идти, куда Господь велит. И я шла, а Он привел меня сюда — в руки людей, которые меня ни за что не выпустят. Неужели это угодно моему Господу? Господи, где Ты? Мне так страшно и тяжело. Мне до тошноты страшно…

Бог слышит, Жанна, но не спешит отвечать. Будь у твоих судей дети, они видели бы в тебе дочь, не более. Они пожалели бы тебя как заблудившегося ребенка. Но, как на зло, все они несут на плечах железный обет. Обет безбрачия. Ты для них не дочь, а сосуд сатанинских козней, и само девство твое они поставят под сомнение, и «бедной девочкой» тебя не назовут даже в мыслях. Для них ты — Жанна, дерзкая еретичка, осмелившаяся спорить со всей Церковью.

Тебя не могут видеть англичане. Не могут видеть живой и жаждут видеть мертвой. А Церковь везде одна — и в Англии, и во Франции. Англичане побеждают, значит, Бог на их стороне, и Церковь привыкла к покорности. Она сожжет ту, которая неугодна победителям. Сожжет, даже не сомневайся. Нет национальных государств. Знала бы ты, не умеющая читать, что еще очень долго не будет национальных государств, и твоя любовь к Франции и к славе ее королей будет уязвима, как ересь.

Ересь! Это чудотворное слово. Оно заставляет помосты вырастать посреди городских площадей; оно наваливает дрова и хворост к подножиям этих помостов; оно не дает никому остаться дома в день казни, но всех от мала до велика влечет на страшное зрелище, в конце которого пахнет человеческим мясом. Запах твоей плоти тоже дойдет до ноздрей многолюдного собрания, потому что ты обречена. Бедная девочка.

Верующего человека легко шантажировать. «Мы не дадим тебе Причастие!» «Мы положим тебя в неосвященную землю!» «Ты будешь лишена молитвы и поминовения!» Как будто мало одних допросов или вида разложенных орудий казни, от взгляда на которые человека тошнит, и утроба в нем переворачивается. «Зачем ты надевала мужскую одежду?» «Видишь ли ты и сегодня кого-то из являвшихся тебе ранее? Что они говорят тебе?»

Какая жуткая вещь — казнить невинного человека, имея в руках формальные доводы и козыри, и зная, что ты не прав, но иначе поступить не можешь! Или можешь? Никодим не участвовал в судилище над Господом, значит и здесь могут быть честные смельчаки. Они будут, но их голос ничего не решит. «Даже если мы ошиблись», — скажут про себя представители большинства, — «даже если мы смалодушествовали, что дурного в том, что святая раньше взойдет в Небесный покой? Она же и помолится за нас в духе Христова всепрощения. А если не помолится, то какая же она святая?»

Ты слышишь, Жанна? Тебя не просто сожгут. От тебя будут ждать горячих молитв за сожигателей. «Раз ты назвалась святой, ты должна нас простить и молиться». Нужно много учиться, чтобы так исхитряться в мыслях, и не тебе, безграмотной, тягаться с постаревшими мужчинами в красных накидках.

Почему нельзя убить человека быстро? Почему нужно превращать казнь в театр? Нужно петь хоралы и читать цитаты о сухих ветвях Лозы, которые собирают и «огнем сжигают». Нужно высоко поднимать Распятия, а дрожащего человека (дрожь невозможно остановить), одетого в ритуальное рванье и покрытого капюшоном, выставить на обозрение людям. Нужно барабанным боем спугнуть со шпилей и деревьев птиц. Пусть они громко хлопают крыльями, а узник смотрит на них, подняв голову. Пусть смотрит покамест зрячими, не лопнувшими от жара глазами в небесную синь или серость, смотря какая погода. В эту синь или серость он скоро взойдет, покричав немного, сначала от животного ужаса, а потом от боли.

Нежели такое бывает? Неужели огонь лизнет мои босые ноги, охватит волосы, вцепится в рубище? Неужели для такой смерти зачал меня отец, родила и кормила мать? Для этого разве создал меня Ты, Господи? Где Ты? Ты видишь, что происходит? Я не могу до конца поверить, что это не сон, что меня не развяжут и не отпустят, не вытрут мне слезы и не скажут: «Ну ладно, иди. Ты натерпелась вдоволь. Ты прощена и довольно наказана». Неужели они зажгут эти дрова, и я стану куском обгорелого мяса?

Станешь, Жанна. Станешь, бедный ребенок. Эта гора уже сдвинулась с места и скоро ввергнется в море. Кто остановит ее? Тебя, не целованную, обнимет огонь. Он лизнет твои ноги, а потом поднимется выше, к шее, к щекам, к губам. Вместо священного стыда брачного ложа и родовых болей будет стыд умирания на глазах толпы. Только эту боль ты узнаешь, только поцелуи огня, только объятия дыма.

Зато после ты станешь во всякой французской церкви с оружием в руках и поднятым забралом.

Зато…

Какое странное слово.

Неужели оно хоть что-нибудь объясняет?

О современных мытарях и фарисеях рассуждает священник Константин Камышанов.

Фарисеи никуда не делись. Они живут среди нас, мы живем среди них. Не надо думать, что фарисей – это персонаж античной Иудеи.

Не так давно я пришел в районную поликлинику и там встретил старого знакомого – одного отшельника-иеромонаха из старообрядцев. Недалеко от Рязани, в глухих мещерских лесах, еще недавно жили два отшельника. Один прекрасный человек, а другой настоящий фарисей. Этот инок поражал воображение рязанских крестьян, подъезжая верхом на дорогом скакуне к сельпо. Художники были поражены, увидев его одежды выполненные из льна и диковинных холстов. Рубашки ручной работы, место которым или в музее или на серьезной выставке, у него обычное дело. Разумеется он иконописец. Электричества нет, всё свечи. Не знаю, были или нет слюдяные окна, но весь дизайн их скита дизайна самой дорогой работы.

Я зарекался с ним беседовать. Когда-то впервые увидев, его я ждал из его уст какой-то древней правды. И он, в самом деле, ободрился моим вниманием и стал цитировать окружные послания и высказывать обиды на Господствующую церковь. Так мы беседовали три часа, пока он не произнес хулу на Серафима Саровского. Как холодной водой окатил. Сразу пропал флер симпатии. Дослушав его, я дал себе слово никогда с ним не беседовать, чтобы не услышать чего похуже.

А тут попали в одну очередь и он среди прочего, сказал, что наши новомученики все «пустосвяты», потому что грех ереси и отступничества не смывается кровью. И мне стало совершенно ясно, что предо мной настоящий живой фарисей – человек мертвой буквы. Эта мысль вдруг дала начало к пониманию и фарисейства и того, что секта фарисеев жива и здорова у нас в России. И их очень много. Грехи древнего Израиля как-то не пропали, а то и дело пускают корни. Как-то то и дело народ засматривается на соблазны ветхозаветного служения. Увы.

В вере фарисей – это человек договора, ритуал, обряда.

Высокие договаривающиеся стороны заключили настоящий договор о том, что первая высокая договаривающаяся сторона — Избранный народ обязуется соблюдать Закон, данный им свыше, а вторая высокая договаривающаяся сторона- Отец Небесный, берет этот народ в удел, храня, воспитывая, и готовя его к Царству Божию. Так как ясно, что соблюдение народом формальной стороны дела в форме механического самоограничения не только не спасет, но имеет место во всех других верах и культах, народу были даны пророки, чтобы воспаряя духом над Законом, они проповедовали и воспитывали народ духом любви к жизни в Царстве Божием людей добрых, светлых и чистых.

Когда не стало пророков, их функцию – размягчение закона нравственностью взяли на себя фарисеи. Начиналось все хорошо, а кончилось как обычно. Они, не имея духа пророков, натолковали от себя столько нового и неуместного, что сами стали такими с кем боролись.

Плохо не то, что фарисеи любили закон, а то, что забыли то за что боролись: «Не человек для субботы, а суббота для человека». В самом деле, вот пришел загадочный Некто, имеющий говорить со властью в речах, оживляющий умерших, исцеляющий невероятно тяжелых больных. Этот загадочный Иисус говорил такие прекрасные и удивительные слова о Царстве Божием, оживляющие суть договора с Богом, что было ясно, что это не слова человека и премудрость Его не от людей. А они ему:

- Руки мыл?
- Эй, ты. В субботу, сядь-сиди! Завязывай чудотворить.
- Ты уверен, что мытарь тебе компания?
- Если бы он знал, что за женщина отирает ему ноги!

Совершенно ясно, что люди стоящие в двух шагах от Богочеловека, и не чувствующие сердцем близость Божию, конченные люди. Вообще, цинизм – профболезнь клириков. Циник в миру оставляет за собой шанс исцелиться в храме. А человек церкви, потерявший сердце, сочувствие, сострадание, окаменевший на службе сердцем пропал совсем. Ему уже некуда идти. Ему бесполезно что-то говорить о святости. Он мертв душой. Все мы встречали таких.

Мы также встречали людей, уверенных в силе договора с Богом. Они как бы решили с Ним договориться. Люди бартера.
- Вот, Господи, Тебе денег на церковь. Теперь я свободен?
- Вот, Господи, я вычитал тебе тыщу канонов, правил и постом не ел рыбу. Ты доволен? — Вот, Господи, я не взял паспорт и ИНН? Ты ведь спасешь меня за это?

Где паспорт, и где Царство Божие. Можно подумать, что силы Небесные — это наша российская канцелярия. Заполнил правильно бланк – проходи. Ошибся с пин-кодом на Райской дверке — отойди. Эти люди видят в Боге бухгалтера или директора канцелярской конторы.. Они также как и их предшественники поглощены борьбой с священством. Оказывается, ветхозаветные фарисеи подобно нашим создавали свои альтернативные духовные центры и идеологию. И от наших можно услышать фарисейские слова о том, что владыки впали в экуменизм и истинных пастырей осталось мало, а спасает один верный старец и только у него литургия причастие настоящее. Изо всего христианства все эти люди вынесли только одно фарисейское : «Руки мыл»? «Паспорт брал»?

Здесь бы можно остановить пафос обличения фарисеев и перейти к скромному мытарю, с его прекрасной молитвой:

-Боже! будь милостив ко мне грешнику!

Об этом много написано, и я повторять не буду достоинств этого воздыхания. Мне кажется, что здесь можно проскочить мимо слов самого Евангелия, домыслив своими словами, что кающийся мытарь спасется, а надменный фарисей нет. Нет не так. Обратим внимание на то, что Господь не обещал мытарю спасения, а фарисею гибели. Все звучит гораздо сдержанней:

- Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот: ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.

Всего лишь : БОЛЕЕ ОПРАВДАННЫМ. То есть оправдание обоих входит в планы Бога. Оправданием фарисея должно послужить воспоминание того, откуда взялись фарисеи – временные заместители пророков в деле вдохновенного и нравственного служения. А оправданием чувствительного мытаря должен стать Закон, совершенно забытый им, как забытым оказалось его избранничество и первородство. Первородство мытарь разменял на деньги. А фарисей разменял избранничество на шулерство с Богом. При этом оба оказались обеспеченными людьми.

Два эти человека, как два образца неисправного служения. Один – циничный сухой сердцем «клирик». Второй – обезумевший и жадный мирянин. Слова: возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится, относятся к обоим. Потому мытарь дерет деньги с народа, что ему наплевать на братьев.

Ему не трогает горе, которое он приносит в дома презираемых им людей. Они в его глазах насекомые. Сам же мытарь, потому так думает и так жестокосердечно поступает, что видит себя выше. Что ему слезы людей? Таковы не только мытари, а и уголовники, беззаконники и, вообще, все бессердечные люди имеющие власть унизить человека и взять с него деньги. Господь у мытаря выступает мстителем. Мытарь подозревеет в Отце Небесном мстителя. Увы. Это то, что мытарь в силу своего жестокосердия смог разглядеть в Небесном Отце. Сам не любит и не понимает Любовь. Плохо ему жить.

А фарисею в силу того, что он служит Богу, кажется, что благодаря ритуалу и обряду, он договорился с Ним. Что благодаря членству в фарисейском клане он выше других людей. Что его за исполнение верность обряду надо как-то особенно любить, хорошо содержать, сажать на почетные места в синедрионе и собраниях. Так иногда бывает с нашими священниками, которые почему-то привыкают к народной любви и принимают ее как должную честь своего звания. Принимают и требуют честь и службу своей персоне, в то время как Сам Первосвященник Христос, умывал ноги ученикам.

Утрата ощущения близости Бога видна и в молитве фарисея:

Боже! благодарю Тебя, что я не таков, как прочие люди, грабители, обидчики, прелюбодеи, или как этот мытарь: пощусь два раза в неделю, даю десятую часть из всего, что’ приобретаю.

Интересно, зачем он говорит Богу о десятине? Он что глухой или слепой и слышит только тогда когда Ему говорят вслух? Разве Господь не видел его жертвы раньше? Какой странный Господь у фарисея. Наверное, он о Нем думает также как о себе. Бог как мега-фарисей, которому нужна плата за требы.

Кто-то из нас фарисей. Кто-то мытарь. А кто-то два в одном. Мы должны как истинные избранники быть счастливы, что Бог избрал нас в удел. Это, в самом деле, большая честь и радость. Это как Сцилла и Харибда. Если думать, что своей службой ты заслужил Царство Небесное, как фарисей, — это наглость перед Богом.

Если подозревать в любящем нас Отце Небесном прокурора или жестокого мстителя – это хула на Его любовь, на Духа Святого. В этом тонкость христианства. С одной стороны мы избранники и нам дана земля в обладание с тем, чтобы мы, как Адам хранили ее и возделывали. Нам также, по роду нашему, от Отца Небесного досталось наследство выше всякого имения – Царство Божие. Никогда нельзя забывать о том, что мы настоящие наследники и любимые дети великого и прекрасного Бога. И он, любя нас, уготовал каждому из нас особенную палату в Раю, а на земле Его рука всегда на нашем плече.

С другой стороны, право наследства мы получаем только тогда, когда входим в дело Божие на земле. Мы, христиане, Боговы тогда, когда вместе с ним несем свой маленький крест и тогда, когда способны войти в радость Господа своего. Фарисей забыл о трудах сердца. Мытарь – о любви Бога. Оба огорчили Любящее сердце.

В понимании того, что Бог любит нас, а мы любим Бога, а все люди братья и состоит дух верной молитвы, превышающая молитву фарисея и мытаря одновременно. И не только превышающий молитву, но и их жизнь. Мытарь бил себя в грудь и был расстроен. Фарисей со скукой рассеяно озирался по сторонам, не улавливая пустым сердцем Бога. А святой муж Симеон Метафраст сказал, за нас всех, лучше них обоих:

Себе призываяй и упокоеваяй, непришедый призвати праведныя, но грешныя на покаяние. И очисти мя от всякия скверны плоти и духа, и научи мя совершати святыню во страсе Твоем: яко да чистым сведением совести моея. Святынь Твоих часть приемля, соединюся Святому Телу Твоему и Крови, и имею Тебе во мне живуща и пребывающа, со Отцем и Святым Твоим Духом.

О том, осудил ли Господь фарисея и о том, почему «добро через силу» — измена Богу рассказывает  протоиерей Алексий Потокин. 

Два человека вошли в храм. Один подошел поближе к алтарю – это человек, который старался исполнять закон, и потому молился, постился, приносил десятину. В общем, хотел быть порядочным. Второй – обманщик, мытарь, ворующий у своих сограждан, причем мытари в то время часто работали на захватчиков, римлян – в их пользу собирали налоги. И этот мытарь не смеет ни приблизиться к алтарю, ни глаз поднять к небу, а только бьет себя в грудь и взывает: «Боже, милостив буди мне грешному».

Часто эту притчу понимают как противопоставление оправданного мытаря и осужденного фарисея, но в Евангелии написано иначе: «Сказываю вам, что сей пошел оправданным в дом свой более, нежели тот» (Лк., 18, 14). То есть фарисей ушел менее оправданным, но не осужденным – Бог и его жизнь принял.

Очень похожа по смыслу на эту притчу притча о блудном сыне. Младший сын выпросил свою часть наследства еще при жизни отца, то есть для него отец уже умер. По сути он предал отца, потом промотал все наследство, вернулся и попросил прощения. И отец не просто простил, но устроил в честь блудного сына такой пир, какого никогда не видел сын старший – праведный, всегда чтивший отца, трудившийся в поте лица. И он не понимает, почему отец так щедр к блудному сыну, которого сам он не считает своим братом, говорит отцу «твой сын». И отец говорит: это твой брат, ты должен радоваться, что он был мертв и ожил.

Через разные притчи Бог хочет донести до нас простую мысль — проще бывает понять свое падение и раскаяться тому, кто пал низко: предал, украл, посягнул на чужую жизнь. А когда мы грешим по мелочам — молимся, да без удовольствия, постимся, да с притворством, подаем милостыню, да через «жалко», стоим на службе, а мыслями предаемся мечтам, — часто даже не замечаем, как далеки от совершенства, к которому призывает нас Господь.

Очень сложно понять, что наша внешняя праведность, доброта – тоже повод для покаяния. Потому что несовершенное добро, добро через силу – по сути измена Богу. Господь говорит: «Сыне, даждь Ми твое сердце» (Притч,, 23, 26). Важен не только поступок, но и то, с каким чувством мы его совершаем. Если с радостью, любовью к ближнему, забывая себя, это подлинное добро. Если же напоказ или по необходимости, но внутри смятение, раздражение, зависть, другие страсти, которым мы с трудом не даем выплеснуться наружу, добро наше ядовитое.

Нам благие поступки даются тяжело, через «не хочу» и «не могу», а мы этим несовершенным добром гордимся, перестаем видеть себя такими, какие есть на самом деле, забываем, что без Божьей милости мы бы и пальцем не пошевелили для добрых дел. По вере нашей мы можем получить прощение и спасение, но это не наша заслуга, это Бог делится с нами вечной жизнью, которая есть только у Него.

Когда Бог меня прощает и милует, сердце мое смягчается, я начинаю жалеть таких же, как я, блудников, жадин, сребролюбцев, бесчинников, но быстро забываю, каким был и что оживаю по Божьей милости. Спаситель милует нас от смерти – от эгоизма. Мы не можем забыть про себя, живет во имя свое, своим счастьем, не умеем быть счастливыми счастьем другого человека. А ведь так живет Бог и к этому же призывает нас.

И если я думаю, что оправдан, могу смело войти в храм, приступить к таинству, смело посмотреть на иконы, глубоко заблуждаюсь. Потому что на самом деле обращаясь к святому, я знаю, что ему изменю, подходя к таинству – что оно мне еще понадобится, потому что не хватает мне важной Божьей черты — верности, неизменности. И я благодарен Богу за то, что он будет меня прощать «до седмижды семидесяти раз» (Мф., 18, 22).

Притча о мытаре и фарисее – притча о человеке, который не забыл, что несмотря на свою мерзость, он может быть велик и именоваться сыном Божим. Кто такой мытарь? Тот же блудный сын Царя Небесного, и когда он понял, что он царский сын, в царском достоинстве, даже не стал перечислять свои грехи – все равно слов не хватило бы, чтобы все перечислить, — а только бил себя в грудь. Это означало: я не могу жить, каждое мое слово, каждый вздох – ложь, я несчастный человек, потому что не имею взаимности ни с кем, прости меня. И он принят Богом.

Встает вопрос: как жить дальше? По-старому не хочет, по-новому не умеет. И он начинает выполнять правила до тех пор, пока сердце не оживет. Когда сердце оживет, станет любящим, как у Христа, правила будут упразднены. Но пока я на земле, причастен не только Богу, но и смерти (я ношу в себе эту смертность), хочу до конца своих дней иметь возможность прийти в храм, зная, что недостоин туда войти, приступить к таинствам, зная, что недостоин их принять. Но я приступлю к ним с надеждой, что Господь меня простит и моя жизнь будет восстановлена здесь и потом.

Притча о мытаре и фарисее помогает человеку не отчаяться в своей грешности и падшести, но и предостерегает от возношения в своем малом доброделании. Пока человек несовершенен, он должен просить прощения и милости, потому что несовершенство и есть предательство. Петр отрекся от Христа, потому что доброта его была несовершенна, а он тогда этого не понимал. Когда он говорил с уверенностью, что не отречется от Учителя, оказался фарисеем – не видел своей немощи.

Если бы видел, сказал: да, Господи, отрекусь, прости Меня. А «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит». Смысл молитвы мытаря, как и Иисусовой молитвы в том, что человек должен помнить: он живет не так, как Христос, хотя мог бы. И только память об этом дает нам надежду на милость Божью, открывающую дорогу в вечность.

Японский писатель Рюноскэ Акутагава был уверен в том, что христианству в его стране не победить. В рассказе «Усмешка богов» духи являются католическому миссионеру и ломают его волю, убеждают вернуться обратно на родину. Эти духи вышли из глубинных пластов японской культуры, подобно прибрежному песку поглотившей все набегавшие волны чужеземных влияний. Кто может выйти против древнейшей культуры? Каким оружием сражаться с древними духами? Размышляет протоиерей Андрей Ткачев.

Подарили мне как-то книжку — антология японской поэзии. А в книжке — вступительная статья про хокку, про влияние дзэна на культуру Японии, про что-то еще. Среди прочего — информация об одной карточной игре, в которую играют раз в году — на Новый год. Суть игры в том, что на картах написаны первые строки самых известных стихотворений века (дай Бог не соврать) 14-го или что-то около того. Берет человек карту, читает первую строку и должен закончить по памяти стихотворение. Забыл — минус. Прочел — плюс. Такая вот игра в карты.

Я прочел и чуть не «прослезился», как гетман в «Белой гвардии». Как-то сразу, без дополнительной аргументации стало мне ясно, что на фоне японцев мы выглядим бледно. Дикарями выглядим. И хотя в картишки у нас очень даже многие мастерски «шпиляют», но таких игр у нас никто не придумывал и не уже не придумает. Стыдно сказать, но кишка наша тонка для рождения таких изящных культурных явлений, отметим — не элитных, но массовых.

Теперь подумайте о том, что дело не в одних лишь картах. Дело в общей смысловой насыщенности народа, богатого такими древними и оригинальными культурными явлениями, что одно лишь беглое знакомство с ними потребует и длительного времени, и серьезных внутренних усилий. А вот теперь, когда вы и об этом подумали, подумайте о том, как проповедовать среди такого народа. Подумайте и умилитесь, вспомнив Николая Японского.

Народов без культуры нет. Какая-то культура есть всегда, но культура культуре — рознь. Один миссионер писал другому о своей пастве: «Традиций никаких. Нравы скотские». Проповедь среди такой паствы потребует от миссионера большой любви к аборигенам, раздачи милостыни и обязательно — чудес. Для диких людей чудо — как хлеб.

А вот для тех, кто посерьезней, нужно явить в своей проповеди и в принесенной тобою вере мудрость и красоту. Но, конечно, вначале нужно язык изучить, который тем сложнее, чем культурно богаче новая паства. Проповедь Христа в Японии предварилась для Николая многолетним и всесторонним изучением самой Японии, страны, в языке которой вообще нет мата (опять хочу плакать) и мусорных свалок (мусор утилизируется на 100%).

Япония вовсе не страна «ботаников», только нюхающих сакуру и ловящих бабочек. Там сильны воинские традиции, ценится стойкость и бесстрашие. Более того, именно служилое военное сословие было самым образованным, и самураи вне воинских упражнений обязаны были упражняться в стихосложении и каллиграфии. Упражняться настолько усердно, что и перед вспарыванием живота (сеппуку) самурай должен был прочесть стихи собственного сочинения.

Этим вооруженным философам, ежедневно готовившимся умереть, более чем другим людям, были близки мысли о красоте и тленности, о верности и вечности. Истина влекла их, и они приходили ко Христу первыми. Приходили служить, а не получать земные блага от новой веры.

Христиане должны помнить, как Павел в Афинах взял повод для проповеди от пустого жертвенника «Неведомому Богу». Апостол, что называется, «зацепился» за этот жертвенник, чтобы говорить о Том Боге, Которого не знают еще афиняне. Это — факт, но это и принцип миссионерской деятельности. Вникай. Думай, учись, ищи, за что зацепиться. Так же нужно было поступать и Николаю.

Например, в одном из классических самурайских трактатов Мусаси Миямото говорится, что воин должен брать пример с плотника. Инструмент плотника должен быть отточен и чист, его нужно держать всегда при себе, нужно идти на работу по первой просьбе и проч. А ведь Господь наш в дни послушания Иосифу был плотником(!).

И Николай, изучив письменность своей новой родины, мог сказать слушателям: «У вас написано много хорошего о плотниках, и о том, что у них можно учиться. Об учении Одного неизвестного вам Плотника я вам и расскажу». На этом месте я уже не хочу плакать и говорю «Аллилуйя!» Вот для чего нужен культурный труд и кропотливые умственные усилия. 

Дикарь говорит: «Чудо давай! Исцеление давай! А больше ничего не давай. Мне остальное без надобности». Фарисей тоже говорит: «Покажи мне знамение». А Сократ говорит: «Заговори со мной, чтоб я тебя увидел». То есть: «Скажи мне, чем живет твое сердце. Может быть, я услышу в твоих словах то, чего ждет мое сердце». Кому как, а мне последний вариант роднее и ближе. Поэтому и Николай мне мил со всей своей мужественной неспешностью и терпеливым постоянством.

Моему уставшему сердцу (есть такое идиоматическое выражение у японцев) хочется, чтобы в нашем народе, не прерываясь, происходил невидимый глазу культурный труд. Ну, например, чтобы люди почувствовали красоту простоты и удовольствие от добровольного минимализма. Чтобы Япония ассоциировалась у них не хентаем или «Хондой», а с глубоким и древним культурным многообразием. Чтобы рисовали, думали, слагали стихи и обсуждали прочитанное не одни лишь высоколобые представители меньшинства, а обычные люди от садовника и водителя автобуса до министра обороны и владельца сети супермаркетов. Думаете, слабо? Я тоже думаю…

Значит, тогда нам нужны, по крайней мере, такие пастыри и архипастыри, как Николай (Касаткин). Чтобы они были друзьями книги, мастерами слова и гениями умного молчания; чтобы профессора кафедры философии считали за честь с ними побеседовать; чтобы все стороны народной жизни были ими с любовью изучены; чтобы…; чтобы… Думаете, слабо? Я тоже думаю…

Так что же тогда? А вот тогда нужна самурайская храбрость и ежедневная готовность умереть. И нужно так жить сегодня, чтобы перед смертью суметь прочесть стихи собственного сочинения. И еще нужно чувствовать красоту краски, линии и звука, а мысль оттачивать так же, как хороший плотник оттачивает инструмент. И трудиться нужно, не ожидая скорых плодов, но чувствуя их неизбежность.

В общем, нужно любить Господа среди массового отупения и жить постепенно и настойчиво, восходя снизу вверх, как жил святой Никорай (в японском нет звука «л»). Жить так, как говорится в одном классическом стихотворении:

О, улитка! Взбираясь к вершине Фудзи,
Можешь не торопиться.