Два дня я честно наслаждался. Забылся в блаженстве свободы. Параксизме вечности. Смотрел один раз в зеркало, чесал пузо, пил пиво. Даже успел подумать о том, что нужно побриться, пришить пуговицу и помыть машину. Подумал и сразу уснул. Так много думать вредно. Вредная привычка. Я вам не Наполеон. Бонопартизмом не страдаю. Зубы чищу в первый день осени. Ржавые провода в задницу не толкаю. Могу укрыть девушку от холода. А могу и просто покрыть. Отшлёпать животом. Вон какая шлёпалка выросла. Большая и мягкая. Чешется. Шнурки завязывать мешает.

    Утром завтрак. Завтрак я люблю. А сегодня, неожиданно для самого себя, взял и позвонил. Просто так. Взял и позвонил. Тебе. Обычно я тебе не звоню. Я гордый. Горец. Киборг - убийца. Без помады. Особенно утром. Я мужчина - женщина должна звонить мне сама. Волноваться. Дрожать. Бояться. Вдруг я съепался. Я такой, могу и съепаться. Меня трудно удержать волосатым сейфом. А могу просто трубку не взять. Что бы ты нервничала. Тебе полезно. Ещё лучше поплакать. Роняешь слёзы. Худеешь и реже писаешь. Кокосы не роняешь на пол. На пальму не лазаешь. Лыжи не носишь.

  Секретный сустав спрятанный глубоко в душе скрипнул. Сам не знал, что у меня в трюме есть такие штуки. Пора выбрасывать за борт старые предрассудки. Ветошь вчерашнего дня. Смахнул ладонью со стола чужие окурки русских сигарет. Почесал себе галифе. Разбудил совесть. Раздавил таракана. Потом второго. Третий убежал. Поел, вздохнул, глянул в зеркало и покраснел. Увидел там только чужое небо. В розовой дымке пластичной константы. За что меня бабы любят? За серые глаза. Стального цвета. Больше любить не за что. В большом городе трудно найти любовь. Приходится влюбляться в меня. Я сладко пахну. И чёрные птицы в прозрачном свете ночных фонарей. Ку-кусики. Куда я засунул мобильник? Ауууу!!!

  Самурай. Путь война. Капец. Хуяндекс. Я должен быть сильным. Я должен уметь сказать. Громко. Свирепо. Жёстко. Где ты нахер пропала, дура?!?!?!?!. Болонка безмозглая!!! Зубы повыбиваю, блядина!!!!... Вот звоню. Щас как скажу. Порву ей жопу. Матку вырву. Без наркоза. Вот говорю уже..... Котёнок, может ты заболела? Малышка, я волнуюсь. Места не нахожу. Я очень соскучился девочка. Переживаю. Ты меня ещё не бросила? 

   Зимние шторма. Жуть. Рёв моря. Природа сошла с ума. С воем швыряет холодную воду через Федотову косу. Коса ожила, стала змеёй и научилась нырять. Её длинное песчаное тело иногда полностью исчезает под водой. Страшновато. От вида волн разбитых о клумбы, шли мурашки по коже. Пёстрые домики турбаз стояли по колено в воде. По дороге редко-редко плыли высокие печальные джипы черного цвета. Ещё были дожди. Немые. Под низким куполом свинцового неба. Противные. Мокрые. Затяжные дожди. Был конец света.

     В мае, весной, море укрылось пеной, притворилось комнатной лужей. Берег косы порезался мелкими заливчиками, лагунами, песчаными отмелями по которым бродили важные и ленивые чайки. Вода смыла тонны песка, а вместе с ним утащила в море пляжные грибки, скамейки, кабинки, заборы из металлической сетки и всякую другую требуху. Берег оказался длинным, до бесконечности, без каменных стен и идти по нему можно часами. Пугать чаек, брести по мелководью, лениво разглядывать бетонные обломки волнорезов и шуструю рыбную мелюзгу.

     А ещё разглядывать тебя. Мою фламинго. Маленькую, смуглую балеринку в джинсовых шортиках. Ты заколола высоко волосы. Посмотрела в зеркальце на часах. Скорчила гримасску. Пульнула окурком в солнце. Поправила сиськи. Навьючила на меня всякие коврики, полотенца, зонтик, сумку с пивом, чекушку водки, мороженное и бутылку вина. Всё это необходимо девушке, что бы она почувствовала вкус романтики. Пошла впереди, высоко поднимая острые коленки. Шла по воде. Танцуя. Улыбалась ветру, стирала с губ солёные брызги. Задумчивый ангел. Без крыльев. С татуировкой на лице. Вода смывала следы, а ты снимала ненужные вещи. Майку. Шортики. Босоножки. Лифчик. Вешала это на меня, допивала портвейн, хохотала, бегала за чайками и постепенно превращалась из волчёнка в прелестную маленькую женщину. Дикую и нежную. А я жадно фотографировал тебя, понимая что мы никогда не сможем никому показать эти фото. Понимая - это сон. Каждый ловит свой кайф. Упал лицом в ракушки и уже не мог встать.

     Ты уходила на несколько шагов, типа пряталась, кокетливо спускала трусики и журчала. Журчала тем, что ещё недавно было пивом, вином, водкой и мороженным в моей сумке. Я садился рядом. Мы смотрели в прибой, были хмельны, обласканы солнцем, тёплым ветром и были счастливы. Мы были вместе.

   По традиции, все переговоры с батюшками веду я. Во-первых: я единственный в нашей компании православный и такой православный, что это бросается в глаза. Во-вторых: я понимаю и люблю нашу Церковь. Особенно маленькие древние храмы и ту жизнь, которая ещё едва теплится там. Народ робеет, видя фигуру в сутане и неистово крестится в разговоре, пугая священника своим религиозным экстремизмом. А батюшки в селе всегда просты и доброжелательны. Бедны, соскучились по общению, по новым людям. Приход маленький - десять бабулек. Нужно служить в храме, рано вставать, поздно ложиться. Нужно хоронить стариков, крестить деток, отпевать, соборовать и причащать. Трудная жизнь. Вчера сосед приглашал освятить новый трактор. Нужно ехать.

      Восстанавливать храм, помогать нуждающимся - всем хочется помочь и словом и делом. Ещё и старенький Опель перестал заводиться. Урчит стартером и не желает даже чихнуть под капотом. А как без машины. Машина помошник и друг. На всё нужны деньги. Зарплат у священников нет, надеются на верующих, кто что пожертвует. Жертвуем и мы.

       Хотим осмотреть храм святой Варвары - покровительницы от внезапной смерти и колокольню. Колокольня - это мечта. Полуразрушенная, старинная. Попасть туда можно через узкий лаз вырубленный внутри стены храма. Тайный ход. Ловим батюшку. Канючим. Храм св. Варвары он показать и сам рад. Достопримечательность. Идём через цветник и маленькую выставку смешных зверюшек. Батюшка на досуге увлекается скульптурой. Приглашает разделить скромную трапезу в саду. На воздухе. Сначала осмотрим храм.

    Неожиданно. Высота потолка от 1.80 до 2.50 метра. Похож на древний пещерный храм из мёртвого города. Алтарь. Старые иконы. Св. Варвара, строгая женщина с мечом в руке. Канонические иконы хранят портретное сходство. Так было уже 2000 лет и так будет всегда, пока не кончится время. Лампады. Распятие. Сельские половички. Скромно и торжественно. Оглушительная тишина. Строили на пожертвования казацкого полковника. И сейчас в храме чувствуется дыхание того сурового времени, когда мужчины были воинами - спали с отточенной сталью в руке. Свечи. Трепетное пламя выхватывает из сумрака лики святых. Молимся. Тут хочется молиться. Плиты пола стёрты поколениями наших предков. Церковь Христова - это мы, все христиане, жившие во все времена в любой точке вселенной. Мы вместе. Коснёмся руками времени и обратим свои мысли к Богу.

    Пятиэтажка наша не обзывалась пошло, как собачья будка - "Хрущёвкой", а гордо упёрла лапы в землю и прозвана была "стоквартиркой". Двор защищали: гоняли чужаков желающих лепить пасочки в нашей песочнице. Во дворе сиротствовали качели, беседка, столик доминошников и старенький железный гараж дяди Коли - одноногого инвалида, ветерана войны. Дядя Коля очень болел - ногу отрезали всё выше и выше, а она не переставала гнить. Мужественный человек - он не хотел умирать. Очень хотел жить. Добрый и работящий. Красил палисадник, белил деревья и сделал удобные лавочки.    

   Добрые дети нашего двора, в колготках и шортиках, мы обожали ломать крышу на его гараже. Всем стадом дружно прыгали на ней, пока один из листов не прогибался, оставляя дыры для осенних дождей. Дядя Коля плакал, ругался матом и швырял в нас куски кирпича. Иногда попадал. Но чаще мы били его доской по спине. Старик падал и долго не мог подняться. Так и лежал в пыли, слёзы рисовали тёмные дорожки на небритом лице. Иногда мы мочились на него. Вечером с работы приходили взрослые и помогали ему встать. Неловко ступая на протез и переставляя костыли, дядя Коля уходил домой. Сутулый, униженный и совершенно расстроенный. Тёр рукавом орденские планки на затёртом сером пиджачке.

   Выезжала "Инвалидка" несколько раз в год. Ездить ему было некуда. Машина тарахтела, плевалась сизым дымом и делала несколько кругов по двору. Мы бежали за машиной, по траве, дядя Коля сигналил и все радовались, той бурлящей, венозной радостью которая бывает у детей пока они не прохавали ещё вкус портвейна и торопливого секса, а просто бегут вместе. Через год дяде Коле отрезали ногу совсем. Ходить он уже не мог. Гараж мы разломали окончательно. Из форточки его окна несло неприятным запахом. Соседки приносили ему супчик и плакали. Старик быстро угасал. Скоро умер.

   Военкомат прислал на похороны почётный караул. Бритые мальчишки в прыщах и чёрных погонах, потели на солнце, боялись гроба. Нам очень хотелось потрогать настоящие автоматы и что-нибудь украсть у солдат. Не украли. На поминках, в столовой, солдаты украдкой пили водку и держали автоматы на коленях. Всем стало жалко дядю Колю и немного стыдно за то, что мы его обижали. Но помнили мы об этом ровно пол часа, пока не побежали купаться на речку. Течение принесло с верховьев огромную лыжу твёрдого пенопласта от разбитого гидросамолёта и мы воображали себя индейцами которым подарили каноэ. А ещё в соседнем дворе поселилась замечательная глупая девочка которая спускала трусы и показывала попу. Мы глазели на попу и шептались, что девочка настоящая блядь.

  Я увидел её на базаре. Она скучала, зевала, чесала животик, торговала селёдкой, плохо пахла и была удивительна красива. На вид - не более 17 лет. Хрупкая. Длинные ноги. Носила грязный фартук, короткие ногти, тонкие пальцы, кроссовки и тёмное спортивное платье с капюшоном. Влюбился с первого взгляда. Бегал каждый час глазеть на неё. Не отрывая взгляда, смотрел как она украдкой, наливая под прилавком, глотала водку. Видел как блестели её глаза после обеда. Румянец разливался по бледной коже губ. И я тихо сходил с ума от сильного чувства - от возбуждения. Это определённо была любовь. Нахлынула. Не спросила. Выбила мозги.

    Она щурилась на летнее солнце и беззащитно улыбалась, той улыбкой которой умеют улыбаться только добрые девочки с чистой душой и ещё, может быть, имбицилки в приюте для даунов. Улыбалась и бросала на весы мёртвых рыб пряного посола. Она не хамила, но умела облить холодным презрением, всех кто требовал сдачу. Мужчины флиртовали. Женщины завидовали и вредничали - гаденько пересчитывали граммы в копейки.

    Она смотрела на этот мир как-то из далека. Как будто она здесь случайно, совсем не надолго, скоро уедет и хочет запомнить всех этих людей, что бродят по рынку. Я робел, краснел, глотал слова и никак не мог сказать ей самое главное - про свою любовь. Про то как вижу её во сне, в самых отважных позах. Как хочу целовать её в губы. Обнять плечи и вместе пить водку из самых белых пластиковых стаканчиков в маленьком кафе за рынком. Там вкусно пахнет шашлык, собираются грузчики, мелкие торговцы, дворники, азербайджанцы и залётные алкаши с Шинного завода.

   Мы не пошли в кафе, а катались по Тополю в тёмных очках. У меня Жигули шестёрка, цвет кофе с молоком. Мы пили Джин-Тоник, смеялись, слушали радио и открыли окна в машине.  Менты улыбались нам. Потом, на хате, сняла трусики, повесила платье на спинку стула, капюшон упал на пол. Легла. Раздвинула - чуть согнула ноги, смотрела пьяненько и счастливо, не выпуская из рук бутылочку. А я смотрел на фиолетовый рубец шрама с точками от ниток. Кесарево. Рожала. Мне стало неприятно. Одел второй презерватив. Повернул её на живот и вставил в попу. Любовь кончилась. Началась наша дружба.
 

Красотень то какая

  Бутылочка. Картошечка со сковородки. Пожарила сосиски. Ломтик сала на чёрный хлеб. Отпустила детей гулять во двор. Ты одела школьную форму. Коричневое платье до колен, белый фартучек. Бантики. Наверно хотела порадовать меня. Не удалось. Стало заметно - ты уже взрослая тётя. Морщинки вокруг глаз. Синие мешки. Кисти рук стали широкими, отекли, а пальцы превратились в сардельки.

    Снимай это дурацкое платье. Я хочу выпить. Мне хочется много говорить. Это уже возраст? Прости малышка, одень лифчик. Пустые мешочки меня не возбуждают. Растяжки. Капля целлюлита старательно спрятанна в чёрные кружева трусов. Я всё вижу. Втяни живот. Вот так и сиди. Так не страшно. Не хочешь пить? Давно хотел тебе сказать - не носи чулки. Ноги кажутся короткими, а задница распухшей.

    Ты давай, закусывай. А то опять полезешь целоваться. Помнишь как мы гуляли в ботаническом саду? Ночью. Совсем дети. Среди цветов. По аллейкам. Как лазили через забор, обманывали сторожа. Ты ещё поцарапала коленку. Остался шрам? Не надо, не показывай. Мне твои колени больше не нравятся. Бля, опусти юбку. Не свети этим местом. Тошнить начинает. Ты же не девочка. Помешалась на этом сексе. У нас же был секс. Был. Недавно. В прошлом месяце. Что тебе ещё надо? Было романтическое свидание. В кустах, на набережной. Как ты хотела. Вечером. В сумерках. Динь-динь. Весь город смеялся. Ты же кончила тогда? Нет? Ну это твои проблемы. Я нихрена не должен. Чего кричала - людей пугала, если не кончаешь?

    Закусывай, я тебе говорю. Если ты думаешь, что ты меня сможешь взять силой -  сильно ошибаешься. Я не усну. Не дам сегодня. Не сердись. Я не хочу. А помнишь ты приезжала ко мне в оффис? Тогда, на столе. Забавно было. Мы ещё уронили телефон и он бибикал. Давно это было. Ты прости, мне звонят. Одна девушка звонит. Привет солнце. Тебе одиноко? Выпить хочешь? Ага. Щас приеду. Я с другом. У меня тут компания не сложилась. Он спать хочет. Я уже еду. Убери руки. Картошку пересолила. Поставь водку в морозильник. Если она мне не даст, то приеду. Допью. Или не приеду. Домой поеду. Третий день гуляю. Жена скоро из дома выгонит. Тебе не понять. У тебя в голове только секс. А мне поговорить хочется. С хорошей женщиной. Где взять такую, подскажи?

    Ты звонишь утром из постели. Уютная, сонная, чуть-чуть помятая, с плохим запахом во рту, очень похожая на породистую белку которая давно уже ленится ловить мышей. Не разжимая глаз, рукоблудишь по тумбочке, роняешь туалетную воду, путаешь мобилку с пультом телевизора, негромко материшься - такая рань (ещё нет и 11). Хорошее тело, без апельсинки, не тронутое молью, с липкой памятью чужих губ и отпечатков пальцев множества мужчин. Мужчин в потёртых пальто, что вытерли о тебя ноги, оставив после себя задутые ветром следы остроносых туфель - какой-то (никому ненужный) жизненный опыт, цепочку сексуально-анальных причуд, ошейники, наручники и коллекцию дурацких мыслей. Оставили разнокалиберную мебель в твоей квартире, забыли диваны, шторы и тапочки, приучили тебя не мыть посуду и глотать - не сплевывать семена жизни.

   Это тело сводило меня с ума как и плебейская привычка ходить без трусов. Нравилось ставить тебя на колени, держать за волосы и больно грубить тебе прямо в лицо - глубоко в гланды. Твоя кожа пахла молоком и счастьем. Нашим счастьем. Просыпался несколько раз за ночь, раздвигал твои ноги, скрипел диван и я не уставал удивляться твоему умению кончать почти бесконечное количество раз. Кончать легко, как швейная машинка, зевая, не открывая глаз и ничего не помнить утром. Какать и торопиться в школу.

   Звонки твои не будят радости, быть может тень раздражения и грусти. Я жду звонок совсем другой, той которая звонит редко - каждый вечер, когда крепко выпьет пива с Катэ. Мы так давно знакомы - я уже не всегда помню тебя женщиной. Но каждый день ты стучишься в мою жизнь. Умеешь уйти - если мне не нужна, умеешь остаться.

   Вчера утром, на плоской крыше карлик - небоскрёба "Мост-сити": там где парковка под открытым небом, где звёзды-засранки, плохо пришиты толстой иглой, смотрят в окошки спящих машин, где стонут самые стильные девочки, дремлют чужие белки и валяются наши кондомы. Мы ждали рассвет. Весна! Скоро море. Я бы поехал с другой, но ты звонишь мне утром, а она только вечером - мы уже далеко, ты всегда успеешь отключить мою трубу...

 

    Околица села. Дороги уже нет. Бесконечная топкая низинка с камышом. Вышли. Толпимся у машин. Морщим лоб. Галдим. Жестикулируем. Мы третий день ищем крепость. Азартно сверяемся с картой. У нас их штук десять и все врут. Плюс врут навигаторы в салонах машин, в мобильных телефонах врут и запускаем Гуглю в ноутбуке - пусть Гугля тоже соврёт. По теме перетрём с грамотными пацанами на форуме и в чате. Бросаем в интернет фотографии с местности. Народ ждёт от нас действий. Народ устал от наших опухших лиц и снимков барных стоек в сельских кафе. А нам хорошо-о-о.

     Проводник из местных, самодельный краевед, интеллектуал и авантюрист, охотник, харизматичный симпатяга, пуленепробиваемый семьянин и просто милый непоседа в свободное от наших поездок время работает в СБУ большим человеком. Счастлив в толпе единомышленников, внедорожников и не желает портить нам кайф от поисков. Он знает где находится древний крепостной вал, да и мы сами легко могли бы увидеть его, если бы перестали пистеть и пялиться в интернет. Куда-то делась Люда. Забыла мобилку. Отошла и растворилась в траве. Хрен с ней. Потом найдётся.

    Путём сложных логических умозаключений, медленно дрейфуем к вершине земляной насыпи. Спорим, препираемся, кричим и получаем море позитива. Тёплый ветер, умные люди, третий день в дороге, куча впечатлений. Пьём часто и много, лопаем вкуснятину. Вчера поймали и сварили дикого канабиса. В ведре. Нормально торкнуло.

   Крутой, травянистый спуск в топкую низину - это и есть внешняя сторона вала. Нашли! Пейзаж - загляденье. Редкие островки деревьев, заросли камыша, зеркала чистой воды уходят за горизонт. По линии горизонта бегут снежно-белые купола облаков, похожи на плод воображения растамана. Ветер играет с высокой травой, швыряя по ней прибой из низины к нашим ногам. А в траве, удобно присев на корточках, чуть дремлет на солнышке, сверкает белой кожей, любуется на всю эту красоту Людка. И ветер шалит, обдувает её в нужных пушистых местах, а мы стоим мужской толпой, смотрим и улыбаемся. Спорим: украшает она пейзаж или просто удобряет его..... Какает.

   На Комсомольский остров, к его пляжам и пиву, можно добраться пешком - через мост, а можно совершить увлекательное путешествие по воздуху. Купить билет на канатную дорогу, дождаться тарахтящей кабинки, не испугаться, собрать волю в кулак и запрыгнуть в железную корзинку. Всегда выбираю жёлтую и никогда красную. Я - эстет.

    Кабинка отряхнётся, грюкнет вашим телом об стенку, быстро выползет из зарослей старого клёна, что пышно зеленеет возле морга, пролетит над оживлённым спуском возле гостиницы Рассвет и успокоится - тихо поплывёт в летней жаре, понесёт вас над россыпью ветхих строений, косыми заборами, огородами и пожилыми леди в мужских семейных трусах. Над набережной, раскалённым асфальтом, над причалами яхт-клуба, спортивными базами и над водой. Понесёт туда где песок, где лежат загорают толстые дамы, где пляжный волейбол и воняют мочой кабинки для переодевания плавок. Предупреждаю. Если в корзинке с вами девушка, то вам захочется целоваться. Будьте осторожны. Девушки в корзинках охотно обнимаются, но почти никогда не дают.

    Мудрые люди, такие как я, бывает и не доезжают на остров. У канатной дороги, легко перепутать кассу с билетами и кафе "Сковородка". Очень похоже. В кафе ты тоже отдашь деньги, но вместо клочка серой, невкусной бумаги тебе принесут кругленькую тарелочку закопчённого алюминия. Мясо готовят прямо в этих тарелочках на огромной плите. На кухне шипят и плюются сразу около сотни таких железячек. Вкусно. Мне всегда хотелось узнать: свинина там или говядина. Ещё студентами мы спорили про это. Если мясо не съесть сразу, ещё горячим, то остывая - оно набирает яркий зелёный цвет. Тогда уже надо брать водку к пиву. Берите. Не бойтесь. Вам понравится.

   Джек не собака. Джек - мой друг. Аккуратный блондин с белыми бровями и веснушками. Предпочитает классические костюмы в полоску, светлые рубашки, носит портфель, наплечную кобуру и умеет завязывать галстук. А ещё он не умеет пить и у него нет девушки. Платить за секс он тоже не умеет, поэтому сильно оживляется на пляже. После зелёного мяса, мы гуляли у Исторического музея. Там где в тени стоят немые истуканы - каменные бабы. Стоят и шевелят губами. Если ты трезвый, то никогда этого не заметишь. Джек озверел от недостатка женской ласки - делал самой крупной каменной даме кунилингус. Джек обожает крупных дам, но плохо знает историю. Каменные бабы - это скульптуры древних воинов, мужчин. Стирая до крови, о шершавый камень, свой язык, мне кажется он делал там не кунилингус.