Из воспоминаний Н. Мандельштам «Вторая книга»
Что же такое свобода и своеволие? Свобода основана на нравственном законе, своеволие — результат игры страстей. Свобода говорит: «Так надо, значит, я могу». Своеволие говорит: «Я хочу, значит, я могу». Частый вариант: своеволие маскируется под научное знание. Оно говорит: «Я точно знаю, что нужно, значит, я могу и заставлю всех делать то, что считаю нужным». Наука в этом не виновата, даже если просчиталась в своих выводах. Не Ницше создал сверхчеловека. Он только довел до воплощения идею своего времени. Он дал воплощение тем течениям европейской мысли, которые неправильно поняли, что такое личность, стали на путь индивидуализма и прямым путём пришли к человекобожию. В наш век кроме науки существует ещё наукообразие. Наукообразие прорывается повсюду, с особой настойчивостью — в те области, которые касаются человеческого общества. Девятнадцатый век фетишизировал науку, и наукообразные теории легко доходят до человеческих сердец. Наукообразие — своевольная болезнь науки.
Свобода ищет смысла, своеволие ставит цели. Свобода — торжество личности, своеволие — порождение индивидуализма. Обожествление народа, национализм — особый случай индивидуалистического культа, своего рода индивидуализм.
Нет и не было человека вне религиозного сознания, то есть отношение к миру и культура племени, народа, орды вырастает из этого сознания. Религия объединяет людей, и культура вырастает из этого объединения людей.
По-настоящему трагична свобода. Перед свободным человеком стоят тысячи вопросов, и основной из них — прав ли он, что стоит на своём, не считаясь с общим мнением, нет ли в его поведении гордыни. Ведь ему нередко приходится идти наперекор обществу, всегда до известной степени заражённому своеволием. Трагичность свободного человека особенно заметна в эпохи вроде нашей, когда болезнь своеволия охватывает целые народы. Свободному человеку приходится знать, видеть и понимать, чтобы не сбиться с пути. Он всегда в напряжённом внимании и никогда не теряет связи с действительностью, хотя толпе кажется, что он витает в облаках. Он вынужден подавлять в себе инстинкт самосохранения, чтобы сохранить свободу. Она не даётся готовенькой в руки, за неё нужно дорого платить.
Дело свободного человека ясно, потому что он не ставит цели, но ищет смысл. Искание смысла трудно, потому что непрерывно возникают миражи и не так-то просто рассеиваются. Свободный человек стоит на своём, потому что не может отречься от истины, но ведь и миражи прикидываются истиной. Свобода в руки не идёт, она достигается внутренней борьбой, преодолением себя и мира, постоянным вниманием и болью. И всё же даже неполная доля свободы резко выделяет свободного человека из толпы. У него прямая походка и глубокое сознание греховности, почти полностью утраченное сегодняшней толпой. Свободный человек не прельщается толпой на площади. Он не играет роли, а живёт. Жить ему трудно, но зато он свободен.
Несчастье своевольца (и своевольного общества) в разрыве между «хочу» (цель) и «могу». Когда своеволец не может добиться цели, он впадает в неистовство. Цель у своевольца бывает любая — женщина, богатство, перестройка общества по задуманному плану, что угодно… С перестройкой общества дело обстоит совсем туго, потому что, исторически развившееся, оно имеет тенденцию жить по собственным законам и с трудом поддаётся насильственному реформированию. В самом начале эпохи Мандельштам заметил «огромный, неуклюжий, скрипучий поворот руля», но первый поворот был сделан на огромном подъёме, в дни народной революции, когда человеческие толпы действительно верили в рулевого и помогали ему изо всех сил. Руль хоть и скрипел, но всё же поворачивал корпус корабля, который был переведён на неизведанный курс и дальше поплыл по инерции. Куда ведёт этот наш путь? Кто знает… Дело, во всяком случае, далеко не только в экономическом переустройстве, хотя это было и продолжает быть скрипучим делом. Гораздо существеннее, по-моему, отношения между людьми внутри страны и позиция целого по отношению ко всему миру. Страна выпала из того мира, к которому она принадлежала и с которым совершила весь исторический путь. Она потеряла связь с прошлым, движется к неизвестному будущему и непрерывно отдаляется от цели, поставленной по воле людей, поверивших в свою способность провидеть будущее. Мандельштам подозревал в самом начале плавания, что «десяти небес нам стоила земля». Знал ли он, что мы потеряем не только небеса, но и землю? Может, и предчувствовал нечто подобное. Ведь не случайно сказано в этом стихотворении: «В ком сердце есть, тот должен слышать, время, как твой корабль ко дну идёт».
Своеволец, услыхав от женщины «нет», способен пустить себе пулю в лоб, человек, стремящийся к богатству, пускает по ветру всё, что у него есть, надеясь выиграть в карточной или биржевой игре. Иногда он становится блатарём и вскрывает банковский сейф, расплачиваясь за это тюрьмой. Своеволец уничтожает всё и всех, кто ему мешает, и прежде всего самого себя. Разрушение и самоуничтожение — неизбежные следствия своеволия.
Своеволец, теряя чувство реальности, непрерывно взвинчивает себя мыслью, что ему всё доступно и он всё может. Своевольный человек и своевольное общество не только не желают считаться с реальностью, но действительно не видят её. В уме они переделывают её на свой лад и не способны поверить, что она иная.
История первой половины двадцатого века, прочтённая как разгул своеволия, отказавшегося, как ему положено, от всех ценностей, накопленных человечеством, является прямым следствием гуманизма и «демократии», потерявших религиозную основу. Таков процесс, длившийся веками и пришедший к логическому завершению в нашу эпоху.
Дар нашего времени — снисходительность к себе, отсутствие критериев и не покидавшая никого жажда счастья. Мне кажется, ни одна эпоха не дала такого пафоса самоутверждения и своеволия, как наша. Это болезнь времени, и она ещё в полном разгаре.
