На равнине у стены, окружающей рай, собрались миллиарды.
В полдень первого дня, когда открылись ворота, по ковровой дорожке под торжественную медь духовых оркестров, внутрь прошли лучшие. Во главе колонны шествовало человек сто почти что святых людей, и у каждого на груди сверкал почетный знак, врученный ангелом еще утром, на общем празднестве. Днем позднее открылось тысяча шестьсот врат, и под колокольный звон двинулись простые праведники. Их было столь много, что списки колонн на стенах для объявлений до вечера сменились раз двадцать.
Ангелы с сияющими белыми крыльями разносили пищу, воду и горячий чай тем, кто еще не был включен ни в одну из маршевых команд.
Сколько я ни подходил к стендам моего сектора, фамилии своей в списках не нашел. Время от времени колонны для прохождения ворот формировались по устным вызовам, но меня не выкликали.
На третий день, с рассветом, три четверти ворот оказались затворены. Похолодало. Белые ангелы куда-то пропали, вместо них появились ангелы серые, далеко не столь яркие и величественные, как прежние. Они иногда летали над равниной, но больше ходили между палатками и вызывали тех, у кого следствие по делу затянулось, но вердикт все-таки оказался положительным. К вечеру, уже в сумерках, набрали последнюю колонну -- из тех, кому дали пропуск в рай по апелляции.
До полуночи в свете редких фонарей я подходил то к одной информационной стойке, то к другой, но никто мне не мог толком объяснить, чем закончилось расследование по моему делу. Когда я спрашивал, где и как подать апелляцию в случае отрицательного итога, мне отвечали разное. Чаще всего, указывали на соседние стойки: там, мол, вы можете узнать всё в точности, но когда я туда добирался, оказывалось, что соответствующий сотрудник отсутствует. Чаще же мне говорили иное, а именно, что с апелляцией я уже опоздал. Пытался ли я спорить? Ведь мне никто не сообщил, когда, где, как можно подать апелляцию... Но я и рта не раскрыл, поскольку меня охватило настроение безнадежности.
Утром четвертого дня пошел мелкий колючий снег. Сначала он быстро таял, потом земля оделась в белое крупчатое сеево и больше не захотела сбрасывать наряд. Серые ангелы объявили набор добровольцев на строительство легких временных домиков, куда оставшиеся могли перейти из палаток. Тем, кто захочет закатать рукава и поработать, обещали амнистию. Я встал в общий строй. Но добровольцев оказалось слишком много, и серые ангелы, пройдясь вдоль шеренг, вывели тех, кому работа на строительстве не поможет, слишком уж у них сложные случаи. Вывели и меня.
Как только застучали топоры, меж палаток заскользили черные тени. Преисподняя, как оказалось, оценив объем предстоящей работы и опасаясь не справиться с напряженным графиком, направила к нам своих представителей -- заранее изымать безнадежных. Забрали, кстати, двух молодых парней и из нашей палатки.
На закате нас расселили по домикам, а большую колонну строителей провели через единственные ворота, остававшиеся открытыми. С полдюжины непричастных к плотницким трудам хитрецов увязались было за ними, но их живо отыскали и вытащили.
Ночью многие не могли уснуть, жгли костры, буянили, даже дрались, кажется. Но ближе к утру всем запретили разводить огонь во избежание пожара, драчунов разняли, кого надо -- отвели в медпункт.
Я тоже никак не мог настроиться на сон, но не шумел. Просто на меня снизошло отупение.
Утром пятого дня ударил мороз.
Серые ангелы исчезли. На их место пришли какие-то совсем уж скромного вида ангелы, которые не летали и даже нечасто расправляли крылья
(да и крылья-то у них были неказистые -- с буровато-пестрыми перьями утиной расцветки). Они ходили от барака к бараку и хмуро отдавали распоряжения. "Утиные" ангелы не захотели разносить еду и питьё. Для этого они набрали добровольцев и разделили их на смены. Меня опять не взяли. Потом созывали тех, кто согласится убирать мусор, мыть посуду... Позже -- тех, из кого составлялись отряды для поддержания порядка. На сей раз никому не обещали амнистии. Просто говорили: хочешь работать -- работай, а не хочешь, так ступай своей дорогой. Я опять не пригодился.
Кстати, последние ворота, ведущие в рай, закрылись.
Ночью передрались отряды, которым поручена была охрана порядка.
Шестой день начался с метели, ее сменил лютый холод. У меня закоченели руки. Я долго грелся у печки, затем все-таки осмелился выйти наружу. И тут, как раз при двери, ухватил меня клешней бес, поднял в воздух, покрутил, рассматривая то с одной стороны, то с другой, встряхнул пару раз и отбросил в сторону, недовольно бурча.
Я долго сидел на снегу и плакал, как мальчишка.
Мимо прошел утиный ангел, скликая тех, кто не побрезгует разбить лед на дырках в сортире, а еще вычистить всё, что там нагадили мимо, не дойдя, да и просто свинским обычаем прямо на полу. Я побрел за ним.
Нас построили, всего человек двести. Ангелы, как водится, прошлись по рядам, каждому второму велели уйти. Мне один из них бросил: "Ладно", -- и не стал выводить. Чуть погодя нам выдали ломы, лопаты, телогрейки и развели по сортирам огромного лагеря.
Мне достался напарник со странной фамилией Папуасов. До сумерек мы вкалывали молча, тяжело, едва сдерживая брань на устах. Только раз он пожаловался: "Ужас, как хочется закурить!" А я ему: "Терпи, браток, такая жизнь". Провоняли страшно. За час до темноты явился наш ангел, посмотрел, как у нас тут, и отвел в особый банный барак, на помывку. Я сомлел от усталости, да и заснул прямо там, на широкой лавке. Сил не хватило дойти до своего места.
В предрассветный час главный утиный ангел разбудил меня и распорядился идти на общее построение чистильщиков. Встав перед нами, он принялся недовольно говорить о том, что вчера поработали скверно, что большинству придется опять взяться за инструмент -- переделывать, где схалтурили. Пятеро или шестеро молча покинули шеренгу и разбрелись по баракам. Ангел долго смотрел им вслед, но ничего не сказал. Потом вызвал командным голосом:
-- Володихин! Папуасов! Два шага из строя... шагом марш!
Трепеща, я вышел из строя. Что мы не так сделали? Вроде, пахали на совесть.
-- Только у этих двоих всё более или менее нормально, жалоб не поступало... Идите за мной.
Мы последовали за главным утиным ангелом, и снег громко хрустел у нас под ногами. Вот намело-то, прости, Господи! По щиколотку.
Слышалось, как ангелы младшего чина у нас за спинами начали разводить чистильщиков по работам.
Мы долго двигались какими-то окольными путями, сворачивали то туда, то сюда, я совершенно потерял направление. И вдруг мы очутились перед стеной, преграждавшей путь в рай. Там была маленькая калитка, едва одному протиснуться. Ее запирала полоса железа с ржавым амбарным замком. Такой часто вешают на дачные сараи или на гаражи со старыми, не слишком дорогими автомобилями.
Ангел отпер замок, отворил калитку и объявил нам:
-- Ну хорошо, проходите.
Господи, прости меня, если я написал что-то не то.