Федор Михайлович Достоевский:
По внутреннему убеждению моему, самому полному и непреодолимому - не
будет у России, и никогда еще не было, таких ненавистников, завистников,
клеветников и даже явных врагов, как все эти славянские племена, чуть
только их Россия освободит, а Европа согласится признать их
освобожденными!
И пусть не возражают мне, не оспаривают, не
кричат на меня, что я преувеличиваю и что я ненавистник славян! Я,
напротив, очень люблю славян, но я и защищаться не буду, потому что
знаю, что всё точно так именно сбудется, как я говорю, и не по низкому,
неблагодарному, будто бы, характеру славян, совсем нет, - у них характер
в этом смысле как у всех, - а именно потому, что такие вещи на свете
иначе и происходить не могут.
Начнут же они, по освобождении,
свою новую жизнь, повторяю, именно с того, что выпросят себе у Европы, у
Англии и Германии, например, ручательство и покровительство их свободе,
и хоть в концерте европейских держав будет и Россия, но они именно в
защиту от России это и сделают.
Начнут они непременно с того,
что внутри себя, если не прямо вслух, объявят себе и убедят себя в том,
что России они не обязаны ни малейшею благодарностью, напротив, что от
властолюбия России они едва спаслись при заключении мира вмешательством
европейского концерта, а не вмешайся Европа, так Россия проглотила бы их
тотчас же, "имея в виду расширение границ и основание великой
Всеславянской империи на порабощении славян жадному, хитрому и
варварскому великорусскому племени".
Может быть, целое
столетие, или еще более, они будут беспрерывно трепетать за свою свободу
и бояться властолюбия России; они будут заискивать перед европейскими
государствами, будут клеветать на Россию, сплетничать на нее и
интриговать против нее.
О, я не говорю про отдельные лица:
будут такие, которые поймут, что значила, значит и будет значить Россия
для них всегда. Но люди эти, особенно вначале, явятся в таком жалком
меньшинстве, что будут подвергаться насмешкам, ненависти и даже
политическому гонению.
Особенно приятно будет для освобожденных
славян высказывать и трубить на весь свет, что они племена
образованные, способные к самой высшей европейской культуре, тогда как
Россия - страна варварская, мрачный северный колосс, даже не чистой
славянской крови, гонитель и ненавистник европейской цивилизации.
У них, конечно, явятся, с самого начала, конституционное управление,
парламенты, ответственные министры, ораторы, речи. Их будет это
чрезвычайно утешать и восхищать. Они будут в упоении, читая о себе в
парижских и в лондонских газетах телеграммы, извещающие весь мир, что
после долгой парламентской бури пало наконец министерство в (...страну
по вкусу...) и составилось новое из либерального большинства и что
какой-нибудь ихний (...фамилию по вкусу...) согласился наконец принять
портфель президента совета министров.
России надо серьезно
приготовиться к тому, что все эти освобожденные славяне с упоением
ринутся в Европу, до потери личности своей заразятся европейскими
формами, политическими и социальными, и таким образом должны будут
пережить целый и длинный период европеизма прежде, чем постигнуть хоть
что-нибудь в своем славянском значении и в своем особом славянском
призвании в среде человечества.
Между собой эти землицы будут
вечно ссориться, вечно друг другу завидовать и друг против друга
интриговать. Разумеется, в минуту какой-нибудь серьезной беды они все
непременно обратятся к России за помощью. Как ни будут они
ненавистничать, сплетничать и клеветать на нас Европе, заигрывая с нею и
уверяя ее в любви, но чувствовать-то они всегда будут инстинктивно
(конечно, в минуту беды, а не раньше), что Европа естественный враг их
единству, была им и всегда останется, а что если они существуют на
свете, то, конечно, потому, что стоит огромный магнит - Россия, которая,
неодолимо притягивая их всех к себе, тем сдерживает их целость и
единство...."