+++
Снова в кухне свет неясен.
Вечер. Дымно. Поздний гость.
Как заметна пыль на красном!
Брешут подлые часы.
Подчеркнет разброд фаянса
стол, размером в стадион.
Гриф гитары душат пальцы.
Быстро остывает чай.
Разговор в скрещеньи взглядов.
Спор, который трудно вспомнить.
Над глинтвейном чадно рядом
Полыхают две свечи.
Гости дом оставят шумно,
Надышав последним хмелем.
Я всегда была безумна -
Чтоб любить его стихи.
Лежу я недавно (поза-позавчера, в пятницу) на рельсах, и думаю: «Вот трамвай едет... Я лежу... А ТАК ли я прожила свою жизнь, чтобы сейчас мне умереть было бы не страшно?..» Не слишком-то уж и легкий вопрос, вы, наверное, заметили…
Я случайно упала, не специально. Поздно возвращалась с работы. И вдруг – трамвай. И если я не сажусь в этот трамвай, то следующий – через 20 минут. Не раньше. Маршрутки уже не ходят… Поэтому хорошо бы успеть… А тут приключились на мне «полноценные» длинномерные джинсы.
То есть я сама их утром в ясном сознании надела. Были «капри» все лето (по колено), бегать не мешали. А тут – джинсы, со штанинами внизу, путающимися почему-то при неспортивном беге трусцой… И мокасины еще... Раньше, когда тепло – то тапки-шлепалки носила, тоже вроде не кроссовки… Но привычные… А тут мокасины, не кроссовки, опять же шь!
Побежала я, побежала… И почему-то не ВДОЛЬ рельсов, а ПОПЕРЕК… Темно. Район Конного рынка… Людей мало. Только трамвай, как инопланетный корабль-аквариум на подходе… Я еще, точно помню, смотрю на него, и думаю: точно ведь аквариум! И тут я спотыкаюсь!!! Лечу, падаю. Во весь красивый 176 см рост… В конце еще сумкой взмахнула... Как Плисецкая в финале лебедя умирающего танцует – укрывает себя рукой и трепещет…
Вот я тоже укрыла себя рукой, как крылом, легла на рельсы, а сумка – на встречную линию рельсов куда-то легла… Так мы и лежали все вместе – джинсы, мокасины, я, сумка… Но не долго. Трамвай зазвенел мне вежливо и испуганно, типа, не спи - замерзнешь... Водитель увидел меня и успел затормозить… И я даже еще встала и немножечко побежала к трамваю. Чтоб его оббежать и залезть внутрь…
Людей много было внутри. Никто даже не рассмотрел, что я вся в пылюке вываляна… Так себе. Приличная женщина красивая в пончо и хипповой сумкой-мешком на плече (серая сумка, немаркая ваабче). На Барабашово купила в магазине «Саквояж», там такие классные сумки с рваными-обтрепанаными всеми деталями и карманом… Извините. Я отвлеклась…
… Я даже не порвала ничего. Только колени под джинсами сбила… И мазала их йодом вечером. Но шрамы даже украшают женщину... Ведь правда?!
Люди, будьте внимательны, не бегайте по ночам поперек рельсов! Берегите себя, чтобы незапланированно-внеурочно о вечных вопросах не думать
(а всё ли я успел сделать в этой жизни, чтобы сейчас, сию минуту, бездарно и без прощаний - п…ц).
Пожалуйста, учитесь на чужих ошибках – на моих!
Люблю, когда ночь и когда засыпаю, чтоб город шумел и фонари светили… Ну и что, что я на 16-м живу… А чё лежать, как в гробу – в темноте и в тишине… А так – трамваи звенят возле 602-го микрорайона (это 5 автобусных остановок от меня). А так – слышно, как троллейбусники клепают стыки проводов назавтра. А так – слышно, как гуляют и пьют пиво студенты где-то там, в детском скверике у подножия моей многоэтажки. И даже слышно, как уходят в депо метрошные поезда электричек в наземных перегонах на Барабашово…
Когда я в гостях у мамы, там замечательно трещат кузнечики и пахнет в открытую форточку очередными сезонными цветами с клумб под окнами. А я раззяпливаю занавески, выключая свет, и мне светит в окно прожектор, который над складами фермерского хозяйства старается изо всех сил (точно известно, что складам он мало помогает)…
Когда бабушка была жива, и я у неё оставлялась родителями на все лето, устраивалась спать так, чтобы в окно светил фонарь через речку у цыган… Бабушка ворчала тихонько, что правильно спать не только с закрытыми плотно шторами, но и с закрытыми ставнями… Возможно, она была мудрой, в километре находилась психбольница, мало ли что… Но я всё равно спала, как мне нравилось – я была любимой балованной внучкой…
Мне не хватало и не хватает города всегда.
Даже когда отлично с друзьями, плещет река, пахнет дымом костра и соловьи… Ну, так, пару-тройку дней… И всё, пора в город… Очень хочется ванны, горячей воды, и чтобы спать так, как я люблю – с шумом города, светом города…
Нравится мне это!
Её любимое платье – черное по фигуре, с белой розой в вырезе на груди. Она была настоящей, она была смешливой, она была красавицей в свои 50. Она умерла в Австралии, не пережив разлуку с родиной и друзьями… А может быть, не пережив разлуки с мужчиной, с которым я столкнулась у неё на кухне, будучи однажды в гостях. Я спросила: «Зинушка, откуда он?» А она ответила: «Никогда не спрашивай, от кого приходит к тебе мужчина, если он приходит к ТЕБЕ. Спроси меня лучше: Какой он? - Он замечательный». Однажды сидели у неё в красной гостиной. Чай. Телик. Что-то про войну. Потому что стреляли. И потому что бегала и ползала вокруг дивана Зинушкина внучка с игрушечным автоматом, по размеру как раз с внучку… Мы листали журналы и книги, готовились вместе к блоковским вечерам в школе… Ассиметричные плафоны центрального света делали мою любимую учительницу старее, чем я любила её. Мы выключили центральный свет и пытались понять, о чем фильм… Внучка Олечка (вылитый маленький Ленин на октябрятском значке, такая же кудрявая и с ямками на щеках) – наоборот, следила за сюжетом киношки очень пристально. Мы обсуждали, какая будет музыка, кто будет Блоком. «Кто буду я, Зинушка?» «Ты будешь Гиппиус», у тебя получится… Я думала, Гиппиус – Зинаида, Зинаида – почти Зинушка. Пусть буду Гиппиус. А хотелось быть Незнакомкой, дышать духами и туманами, садиться у окна... Вдруг из-за дивана дикий детский рев басом: «Зинушка!» «Что, маленькая?» «Зинушка, а где же НАШИ?!» Она имел право называть бабушку Зинушкой… Наводим дружно с Зинулей резкость на экран... Эпизоды 1-й мировой войны, где НАШИ – непонятно. Дико хохочем, почти падая с дивана. Растерянная внучка перестает орать и плакать, и удаляется, возмущенно топая пятками, потрясая кудряшками… Она говорила: «Хочешь, чтобы тебя любили – не делай ничего специально для этого. Хочешь, чтобы тебя читали – сними кожу, будь собой, не придумывай ни капли, только пиши, что чувствуешь, тогда получится». Вот так и приучила – жить без кожи, быть собой, не придумывать ни капли. Жить так, как чувствую. А сама бросила нас. И меня. И своих. Не смогла. Я не пишу книги. Но я стараюсь быть собой и не фальшивить. Что меня грело, когда она уехала - с нею «уехал» мой Шекспир. Я очень надеялась: ей не одиноко в Австралии с МОИМ Шекспиром. Если существуют в мире учителя, которых принято называть Учителями, это – она. А я не пишу книги. Я продаю металл. И охладители для пива. Прости меня, Зинушка.
Зимой было однажды. Забегаю в лифт собственного подъезда… А почему забегаю – двери были уже гостеприимно распахнуты. А почему гостеприимно – у меня раньше крутой подъезд был. Почему "был" – потому что все VIP-ы расселились-разъехались. Остался "просто" подъезд. Даже сестра Аджоева свалила куда-то.
Снег, зима, а не очень холодно. На улице минус 5 где-то… Я без шапки, есс-но))). Красота, кто понимает). Кудри, значит, на моей голове. Брюнетка. Глаза блестят, снежинки тают в волосах… В лифте – зеркало, я себя прекрасно вижу и внимательно разглядываю… Снежинка, тая, оставляет от себя малюсенькую капельку воды. И капелька тоже блестит. Красиво.
Пялюсь на себя в зеркало, слежу, как тают снежинки… Просто Крамской какой-то, «портрет Незнакомки»… Дома спит ребенок. Я еду его кормить, торопилась убежать побыстрее с работы. Мой папа (дедушка) оставлял его спящим, и уходил в ночную смену сторожем. Мой папа – герой, он оформил отпуск по уходу за внуком. А я днем работала тогда и училась заочно. Я с работы не должна была ни в коем случае задерживаться. Мы боялись, чтобы малыш спал один без присмотра взрослых. Мне на 16-й этаж, остальным (кто в лифте ждал, по-любому - НИЖЕ этажом).
«Стоп», -говорю я себе. Кто-то ж ЕЩЕ в лифте со мной!. Дурында такая, запоздало соображаю, что МЫ ЕДЕМ, в районе 5-8-го этажа…. А этаж никто не спрашивал и кнопка этажа щелкнула один раз… А чувак же ж там был, по –любому, лифт подогнал и подождал… То, что я его в зеркале не наблюдаю – не факт, я же рослая девушка вся такая… Оглядываюсь. Блядь! Вернее, наркоман! С ножом. А его брюки лежат на полу на ботинках. А эрегированный член торчит из-под грязной рубашки, а я смотрю прямо в булавочные зрачки белого плоского лица, такие, что…
Я ему говорю: «Тебе плохо и одиноко»? А он: «Отсоси, а то попишу-порежу». Я – ему: «Зачем я? Ты такой симпатичный, у тебя ж, наверное, девушка есть»… Я улыбаюсь, как идиотка... Он ОТВЕЧАЕТ: «Нет у меня никого», при этом у него почему-то член «падает», а трясущиеся губы что-то еще как бы говорят... Но от внезапного ужаса я ВООБЩЕ вдруг ничего не слышу - я глохну, вата страха забивает мне уши! Я въебашиваю с размаха ему коленом по яйцам, а левой рукой – ударяю по кнопкам этажей - надо открыть двери этой тесной коробки. Лифт останавливается, я вижу цифру «14».
Мои соединенные вместе кисти рук безжалостно изо всех сил опускаются на его подставленный затылок - наркоман корчится от боли в паху, согнувшись почти пополам, и я ударяю соединенными руками в основание черепа… Сахалинское суровое детство заставляет меня вспомнить уроки самозащиты Андрея (мальчик на блестящем мотоцикле, спасибо тебе). Наркоман, видимо, ослепнув от боли после первого удара и охуев от второго удара по голове, путаясь в штанах, ловит руками на ощупь на полу выроненный нож.
Носком сапога я выбиваю нож в коридор, красивый нож с полосатой разноцветной ручкой и с задорным изогнутым лезвием - я боюсь его, как будто он может ожить и ужалить меня… Блестящей ртутной рыбкой нож, звеня, вылетает из лифта, и на звук ножа через спину выкатывается из узкой лифтовой кабины наркоман. Я начинаю слышать звуки... Господи, как здесь тесно здесь, ни отступить, ни размахнуться ногой... Мои пинки вряд ли уже действенны, я слабею с каждой секундой от стресса битвы за собственную жизнь и сон моего ребенка, который меня должен ОБЯЗАТЕЛЬНО дождаться… Я снова ударяю по всем кнопкам этажей рукой - раскрытой ладонью, почти теряю сознание, изо всех сил целюсь нажать кнопку «16», отбитые руки болят. Ликую.
Потом всё было хорошо. Но потом – не считается!
Понимаете, это была АБСОЛЮТНАЯ секунда победы.
Это была идеальная животная битва самки за жизнь своего ребенка и за свою жизнь.
Поведение на рефлексах.
Абсолютное состояние «Я ЖИВА»… «МЫ ЖИВЫ».
Моему организму не хватает железа. С детства. Железа как бы достаточно, но не вполне. Поэтому мама настаивает, чтобы я ела яблоки. А я их терпеть не могу. Я уверяю маман, что железа еще много в гречневой каше, печенке разных животных и даже в печени рыбы трески, я тупо отказываюсь иногда (и мы ссоримся с ужасной силой, как будто у нас других поводов ссориться нет, мы ссоримся даже сильнее, чем когда она в мои 18 лет поняла, что я курю и была в ужасе на грани инфаркта)… В общем, уверяю маму, что яблоки – это не панацея. Я даже иногда успешно демонстрирую, как я замечательно ем груши (обожаю груши)… Но не помогает ничто! Как только начинается сезон яблок, - мне хана.
Даже теперь, когда я выросла и очень самостоятельна, прибегая к подаренному непутевой дочерью мобильному телефону, мама находит время меня подоставать, и раз в два-три дня труба спрашивает озадаченным голосом, съела ли я те яблоки, что привез последний раз папа, и не передать ли мне яблок еще… Ы-ы-ы.
Я ем на кухне яблоки. Почему на кухне – там есть маленькая скамеечка, сидя на которой удобно чистить картошку. А в остальное время я ставлю на скамеечку ноги. Так удобно и уютно сидеть, особенно если книжка в руках...
Читаю Джеральда Даррелла и ем яблоко сорта «белый налив», пристально разглядывая сначала то место, откуда собираюсь откусить… Вернее, я вообще разглядываю яблоко… Заглядываю, есть ли черенок-ножка, выдающий причастность яблока к ветке, на котором оно росло и наливалось. Ага, я сразу обнаруживаю бок, которым оно хрястнулось, падая с ветки на землю… О, как интересно: в буреющей железом (!) вмятинке застряли и не отмылись водой какие-то мусоринки, даже застрял малюсенький сучочек!.. А вот дрянь какая-то… Шкрябаю «дрянь» ногтем. Это микрофлора, маленький медальончик яблочной болезни, овальный и красивый, похожий на специальную инкрустацию по коже (яблока)…
Я с хрустом откусываю бледно-желтый бок, и дальше уже рассматриваю только ноздреватые крупитчатые, как мокрая манка, внутренности… Я стараюсь не думать, что я ем просто яблоко.
Я стараюсь думать о том, что я ем август, лето и другие витамины…
Я была Киеве в китайском ресторане, второй раз в жизни (в китайском ресторане, а не в Киеве). Пригласил босс и боссова жена. Не слишком демократичный у нас командор, просто ему с женой было скучно в командировке, и меня взяли с собой типа поразвлекать их вместо клоуна, я же забавная местами… Рабство, короче, средневековье, апофеоз тирании, но в ресторан хотелось, тем более, сама бы я не потянула такое развлечение, а, уже побывав раз в китайском ресторане у нас, в Харькове, в «Пекине», я хотела удостовериться, что китайская кухня мне действительно по душе. Посредине ужина между сменами блюд, когда что-то съедено уже было, а что-то нам еще не принесли, под предлогом похода в туалет, я побродила по заведению. Людей было мало, для ужина - рано, для обеда – поздно. Я узнала, что повара, подсобные рабочие, все-все почти здесь - всамделишные китайцы. Только официанты наши - парень и девушка. Девушка ничего особенного из себя не представляла (внешне была похожа на русскую ди-джейшу Ксению Стриж), а вот парень – очень славянский тип, эдакий Сергей Есенин…
На Есенина я наткнулась возле чуда необыкновенного, офигенских размеров аквариума, полного душераздирающе красивых рыб нереально огромных и странных... Есенин, шевеля бровями, жаль, не могу показать, как шевеля, в ответ на мой вопрос, пресноводные рыбы или морские, спокойно-размеренно пояснил, что вода пресная, рыбы – китайские карпы, я могу выбрать любого и нам зажарят сейчас же. Пару секунд я верила, но потом перестала, хотя так ведь бывает, что живность показывают живой перед приготовлением из неё еды. А мы уже заказали рыбу на самом деле (карп под соевым соусом на гриле). И я подумала своевременно, что Есенин «чешет». Я даже не улыбалась, когда смотрела в его голубые безмятежные глаза, мы уже оба понимали, что прикалываемся… Тем же умиротворенным тоном Есенин признался, что таки да, он «погнал», рыбы аквариумные, и скучно тут без «чёса»… Такой вот ресторан. Китайские повара и одесские официанты.
А, еще: в этом ресторане я закрыла дверь туалета, а выйти смогла, НО НЕ СРАЗУ)))... За 5 минут и с жизнью простилась, и вспотела от стыда и ужаса... Обошлось, дверь открылась сама. Ручка вместе с замком были такими расхлябанными, что выпадали практически в руки вместе с «мясом» и шурупами… Вот ведь))).
В начале весны было. В автобусе возвращаюсь с работы... В руках пионы (только что на остановке просто так добрая женщина подарила, наверное, ей неудобно было охапку переть, а тут я подвернулась, интеллигентная вся из себя девушка с грустными глазами), еще есть у меня сумка. Точнее, фирменный кулек с логотипом родного предприятия, мерзкий такой. Он наполнен нужными пустыми банками для мамы (везу с работы, хочется банки эти тихо задвинуть ногой под сиденье и забыть навсегда, но МАМА ЖДЕТ, и несла уже долго, жалко, в общем, бросать). Еще у меня сумочка легкомысленная через плечо, но она временно на коленях едет… Сижу лицом к задней площадке – вся в пионах, сумочках и сумках, ну просто с ног до головы... Представили, надеюсь, этот кошмар… Людей – тьма… Жа-а-а-а-ра-а-а… Мне в затылок печет заходящее солнце. Потный страдающий народ вокруг, ясное дело... Передо мной светится белой холщёвой задницей мужская попа. Белые такие тонкие штаны небеленого льна или холста, не знаю, что за ткань, но тонкая-прозрачная… Карманы на заднице есть, по бокам слегка. В принципе, брючки славные, приветливые… Он (обладатель штанов и соответственно задницы) от солнца отвернулся, но попа висит перед моими глазами… Ну и что, что он в брюках. Значит так, рассматриваем стринги – это видно невооруженным глазом. А на потной попе - волосики колечками... Лето))).
фото из сети, НЕ с места событий, описываемых в заметке!
