"У этой проблемы нет военного решения". Эта установка постепенно превращается в доминирующую аксиому, определяющую как действия власти, так и отношение общества к российской агрессии.

При этом галерея украинских отцов-основателей представлена личностями, которые придерживались прямо противоположных принципов, считая оружие – лучшим украшением исторического портрета.

Мы гордимся их бурным прошлым, с волнением рассматривая в музейных экспозициях потемневшую от времени сталь. Перьям и чернильницам – свидетелям заключённых договоров – достаются случайные взгляды и незаметная участь.

Поэтому весьма непросто вспомнить имена дипломатов, принёсших мир и почитаемых наряду с генералами добившихся побед. И британский премьер Чемберлен с его бесславным "Я привёз вам мир" – один из самых узнаваемых в этом ряду.

Так сложилось со времён фараона Аменхотепа, что самую эффективную "закройку" политической географии осуществляет рука, плотно и потно сжимающая что-то рубящее, колющее или стреляющее.

При всем богатстве накопленного гуманистического багажа, меткий выстрел в зону гарантированного поражения остаётся надежнейшим средством убеждения – особенно когда дело касается базовых жизненных интересов, и нет никаких оснований надеяться на резкие перемены.

В Украине с ее ареопагом атаманов и гетманов, как и у всех остальных народов, первоочередным поводом для гордости служат уничтоженные враги и отомщённые обиды. Поэтому военное решение есть всегда. Утверждение обратного будет противоречить всему энциклопедическому содержанию "Британики".

Просто если его нет у вас – значит, оно есть у кого-то другого.

В связи с этим кажется крайне опрометчивым погружение общественного сознания в состояние пацифистского успокоения. И остается только повторить за героем "Доктора Живаго": "От того, что нам страшно, не следует, что этого не будет…"

Неизбежное соседство с перегретым российским "реактором" несет перманентные и реактивные угрозы. Необходимость постоянного пребывания в "красной" зоне готовности требует наличия принципиально иных рефлексий.

От восточного соседа можно ожидать как направленного взрыва, так и разлома его "духовноскрепной" конструкции с неизбежно широким разлетом тяжелых обломков. И еще не понятно, что несет большую опасность.

Неустанно подогреваемая Кремлем патриотическая истерия, помноженная на хронические недоимперские комплексы, кризис управления – смесь опасная и слабо прогнозируемая.

Можно не соглашаться быть чьим-либо аванпостом, но точно с таким же упорством можно отрицать факт заболевания. В таком случае остается либо принять реальность и начать лечение – либо дать болезни завершить начатое.

Поэтому постоянно звучащие подсчёты неблагоприятного для нас соотношения танков-самолётов-миномётов и математически убедительные рассуждения о неизбежности поражения – совсем не те установки, которые должны быть сформированы у сознательных граждан.

По сумме негативных прогнозов Украину постоянно и неизбежно помещают в монохромную заданность "от плохого к худшему" – "ваш путь предопределён, сопротивление бессмысленно, планы не реализуемы".

Однако подобный рационализм как метод прогнозирования так же надёжен, как и здравый смысл в утверждении, что Земля плоская.

Вождям афганских племён, к примеру, хронически не успевали донести мысль о бесперспективности противостояния с разного рода имперскими образованиями. Видимо, поэтому британские винтовки викторианской эпохи "Энфилд", наряду с советскими автоматами АК-47 занимают почётное место среди военных трофеев в пуштунских шатрах.

У истории вообще нет предопределённых и безвыходных ситуаций.

Хотя историки не любят аналогий, но глубину понимания сути происходящего они определённо задают.

Франция периода Великой революции. Конвент в состоянии войны с Англией, Австрией, Пруссией, Голландией, Испанией. В стране засуха, голод, экономическая блокада, восстание провинций, политический кризис... Самое время сказать, что "у этой проблемы нет военного решения".

Но французы образца 1793 года отличались от французов образца 1940-го года. Тотальная мобилизация, всеобщий призыв и миллионная армия стали гарантами национальных прав и свобод.

Именно поэтому полтора столетия спустя позор капитуляции и колоны Вермахта в Париже не сделали Францию менее великой. Кроме "ватерлоо", у нее были свои "аустерлицы".

А если что-либо подобное произойдёт с нами – какой ответ мы в состоянии дать, когда, как известно, "существует только одно решение"?

Какой исторической матрице мы будем соответствовать? Или ее необходимо задать?

И если нам даже удастся избежать необходимости бороться за выживание в условиях большой войны – разве с нас снята обязанность вернуть законно нам принадлежащее?

В этом случае наше суверенное право – самостоятельно определять, какие решения возможны, а какие нет.

У истории, как известно, мрачноватое чувство юмора и склонность повторяться в зеркальном отражении. Когда Россию будет трясти и выворачивать – хунта, фашисты и распятые мальчики станут осязаемой российской реальностью – самое время возвращать "наши пяди и крохи".

И тогда "вежливые добробаты" в Симферополе и "тактичные ЗСУ" в Донецке не должны казаться чем-то нереальным и не реализуемым.

Наступит время с возможностью принятия только одного правильного решения.

Но ответственность человека, его принимающего, будет несоизмеримо тяжела.

А пока остается надеяться, что диагноз генерала фон Клаузевица об уповании на будущее, которое создаётся в настоящем и выходит уже изуродованным из ленивых рук – это о ком то другом.

Андрей Демартино, специально для УП