Дед редко и неохотно рассказывал о войне. Если уж говорил, то чаще о людях и о человеческой натуре. О том, что подвиг -- это не крики "Ура" и рукопашная с танком. Это преодоление себя. В любом виде. Мало кто по доброй воле и с радостью отправится умирать. Но сознание общего дела, защиты родных и близких отодвигало страх на задний план. На войне была не только и не столько водка, сколько единство общих устремлений. Дух более сильных подпитывал более слабых, укрепляя их, подбодряя и поддерживая. Поэтому я говорю, что геройствовать на войне гораздо проще, чем в мирное время. Когда ты остаёшься один на один с собственными убеждениями и собственной самооценкой. Друг деда добровольно вызвался на прямое переливание крови, хотя терял сознание от крохотного пореза. Что это -- геройство? Девочка-медсестра, вытаскивающая здоровенных амбалов на себе под обстрелом... Сколько нужно выпить, что бы пойти на это добровольно? Или взрослый мужик, легко раненый в ногу, рывком прикрывший её от взрыва и подаривший жизнь ей и многим спасённым ею после, ценой собственной жизни? А ведь мог бы выжить...
Любые коллективные устремления заразны. Не исключение и героизм. Многие до войны прошли бы мимо пожара, аварии, беды. Не потому, что бездушны или трусливы, а потому что есть специально обученные люди за специально выделенные средства, которым положено всем этим заниматься. На войне таких людей единицы. Все остальные -- герои-волонтёры, сподвигнутые крупицами собственных микрогеройских убеждений на поступки, за каждый из которых в мирное время положена медаль.
Мой отец -- дитя войны. Так получилось, что последние пол-года он нелегально провёл с дедом на передовой. Однажды его попросили сбегать посмотреть, есть ли спуск к речке. Мальчишке это ничего не стоило, да и опасности особой не было. За очередным поворотом его ждала огромная собака. Папа собак боялся панически. Кто знает что это такое, поймёт, что наступает полный паралич и паника затапливает мозг. Ему было всего лет девять.... Папа говорил, что в мирное время никакая сила не заставила бы его идти дальше. Он мог просто развернуться, прибежать и сказать, что спуска нет. Никто бы не стал перепроверять и никто бы никогда ничего не узнал. В мирное время папа без зазрения совести так бы и сделал, по его словам, (это при том, что он у меня -- совесть ходячая в чистом виде). А тут не смог вернуться. Шёл как в тумане, пока понял, что он на берегу. Как назад попал, помнит смутно. Ночью они переправлялись на другой берег.
Вот такая сказка про страх. Его нет только у олигофренов. Они больны и не понимают опасности. Но есть страх, который управляет нами. А есть тот, которым управляем мы. И управлять в одиночку, без поддержки и одобрения гораздо сложнее, чем гуртом.
................ и только от нас зависит, что будет на этом месте.
