Почти каждая страница этой книги словно усеяна пеплом. Пеплом живым, теплым, искрящимся как зола из печки. Пеплом человеческих тел, мозгов, костей, волос, мяса – сырьем для советского крематория. Об истории "огненного погребения" в Советском Союзе, о тех, кто работал у печей, и тех, кто в этих печах горел, рассказывает книга Лидии Головковой "Где ты?". Она выпущена московским историко-литературным обществом "Возвращение", известным своими публикациями по истории ГУЛАГа.

Одна из страничек этой истории посвящена "делу коммунистической кремации". Началось "дело" сразу после Октябрьской революции, один из первых декретов Советской власти был посвящен не живым, а мертвым – декрет "о предании тел огню". По личному распоряжению Свердлова в железной бочке во дворе Кремля сожгли тело эсерки Фанни Каплан, стрелявшей в Ленина, "завещать свои трупы на сожжение" призывал соратников Лев Троцкий. Для сознательных граждан были выпущены праздничные открытки с видом дымящегося крематория...



В 1920 году на территории Александро-Невской Лавры было возведено неприметное здание "цвета мокрого бетона" по проекту, одобренному академиком Бенуа, с мощной печью "Металлург" внутри. Для каждой кремации требовалось до 350 килограммов березовых дров. Ради экономии бережливые большевики решили заменить дрова мусором. Удивительное зловоние растекалось по округе. В числе первых сожженных оказался красноармеец Малышев, 19 лет от роду, за ним последовал старик-нищий Иван Седякин.

Любоваться "огненными церемониями" после изысканного ужина у чекиста Каплуна ездили литераторы, художники, артисты революционной эпохи: Гумилев, Анненков, Чуковский, Белый, балерина Спесивцева. Это занятие считалось прогрессивным, как поход в экспериментальный театр Мейерхольда. Корней Чуковский посещал крематорий вместе с 13-летней дочерью: "Мы по очереди заглядывали в щелочку и с аппетитом говорили друг другу: "раскололся череп", " голубые огоньки пошли, горит мозг!", "загорелись легкие", – вежливо уступая дамам место... В углу я нашел свалку человеческих костей…". По воспоминаниям современников, одну из костей Чуковский забрал с собой, но потом не знал, что с ней делать…

В Москве крематорий был размещен в Серафимовском храме Донского монастыря. Для лучшего устройства печей были вызваны специалисты из немецкой фирмы "Топф и сыновья". Именно эта фирма чуть позже устанавливала печи в Освенциме и других лагерях уничтожения. Но еще раньше надежное немецкое оборудование пригодилось в сталинской России. В годы массовых репрессий печи крематория полыхали днем и ночью, выполняя и перевыполняя план. Для срочной кремации поступали замученные на допросах и расстрелянные в подвалах НКВД. Иногда привозили еще живых и стреляли тут же, в подвале крематория. Так был убит царский генерал Миллер, похищенный чекистами в Париже. В 37-м "тройка" Особого Совещания подписывала до тысячи смертных приговоров в сутки, уже не отдельными листами, а целыми альбомами со списком фамилий. Как говорил рядовым сотрудникам нарком Ежов: "Если во время операции будет расстреляна лишняя тысяча людей, беды в этом никакой нет!"


Сохранились воспоминания исполнителя смертных приговоров: "Осужденных раздевали догола и ставили к стенке, где были прикреплены доски, во избежание рикошета. Для стекания крови были установлены специальные желоба, но иногда кровь все-таки просачивалась на улицу и пачкала снег". Исполнителям приговоров полагалась водка без ограничения, ее можно было черпать ковшом из ведра. После смерти жертв пьяных до смерти чекистов развозили по домам. Одним из самых известных палачей того времени был Петр Магго. По воспоминаниям "коллег" по убойному делу, на его личном счету было около 10 тысяч казненных.

Мертвецов до крематория перевозили в фургонах с надписями "Хлеб", "Молоко" и даже "Советское шампанское". Процедура доставки "человеческого материала" была рационализована чекистом Бергом, после рационализации осужденных стали уничтожать прямо в фургонах, направив выхлопную трубу внутрь. Работникам крематория оставалось только вынуть тела и бросить их в печь. Не только нацисты были экономными хозяевами, коммунисты тоже отличались рачительностью. Человеческую золу собирали и раздавали подмосковным сельхозпредприятиям в качестве калийного удобрения... Знали ли колхозники и колхозницы, передовики производства, что разбрасывали по полям?

Наверное, нет.

Крестьяне Третьего Рейха, чьи поля и фермы находились по соседству с лагерями уничтожения, тоже пребывали в неведении. До сих пор в точности неизвестно, где развеян прах Мейерхольда, Кольцова, Бабеля, Якира, Тухачевского и других. Они стали дымом Отечества в буквальном смысле.
Лидия Головкова: "Близкие люди искали убиенных годами, десятилетиями. И, даже получив справку о смерти, продолжали надеяться на чудо. И каждый, в тысячный раз обращался к своему близкому, канувшему в небытие человеку: "ГДЕ ТЫ?".

Вот одно из стихотворений Семена Виленского, давшее название этой книге:

Звон колокольный дальний,
В камеру вместе с рассветом,
Колокол слышу печальный,
"Где ты? – доносится. – Где ты?"

Семен Виленский был узником пыточной Сухановской тюрьмы в Москве, где тоже в печах сжигали людей.

Московский храм-крематорий Донского монастыря сейчас снова стал храмом, помещение освятили и почистили, продув специальным пылесосом. Выдували спекшийся человеческий прах или, как шутили сотрудники крематория, "человечество во взвешенном состоянии". На месте злачном священник отслужил литургию, вместо жара печей и вони сжигаемой человеческой плоти теперь легкий огонек лампадок и сладкий аромат ладана. На этом месте нет мемориальной доски. Ничего нет.

Как будто ничего и не было...