-- Пардон-с. Пардон-с. -- Вежливость, но твёрдость скользила в его коротких фразах, коими он всячески демонстрировал свою образованность.

      В четверг, который ровно перед пятницей, в уездном городишке N.., в плюшевой гостиной мещан Блоховых собралась обычная компания. Несколько завсегдатаев разного возраста, ведущих бесконечные беседы о том, как славно жилось во времена иные и как измельчал нынче народишко... Бесполый поэт Боков, лирик и пародист, с усердием школяра-медалиста несущий светлый образ на каждый повод... Небольшое количество передовой молодёжи призвано было освежать своим присутствием обстановку, хотя по разумению хозяина больше ели и пили, чем пользы несли... Захаживал, бывало, городовой, в силу своей важности в беседы не вступавший, за исключением хозяина, но одним видом придававший весомости сему бестолковому обществу... И над всем этим незыблемо возвышалась сама мадам Блохова, женщина во всех отношениях монументальная и основательная.

      Таковым было это небольшое общество, как и многие его собратья на широких просторах провинциальных уездов. Вот сюда-то волею судеб и закинут был внезапно наш герой.

Всю свою нелёгкую жизнь помимо бога верил Антоша всего в две вещи: непоколебимую силу ума и его, Антоши, исключительную исключительность в этом вопросе.

      Будучи вполне заурядной наружности, изнутри Антоша хранил пылкое сердце любителя собственной истины и аристократа духа. Приправлено это было некой пытливостью ума. "Неужто, -- думывал Антоша, находясь в некоем меланхолическом расположении -- суждено мне в одиночестве разуметь всю глубину мирового устройства? Никак такое не возможно. Вот ежели взять, к примеру, животину. Так и та каждая свою стаю разумеет. Как кто посильнее выдастся -- стало быть вожак. А человек чем отличается? Нешто говорить умеет. Вот и получается, кто говорит мудрёней, тому и стоять во главе..."

      Так он себе мыслил обчество, которое тем временем с любопытством взирало на этакую невидаль.

-- А позвольте-с поинтересоваться, господин любезный, за какой-такой надобностью пожаловать изволили вы к нам? -- В очередной раз желая завести беседу ядовито поинтересовался сухонький старичок Сучков. -- По казённой али по интересной?

      Антоша приосанился и снизошёл до ответа.

-- Я, видите ли, скучаю-с. Недавно из европ возвратившись решил заняться гербаризацией. Очень нынче модно это за границей.

      Молодёжь удивлённо уставилась на этакое чудо.

-- А позвольте узнать, что оно такое -- эта гер-ба-ри-за-ция? -- Сонечка Лимонова доверчиво придвинулась поближе к Антоше. -- Это с растениями связано или с какой другой наукой?

      "Бог мой, какая серость, -- поморщился Антоша -- Это вам не Париж".

-- Это, доложу я вам, прелюбопытнейшее занятие. Очень даже связанное с людьми и обчеством. Вот, допустим, встречаю я, Сонечка, вас. Такую миленькую, свеженькую, всю такую воздушную... -- Сонечка зарделась и потупилась. -- ... поговорю с вами о том, о сём и враз вижу, к какому виду вас отнести надобно. И так с каждым. Вот и случается у меня коллекция, гербарий, только не растений, а характеров человеков.

Гродовой неодобрительно покачал головой.

-- Нешто ж можно живых людей, как жуков или былинку сушеную, в альбом подкалывать?

-- Вы не поверите, Роман Апполоныч, до чего трудно найти редкий экземпляр. Это ведь не по внешности определять надобно. Человек, он когда в сюртуке или в платье каком по французской моде, его так сразу и не понять. Надобен мир внутренний, под одёжей запрятанный... По уму судится, так сказать, по устремлениям. А народишко нынче не шибко разнообразный пошёл. Всё-то им не так, всем-то оне недовольны, только и мыслей, как урвать побольше.

-- Разьве ж можно узнать человека за пару вечеров? А ну как ошибёшься? -- подал голос младший писарь Кузьма Григорьич. -- Под одно название поместишь человечка, а он совсем по другому списку проходит. Вот и путаница в регистре.

-- Ну так понятное дело, что простому человеку враз не определить. Тут тренировка надобна, умение, опять же знания разные. Не всякому уму под силу.

-- А вот, к примеру, к какому виду, вы отнесли бы меня? -- Сонечка, закусив губку от восторга с детской непосредственностью смотрела на Антошу.

-- Вас, Сонечка, надобно отнести к разряду миленьких глупышек, -- Глаза Сонечки предательско заблестели...-- кои своим присутствием скрашивают любое обчество, ни к чему его не обязывая.

-- Но вы не расстраивайтесь, -- неловко расщедрился Антоша на комплимент, боясь загубить забаву в самом начале -- ваша внешность с успехом всё компенсирует.

-- Ну раз у вас так ловко выходит всё враз видеть, то будьте любезны и меня определить -- прогудел из кресла Кондрат Спиридоныч.

-- Извольте. Вы, батенька, теоретик гостиных боёв. Ваши познания, возможно, и годятся для игры в городки или лапту, на худой конец, для очаровывания глупышек вроде Сонечки, но в реальности давно отстали от жизни.

-- Ловок. -- заливисто рассмеялась Апполинария Львовна. -- А про меня рискнёте?

Зелёные глаза холодно и насмешливо сверкнули из-под медной чёлки.

-- От чего же не рискнуть. -- Антоша вошёл во вкус, в крови его медленно закипал то ли раж, то ли иное неведомое чувство,не имеющее пока описания в его лексиконе.

-- Посмею предположить в вас даму, слывущую умной в определённых кругах, тщательно создавшую таковое мнение поверхностными знаниями и суждениями... -- Антоша запнулся, поймав несколько неодобрительных взглядов... -- но в то же время явно выделяющуюся среди общей серой массы.

      "Умён я таки. -- мысленно похвалил он себя за находчивость".

-- Кто-то ещё рискнёт быть описанным и уложенным в точно подготовленную коробочку?

      Нашлись несколько скучающих юнцов по случаю и разговор потерял свою остроту.

      Вечер плавно катился к своему завершению. Публика пресытилась новой забавой и переключилась на обсуждение новостей городка, интересовавших собравшихся куда больше, чем собственные ярлычки, которые и без того были сужены-пересужены.

   "А ловко я тут всех всколыхнул. -- думал Антоша, мерно покачиваясь в пролётке по дороге в станционную гостиницу. -- Теперь поди только и разговоров будет, как об их истинных лицах."

Блаженная усмешка ещё долго блуждала по его лицу и, так и не найдя себе место, обиженно ушла к городскому юродивому.

-- А что, барыня, ох и умный этот господин Шишкопрядов. -- рассуждала горничная Глафира, готовя мадам Блохову ко сну. -- Мы давеча за портьерой-то слушали, как мудрёно он в момент про всех понял. Поди небось господа -то таперича призадумаются? Чай не дурак говорил-то. Небось знает что.

-- Ох и дура ты, Глашка. -- барыня беззлобно засмеялась -- Как есть шут он гороховый, приезжий умник твой. Только на таких, как ты да конюх вон Степан, наивных да простодушных, может впечатление сделать. А того не разумеет, что в маленьком обчестве все роли-то давно расписаны. И даже шут Геннадий Лукич, даром, что сегодня его не было, так и он для всех больше значит. Потому как свой и места уступать за просто так не станет. Место в обчестве -- это тебе, Глашка, не гербарий, его ещё заслужить надобно...