хочу сюди!
 

Алиса

41 рік, діва, познайомиться з хлопцем у віці 32-52 років

Замітки з міткою «сказки»

Добро и Зло =весёлое=

   Медведь был безобразным, косолапым и грязным животным. Однако добрее его не было никого в лесу. Но звери замечали только его внешность, на что Медведь жутко обижался, ловил их и жестоко избивал ногами. Поэтому звери его не любили. Хотя он был очень добрым и весёлым. Он любил задорные шутки.
   За эти шутки звери его жутко возненавидели и били. Да, трудно быть на свете добрым и весёлым.
   Волк был тоже безобразным и грязным. И еще он был очень жестоким и злым. Но звери не испытывали к нему ненависти и не били. Потому что Волк умер еще в раннем детстве. потому что Медведь родился раньше Волка. Да, хорошо, когда Добро побеждает Зло.
   Заяц был тоже злым и жестоким. И грязным. И еще он был труслив. Гадостей Заяц никогда не делал. Потому что боялся. Но его всё равно сильно били. Потому что Зло всегда должно быть наказано.
   И Дятел тоже был злым и жестоким. Он не бил зверей, потому что у него не было рук. Поэтому он вымещал свою злость на деревьях. Его не били. Потому что не могли дотянуться. Однажды его придавило насмерть упавшее дерево. Поговаривали, что оно отомстило
  

После этого звери целый месяц боялись мочиться на деревья. Они мочились на Зайца. Заяц простудился и умер. Всем было ясно, что виноват Дятел. Но его не смогли выковырять из-под упавшего дерева. Да, Зло иногда остаётся безнаказанным.

=для размышления,как обещал=

 Жил был человек. Мужчина или женщина. Назовём его Существо. Но, в отличие от других человеческих существ, у него был гвоздик, которым он царапал все, что попадалось ему на пути. Что увидит - тут же возьмет и поцарапает. Увидит скамейку - нацарапает что-нибудь на скамейке. Попадется забор - на заборе свою метку оставит. Ничего не мог пропустить. Все испакостит, все испортит. Будь то автомобиль, или мотоцикл, или даже трехколесный велосипед. Вжжжжик! - и готово, появилась новая царапина. Увидел свою жену - поцарапал. Мужа – пацарапала.

И чужих жен-мужей тоже царапал. Словно нет никакой разницы - своё или  чужое. И детей своих поцарапал, и друзей своих, и соседей. Ни одной кошки в районе не оставил, ни одной собаки. Ни одного целого оконного стекла, ни одного гастронома, ни одного постового милиционера. Себя с ног до головы перецарапал и все никак не мог успокоиться. Все-то ему казалось, что где-то рядом осталось что-то целое. И было страшновато смотреть, как он методически, изо дня в день создает вокруг себя свой особый оцарапанный мир. И мучался он от этого, и ночами не спал. Видел оцарапанные сны - один страшнее другого. Все книжки на книжной полке изорвал - смотреть не на что.

Наконец, добралось Существо и до Солнечной системы. Сначала поцарапало Луну, потом другие спутники и планеты. И вот, случилось, добралось до Солнца. Провело по нему первую царапину - потускнело Солнце, поблекло. Вторую - вспыхнуло в предпоследний раз Солнце в конвульсии. Третья царапина решила дело - погасло Солнце. И настала глубочайшая жуть. Страшно стало Существу этой жути, и принялось оно царапать эту жуть изо всех сил и причем довольно быстро. Где царапнет, там вроде бы появится что-то ни на что не похожее. Еще царапина - еще более непохожее. И кончилась тут жуть, вся исцарапалась. И ничего не осталось на свете целого. И взмолилась тогда Вселенная. И призналась она Существу, что ничего нет на свете сильнее его. И только после того, как взмолилась сама Вселенная, Существо успокоилось и спрятало свой гвоздик.

=сказка про Ангелочичков=

=сердце старшей сестры=
Однажды повстречались на рыночной площади юноша и девушка. Среди сотен глаз, избегающих друг друга, их глаза встретились. Среди сотен рук, не касающихся друг друга, их руки соединились. Среди сотен крикливых голосов их сердца запели друг другу молчаливую песню.

Они ушли с площади и до позднего вечера бродили по извилистым улицам, иногда останавливаясь, чтобы обнять друг друга и постоять рядом, слушая пение невидимых струн. А потом они попрощались, соприкоснувшись щеками и зная, что теперь не расстанутся. Даже если больше никогда не увидят друг друга.

Вернувшись домой, девушка была будто сама не своя. Тихонько улыбаясь, она скользнула в комнату, мимолетно кивнув старшей сестре. Не поздоровалась, как обычно, не рассказала, как прошел день — даже не принесла покупок, за которыми днем отправилась на рынок. Сердце старшей сестры забило тревогу. Подойдя к девушке с расспросами, она услышала сбивчивый рассказ о каком-то «прекрасном юноше» и прогулке без единого слова длиной восемь часов.

Нельзя сказать, чтобы этот рассказ сестру успокоил. Втайне от младшей она решила отыскать того юношу и начиная со следующего утра каждый день ходила на рынок, высматривая его, хотя не очень представляла, как он выглядел. Младшую она под различными предлогами оставляла дома, да та и не сопротивлялась: она теперь с радостью выполняла любые домашние дела, даже те, которыми ранее занималась без удовольствия. Старшая сестра наблюдала за ней очень внимательно, но не нашла разумного объяснения переменам. Она была уверена, что девушка не видится с тем юношей. «Чему же она тогда радуется?» — недоумевала старшая сестра. Тревога ее росла все быстрее и быстрее.

В один из дней, когда беспокойство старшей сестры достигло предела и она окончательно лишилась спокойного сна и радости к пище, на том самом рынке к ней подошел молодой человек. Его глаза сказали ей, что поиски закончились. Жестом юноша пригласил женщину следовать за ним, и она, не успев опомниться, повиновалась, всю дорогу потом укоряя себя за легкомыслие. Шли они недолго: паренек свернул в переулок и остановился возле высокой стены. Дальше дороги не было. «Ты доверяешь мне?», — вопросительно посмотрел он на нее. «Нет!» — хотела ответить старшая сестра, но язык не подчинился рассудку. Она молча кивнула, и… показалось, будто мир перевернулся. В каком-то смысле так и было: юноша легко подбросил женщину на плечо и в два счета взобрался по стене.

Они оказались на небольшой площадке — крыше одного из домов. Изумленная гостья огляделась. Вокруг — ломтиками салата, украсившими блюдо городских улиц — зеленели сады. Ближе к окраинам деревьев становилось меньше, они расступались, сливаясь с подножием дымчатых холмов, которые отсюда казались гигантскими ладонями, сложенными «лодочкой» и бережно принимавшими весь их город: с невысокими домиками, с ручейками дорог, с рыночной площадью, где всегда можно было встретить знакомые лица, с галдящей тут и там детворой… Где-то внизу зазвенел колокольчик, кто-то громыхнул досками, и женщина очнулась.

Юноша тем временем смотрел на нее. Он где-то раздобыл подушечку из сухой травы и теперь предлагал ее: мол, садись. С улыбкой сделал жест рукой: здесь я живу. Затем он усадил гостью, сам сел напротив и выжидательно посмотрел ей в глаза. Старшая сестра долго не могла собраться с мыслями. Необычность происходящего не оставила в голове ни одной мысли, хотя бы мало-мальски достойной прозвучать, не говоря уже об уверенности, оставшейся где-то внизу, между лавкой сапожника и высоким кипарисом. Все заготовленные речи сейчас казались такими же несуразными, как мяукающий поросенок. Поэтому ничего не оставалось, как собраться с духом и выложить все как есть.

Она сказала, что беспокоится о младшей сестре, потому что уже две недели та сама не своя, что ей странно слышать то, что ее младшая говорит, и уж вовсе пугает, о чем она может молчать! Женщина сказала, что если бы юноша встречался с ее сестрой, как полагается, все было бы понятно и она не была бы против, сейчас не те времена, и ее сестра может видеться, с кем хочет, но ведь он даже не показался ни разу в их доме! Он не носит подарки сестре, не признается ей в любви — а девушка целыми днями сияет от счастья! Что происходит?!

Юноша слушал ее и улыбался уголками губ, а когда старшая сестра закончила свой эмоциональный монолог, он вытянул руки ладонями к ней, и женщина впервые услышала его голос. Он сказал: «Я люблю твою сестру. Люблю ее гораздо дольше, чем две недели, которые прошли с момента нашей встречи. Может быть, всю жизнь. Может быть, много жизней. Когда мы встретились, то вспомнили, что были вместе всегда. Мы просто потерялись — и снова нашлись. Наверное, так чувствуют себя все по-настоящему влюбленные люди. Их любовь живет в Вечности».

Старшая сестра смотрела на юношу во все глаза. Никогда она не слышала ничего подобного. А он продолжал: «Да, мы не бросаемся в объятия друг к другу. Но не потому, что нам это неинтересно, и не потому, что мы чего-то ждем. Просто мы уже познали объятия друг друга. Где-то далеко, за границей времени, уже расцвел наш первый поцелуй, уже слились тела и души, уже родились наши дети и дети наших детей. Все это содержится в едином мгновении за границей времени. Мы — часть этого мгновения. Вот почему нас не беспокоит расстояние. Там, где нет времени, нет и расстояний».

Старшая сестра опустила голову и сидела не зная, как реагировать. Юноша тем временем сказал: «Теперь, когда я вспомнил, что люблю твою сестру, я не могу с ней часто видеться. Будь это обычное увлечение женщиной, все складывалось бы по-другому: я бы постарался ей понравиться, ухлестывал бы за ней, соблазнил, насладился и вскоре покинул. Здесь все иначе».

Женщина вопросительно смотрела на него, и юноша мягко пояснил: «Видишь ли, мое отношение к твоей сестре не имеет ничего общего с распространенной игрой в мужчину и женщину, в добычу и охотника. Несмотря на то, что мы почти не виделись и толком не разговаривали, у каждого из нас внутри есть безоговорочное ощущение того, что мы пара, единое. Это ощущение делает любые игры ненужными. Это как если бы я, вместо того чтобы идти по дороге, пытался левой ногой заигрывать с правой».

Старшая сестра улыбнулась сравнению, а юноша продолжал: «Видишь ли, мы не проводим каждую свободную минуту вместе не только потому, что непрерывно ощущаем присутствие друг друга. С момента нашей встречи у нас стало намного меньше свободного времени».

Старшая сестра не спускала с него любопытного взгляда, и юноша сказал: «Чтобы любить твою сестру так, как она того заслуживает, я обязан быть безупречным. А это занимает много времени». Он сделал паузу, внимательно посмотрев ей в глаза, и продолжил:

«Чтобы любить ее так, как она того заслуживает, мне необходимо содержать в чистоте мой дом. Ведь мой дом — это корзина, в которой растет цветок моей любви.

Чтобы любить ее так, как она того заслуживает, мне необходимо заботиться о своем теле. Ведь мое тело — это та почва, в которой укоренен цветок моей любви.

Чтобы любить ее так, как она того заслуживает, мне необходимо добросовестно трудиться. Ведь труд — это вода, питающая цветок.

Чтобы любить ее так, как она того заслуживает, мне необходимо молиться. Ведь молитва очищает ум, освобождая дорогу музыке. А музыка, — он сделал короткую паузу, доставая откуда-то тонкую флейту, и с улыбкой закончил, — это солнечный свет, без которого цветок погибнет».

И юноша заиграл. Мелодия с тончайшим шелестом затрепетала над домами и садами, заскользила воздушной накидой по волнам городского шума, закружила в восходящем потоке среди звонко перекликающихся птиц. И птицы… они слетелись со всех сторон яркие, веселые, смешные. Они уселись юноше на голову, плечи, колени — подпевая, каждая на свой лад. Проходившие внизу люди, заслышав звуки флейты и птичий гомон, иногда останавливались и поднимали головы. Некоторые из них восхитились игривой синевой безоблачного неба, другие с досадой сщурились, ослепленные солнцем, — но и те и другие прошли мимо, не замедляя шага: ведь снизу видно немногое. Лишь только два человека надолго остались стоять, позабыв о делах, будто встретили что-то, чего ожидали долгие годы.

Старшая сестра была очарована игрой юноши. Ей хотелось плакать, но она боялась спугнуть птиц — одна из них, маленькая яркая пичужка, после отчаянных сомнений взобралась к ней на плечо и, для уверенности потоптавшись на нем, так смешно защебетала, что женщина не выдержала и прыснула от смеха. Вдруг юноша резко прекратил игру и взмахнул флейтой. Птицы с криками бросились во все стороны.

Сестра вздрогнула и вопросительно посмотрела на него. Юноша невозмутимо протянул ей флейту, чтобы она могла ее хорошо рассмотреть, и произнес: «Я должен сказать тебе кое-что о подарках и вообще о вещах. Вещи таковы: они могут объединять, а могут разделять. Тот, кто дарит, должен помнить об этом». С этими словами он ударил флейту о колено и переломил ее. Старшая сестра вскрикнула. Неужели она больше никогда не услышит этой мелодии? Сколько труда, должно быть, стоило юноше, чтобы выточить эту чудесную флейту! Ей стало так жаль ее, что по щекам покатились слезы.

Юноша подождал, пока она успокоится, и продолжал: «Вещи — это символы прошлого. Они привязывают нас к нему. Привязываясь к прошлому, мы перестаем замечать настоящее. Тот, кто дарит, должен помнить об этом.

Вещи также — это стражи у ворот в будущее. Они преграждают нам путь вперед, вызывая страх, потому что мы боимся лишиться вещи и стать несчастными. Мы боимся сделать лишнее движение, только бы сохранить нажитое. Так мы оказываемся в цепях и не замечаем, что страх потери уже сделал нас несчастными. Так мы ложным образом связываем свое счастье с наличием вещей. Тот, кто дарит, должен помнить об этом.

Вот почему я считаю, что вещи не годятся на роль подарков, знаков внимания. Лучший знак внимания — само внимание. Вот почему я не дарю твоей сестре подарки: я предпочитаю дарить лишь то, чем нельзя обладать».

Юноша помолчал немного, наблюдая, как солнце касается склона холма, и добавил: «Ты упрекала меня в том, что я не признаюсь твоей сестре в любви — это не так. Я каждый день сотни раз признаюсь ей в любви. Я признаюсь ей в любви, когда танцую в первых лучах солнца, встречая новый день. Я признаюсь ей в любви, когда кормлю птиц — моих друзей — и когда пою им песни. Я признаюсь твоей сестре в любви, когда поливаю цветы в саду моего хозяина и ношу в его лавку мешки с утварью. Что бы я ни делал — я делаю это как признание в любви. Возможно ли более полное, искреннее и глубокое выражение чувств?»

Женщина не ответила, находясь под впечатлением от услышанного. Замолчал и юноша. Они молчали долго. Жаркий день закончил свой танец. Медленно опускался на окрестности расписанный закатными красками занавес. Цепляясь за ветви акаций, шустро пробежал по улицам освежающий предвечерний ветерок. Наконец, старшая сестра решила, что пора идти. Она поблагодарила юношу за беседу, сказала, что теперь ее сердце спокойно, что она многое поняла и счастлива, что он и ее младшая сестра нашли друг друга, и попросила спустить ее вниз, но юноша жестом остановил ее, сказав:

«Ты спрашивала, люблю ли я твою сестру. Я ответил на твой вопрос. Ты спрашивала, почему мы с ней мало видимся — я ответил на твой вопрос. Ты спрашивала, где мои подарки и любовные признания для твоей сестры — я ответил и на этот вопрос. Остался еще один, который ты не задала вслух, но который, тем не менее, прозвучал». Старшая сестра в недоумении смотрела на него. «Я правда не знаю, о чем ты говоришь», — сказала она. «Неужели только три вопроса привели тебя сюда? — спросил юноша. — Ты пошла одна, с незнакомым мужчиной, забралась на крышу и провела на ней весь день, до самых сумерек? Ты действительно уходишь с легким сердцем? — спросил он». «Да», — ответила женщина. «Хорошо, — кивнул юноша. — Когда ты услышишь внутри себя этот вопрос, то найдешь и ответ».

Старшая сестра возвращалась домой очень медленно — ей хотелось как следует обдумать события сегодняшнего дня. Многое ей стало понятным, многое она с освобожающей радостью приняла, но еще больше ей предстояло осмыслить. Подойдя к двери, она столкнулась на пороге с младшей сестрой.
— Где ты была так долго! — воскликнула та. — Ты пропустила столько интересного!
— Что случилось? — удивилась старшая. — Письмо от родителей?
Младшая сделала загадочные глаза и громко прошептала:
— Нет! Он был здесь!
— Кто? — не поняла старшая.
— ОН! Мой любимый! — воскликнула девушка и закружила сестру по комнате.
— Как? Он приходил к нам? — изумилась старшая. — Когда?
— Он был сегодня у нас весь день! Ждал тебя, между прочим, очень хотел познакомиться! — ответила младшая.
Старшая сестра прислонилась к стене. В голове все смешалось.
— Не может быть! Я же… — и осеклась.
А младшая не унималась:
— Мы провели целый день вместе — это было так чудесно! Да! Чуть не забыла! Он просил кое-что тебе передать.
— Мне??
— Ну, да. Идем!

Они подбежали столу, на котором лежал кусочек неровного картона. На нем легкими штрихами был изображен рисунок. Красивая молодая женщина сидела на земле, подогнув ноги, и заливалась смехом. А на ее плече примостилась, всеми силами стараясь выглядеть солидно, забавная всклокоченная птичка. Просияв, не веря своим глазам, женщина потянула листок поближе к свету — и рисунок на мгновение ожил: изображение дрогнуло и разлетелось мельчайшей грифельной пылью. Младшая ахнула, а старшая — задумчиво улыбнулась. В вопросах больше не было нужды.

=мартовский слон=

Однажды по улице шел слон. Уловский. А улица называлась Маросейка, а слон не назывался никак — его заметили не сразу, а потом, видимо, постеснялись назвать. Слон появился неожиданно: и правда, судя по происходящему на улице Маросейка, в марте месяце его там никто не ждал.

Пешеходы с правой стороны улицы скользили между домами и припаркованными машинами, стараясь ничего лишнего собой не протереть. Пешеходы с левой стороны улицы спешили их обогнать, лавируя между бегущими с крыш ручьями.

Автомобилисты ждали зеленый сигнал светофора, а не слона. Они внимательно смотрели вперед — и иногда в зеркало заднего вида. Слона же впереди или сзади видно не было: он шагал по боковой полосе, предназначенной для встречных троллейбусов.

— Смотри, папа! Смотри, слон! — воскликнул маленький мальчик.

Серебристый «пежо» сбросил скорость. Тут же образовалась дорожная пробка.

— Чей это слон? — возмутилась пожилая женщина.

Пешеходы с правой стороны слона начали толпиться и вскоре столпились.

— Откуда он взялся? — изумленно застыла девушка. И рассмеялась.
Пешеходы с левой стороны слона столпились на полминуты позже пешеходов с правой — и теперь не могли понять, хорошо это или плохо.

А слон шел себе и шел. Как будто происходящее его совсем не волновало. Наверное, это потому, что происходящим был он сам.

— Он уходит! Скорей! Бежим за ним! — крикнул розовощекий школьник.

И сначала школьники, потом веселая девушка, а затем все, кто был в этот момент на Маросейке, пошли, побежали и даже поехали за слоном.

А слон шел по делам. У него была назначена встреча с троллейбусом двадцать второго маршрута. Это был единственный в Москве троллейбус, которого никто не поздравил с наступлением весны. Слон шел, помахивая зажатым в хоботе букетом розовых тюльпанов, и не мог понять, почему все за ним идут, бегут и даже едут. «Дел у них других нет, что ли?» — чуть-чуть удивлялся он,.

Жил был танк!

В одном старинном европейском городе жил-был танк. Он стоял на главной городской площади, сколько себя помнил. Дождь струился по его покатым железным бокам, голуби прохаживались по крышам его люков, танку было отчаянно скучно. Он никогда не участвовал в боевых сражениях, лишь изредка видел в своих снах что-то дымное и лязгающее. В один прекрасный день, когда танку было особенно грустно и одиноко, кто-то подошёл прямо к нему, звонко печатая шаги. Танк осторожно скосил антенну.
Рядом с задними треками танка стояла Волшебная Фея. Она была одета в сверкающий мундир с портупеей, на груди у неё блестели многочисленные ордена, а на голове был лихо надет танковый шлем. Танк от восторга потерял дар речи, а Фея, щёлкнув каблуками, отдала ему честь и по-военному кратко спросила:
— Желания есть?
— Что-что? — робко скрипнул танк.
— Что бы ты хотел себе? Я выполняю одно желание, загадывай.
Танк задумался. Может, стоило прогнать надоедливых голубей? Или пожелать себе бассейн новой смазки?
— Мне так одиноко, — вздохнул танк. — Я бы хотел, чтобы у меня появился друг...
Фея уже что-то яростно чёркала в планшете.
— Принято к исполнению! — заявила она.
— Если бы магистрат поставил рядом со мной хотя бы... — танк осёкся и огляделся. Феи уже нигде не было, площадь была пуста, и на камни брусчатки медленно ложились первые снежинки.
Этой ночью танк никак не мог заснуть. "Кто же это будет, — размышлял он. — Бронемашина? Миномёт? Установка неперерывного огня?.." В его железном чреве что-то взволнованно щёлкало, и бездомные кошки, вздрагивая, шарахались от него серыми тенями по белоснежной площади.
Фея тоже не могла заснуть. Склонившись над кухонным столом, она, зевая, листала свой волшебный блокнот, который за сегодняшний день успел побывать и бухгалтерской книгой, и военным планшетом, и ещё сотней разных письменных принадлежностей. "Так, — думала Фея, глядя на последние записи. — Милая девочка с улицы Фонарщиков. Просит вязаное платьице для куклы. Так и запишем..." Но рука её неожиданно дрогнула, глаза сами собой закрылись, и Фея, сладко зевнув в последний раз, положила голову на локоть и заснула. В блокноте же вместо записи появилась длинная волнистая линия — как у неё часто бывало на утренних лекциях в институте.

Утром на улице Фонарщиков было столпотворение. Зеваки толпились у входа в дом, задрав головы вверх. Высовываясь из окна второго этажа, смотрел в зимнее небо ствол огромной пушки, выкрашенный в маскировочные цвета. Родители девочки ошарашенно застыли на пороге детской, глядя, как их ребёнок радостно скачет по боевой колёсной гаубице, неизвестно как попавшей в квартиру. Все куклы были свалены в общую кучу в углу и забыты. "Мама! Папа! — вопила милая девочка. — Спасибо! Это самый лучший подарок в моей жизни!.." Где-то на улице уже раздавалась сирена военной полиции.

Танк проснулся от необычайного чувства. Ещё во сне ему показалось, что он теперь не один, что кто-то стоит совсем близко и дружелюбно согревает его чадом своего двигателя. Проснувшись окончательно, танк понял, что друг действительно приходил к нему — теперь танку было тепло и весело. И пусть друга нигде не было видно, танк знал, что он существует, и впервые в своей жизни был счастлив полностью и безоговорочно.

(с) Черненький, фотка с http://www.flashdesign.dk/marianne/?lang=eng

С празником, Мужики!!!:)

Сторінки:
1
27
28
29
30
31
32
33
34
попередня
наступна