Если вы когда-нибудь держали на ладони настоящую живорожденную жемчужину, вы уже никогда не спутаете ее с тем, что выглядит, как жемчуг, но может быть чем угодно от крашеного пластика до скатанного перламутра. И все эти фокусы с рисованием на зеркале, поджиганием и прочим все равно не сработают так, как ваше ощущение тяжести и красоты настоящего жемчуга – шершаво-гладкого, масляного блеска, весомого, как ртуть и новорожденный младенец….

Об этом я думала, сидя в компании таких же путешественников в лучшем ресторане Дуонг-Донга. Ресторан был прекрасен - не говорящие по-английски официанты, грубые деревянные столы, вентилятор, бамбуковый шалаш нашего ВИП-столика, который открывал вид на детскую площадку рядом, скамейки в парке  и илистые аквариумы с жирными жабами, черепахами, ежами и прочими  морскими жопами -  домашнее хозяйство ресторана. Было легкое ощущение дежавю: то ли мы бухаем  в заброшенном детском садике, то ли в террариуме Киевского зоопарка.

Впрочем, компания у нас была не менее живописная, особенно женская ее часть. Напротив меня виртуозно вензелировала палочками петербурженка Элина. Бывают женщины, которых можно рассматривать, словно картины в Эрмитаже – бесценные, написанные старыми мастерами, оправленые в роскошные багеты . Вот Элина, как раз была из той редкой породы звездных единорогов. Она напоминала Мону - Вертинскую из фильма «Безымянная звезда» чуть постаревшую, но искусно тюнингованную. Длинная шея, крылатые тонкие руки, миндалевидные молодые глаза, тонкое белоснежное платье ханойского шелка и три жемчужины, величиной почти с вишню изумительного карамельного цвета. Цвета женской зависти и обожженного янтаря. Две стекали шоколадными каплями по золотым нитям с ушек, а одна легла ровно в ложбинку на шее и когда Элина выверенным движением поправляла волосы, жемчужинка перекатывалась по своей прочной цепочной дороге прямо к балетной ключице и глаза всех присутствующих, казалось следили за ее движениями так, же пристально, как за рассказами хозяйки.

Ей было что рассказать: шестьдесят три страны, четыре мужа, своя  геронтологическая клиника в Женеве. «Ах, мы недавно с Кусиком» (кивок влево) «были в Бирме. Изумительная страна, просто изумительная – пагода Шведагон, древние раскопки, изумруды!! Кусика пригласил Такин Ну, ну вы же слышали про него. Кусик читал у них свои лекции. Было так смешно, Кусика опять приняли за своего. Вы знаете, Кусика везде принимают за местного, такая у него универсальная внешность. Во Вьетнаме – за вьетнамца, в Бельгии – за бельгийца, в Израиле – за еврея.»…. «Детка, я и есть еврей», - ленивый голос слева. Кусик, который, как на мой взгляд, больше похож на обитателей нашего террариума наконец-то включается в разговор: идеально лысый, с умными черепашьими глазами и жабьими складками тонкого рта. Кусик почти не говорит, не ест и с удовольствием пьет принесенный нами коньяк. По мере пустения бутылки глаза его радостно зеленеют и он охотней говорит о себе. Оказывается Кусик какое-то светило в области воды и водных ресурсов, написал с американцем книгу, читает лекции по миру и умудряется во всей этой чисто-мутной воде ловить неплохой гефешт.

Я спрашиваю у нашего гида Димки, моего соседа по правому колену, почему ресторан считается лучшим? Димка шепчет мне в ухо громадным шепотом «Потому что его хозяин племянник местного министра-не-знаю-чего, здесь лучший на Фукуоке ред снайпер, угорь и есть непластиковые  стулья». «Аааааа…» шепчу я в ответ Димке и ловлю на себе немигающий взгляд двух черных жемчужин – глаз димкиной жены.

Но это уже другая история. Другого цвета жемчуга, о которой напишу позже.