хочу сюди!
 

MELANA

39 років, рак, познайомиться з хлопцем у віці 49-51 років

Замітки з міткою «my poetry»

Светофоры в тумане


Сверкают стразами Сваровски
Следы дождя со щек укором,
Ах, если б не были так плоски
Судьбы все шутки и приколы!

Но у нее есть чувство стиля,
Свой почерк – видимо, так надо,
И каждая морская миля
Знакомит с новым видом гадов.

И каждый безраздельный вечер
Лед растворяет в черном виски,
И совесть – пьяненький диспетчер
Дверь затворяет по-английски.

И светофоры вдохновенно
Знак подают тому в тумане,
Кто знал решенье теоремы
До сотворения бумаги.

И это как-то иронично
Ему сигналить желтым, красным,
Рисунком иероглифичным
Где мы стоим так безучастно,

Где мы торопимся так важно
Вброд перейти любую реку,
Пока туман чуть маской влажной
Устало прикрывает веки.

И это честно-недвулично
Играть написанные роли
В шумерских глиняных табличках
На языках всех аллегорий,

И это просто неизбежно:
«Стой!», «Приготовься!», «Побежали!»
Мы силой мысли центробежной
Туманом застилаем дали.

Халдей

С неспешным шорохом поземки в сон камней
Воспоминаний перевернута страница,
Огни в гренландских заметелях январей
Накроют запахом лаванды и корицы.

Крошится память – время лучший ледоруб,
Все это может подтвердить товарищ Троцкий,
Рисует пурпуром над рядом черных труб
Закат, свежуя небо в красные полоски.

А ведь совет не отрываться от земли
И находить слова прозрачные и рифмы,
Простые образы (как парни Сомали)
Довольно делен, если вдуматься и вникнуть.

Морозный воздух восхитительно так пуст
И сердце не тревожит капитан Воронин,
Что ж ты, мерзавец, крутишь негусарский ус,
Стихом ущербным вечер возжелав наполнить?

Здесь все на месте – город голых тополей,
В закатных красках – дань импрессий всяких изму,
Так что ж ты мечешься потерянно, халдей,
Ища в души потемках просветленья призму?

Сырой стих

Ударит в ноздри на крыльце
Промозглый воздух снов и улиц,
Копытец-луж… Вы вдруг проснулись
С козла бородкой на лице.

И после затхлой суеты,
И сплетен-мхов, и кип бумажных,
Прошепчет в ухо: «Все неважно.
Все… Как там говорят? Понты?»

И ты услышишь ясно вновь
Размякших крошек пряный запах,
В надежных каменных папахах
У града закипает кровь.

Рукой поводят у лица
Древ бесноватых ароматы,
Их пантомимам в серой вате
Небес – ни края, ни конца.

Бег ручейков чрез льда гряды
Доест лик гибнущих империй,
Средь игр ума и светотени
Затопит капища беды.

И сквозь тумана монолит
То проступает вновь, то тает
Весны гортанной птичьей стаей
Луноподобный бледный лик.

Её хотений свод суров:
Путевку на двоих в Бермуды,
Крестителя на красном блюде
Главу. И преданность волков.

И, ясно, что-то там еще…
О чем ты должен догадаться,
Возможно, чувственные стансы
(Как будто сердце горячо)

Быть может, вырвать свой язык,
Или звезду на синем небе,
Иль став героем из элегий
….

Виски мне ветер холодит,
И, красноречье остужая,
Упряжкою из гор Валдая
Письмо сует, а в нем – санскрит:

«Безбрежна мудрость крон пустых,
Туман играет роль мистерий,
В нем льдинкой полых изотерик
Прибой сырой роняет стих».

Оброк

…время разбрасывать камни, и время собирать камни…
Из книги Экклезиаста

Есть время воздавать добром
И двигать силой духа камни,
И покрывать в день расстоянья
Доступные лишь для ветров.

И подгибать на крыльях жесть,
И поправлять картонны нимбы,
Года, минуты пусть погибли,
Жизнь коротка, но время есть.

Есть время в слитки – серебро,
Вздымать безбашенные краны,
И верить, бытия что тайны
Ждут где-то скептикам назло.

И если нам дарован пресс,
Пережимай дум атавизмы,
И максимы, и афоризмы
В валюты драгоценну взвесь.

Дави дни – спелые плоды,
И извлекай из них все соки,
Ведь в откровеньях Караоке
От Иоанна ль, от Беды

Начертано: покорный муж
Да не оставит он на нычке
Ни сердца, табака, ни спички,
Ни теплоты средь будней-стуж.

Сжигай священные дубы
В дензнаков благородный пепел,
Костер пусть будет ясн и светел,
Как взгляд перед ножом кобыл.

Конечно, не навек, но днесь
Мы сложим мадригал оброку,
Есть век, а не мгновенье ока.
А ты как мыслишь? Верно есть?

Блакитна милість

Шкребеться лютий вовкулаками
Хурделей у чавунні двері,
І крук сердито так балакає
З зорею вранішніх феєрій.

Я згоден сивочоло вербою
Вростати в грунт міст безсердечних
На перехресті часу з небом і
Шляхів проїжджих і прийдешніх.

Так досхочу уже натішився
Життя безцінними дарами,
Що краще слідом тонким вишита
Снігів сорочка між ставками.

Що краще височинь майОриста
Із прапорами і вітрами,
Тиха хода без цілі й користі,
Ніж мудрощів сумнівна брама.

Хай місяць котить зимно повістю 
Під обрій санними слідами,
Я так напився разом з совістю
То з перцем, а то з молитвами

Кріпких, і марочних, і палених
І все, що бачити б хотілось,
Над ваших комплексів парканами
Небес блакитну божу милість.

100 сказок

Вместо эпиграфа

Под скрип ангелочков груженых салазок
Мороз на стекле нам рисует сто сказок.


Я разговаривал в простуженном дворе
С орехом старым, он поведал безучастно,
Милы надежды как замерзших снегирей
На трубный глас, на всепрощенье и причастье.

И толковал я с камышами у реки
Мол, краской дивной выткан гобелен заката,
И их сравненья, словно иней-лед, легки,
Чрез атлас-синь порхали так витиевато.

Я вел беседу с духом брошенных домов,
Он мне раскрыл криптографические тайны,
Что каждый след в снегу в наклонном свете снов
Исполнен смысла и оставлен не случайно.

И я спросил у солнца: «В наш недолгий век
Прозрачней воздух и вокальный купол выше,
Коль злей мороз. И что там вечер приберег,
Закрыв узором чудным небо, снег и крыши?»

И луч сыграл аккорд по белому стеклу
И бросил вскользь с иронией сноба-всезнайки:
«Твое пристрастье разделить «к добру ли, к злу?»
Потешней, чем репризы жег Аркадий Райкин.

Какое благо лицезреть весь внешний свет
Иллюзий чрез замысловатые узоры,
И мнить, что знаешь суть, значенье и предмет
Сквозь призму льда с уверенностью инфузорий!

Ты же читал – любой обманываться рад,
И неизвестность очень даже выносима,
Что там – рождественский и царственный закат
Иль восемь с четвертью в районе Хиросимы?»

Кабуки

Луна задумчивым скинхедом
Труды читает герра Ницше
О том, что новые победы
Не воскресят сердец погибших.

Рассматривает беспристрастно
Оставленные следом лисьим
Рисунки, как в долине Наска,
В провинциальном закулисье.

Как бы услужливым гарсоном
Нордически холодный ветер
Меню приносит хлебосольно
Там - угощенья все на свете...

Пока усталый и лукавый
Листает вечер фразы, мненья,
Муж славный скоро наливает
(за счет, заметим, заведенья)

Двойную грусть со льдом в бокалы
И сыпет, словно соль на руку,
Снега на баррикад завалы,
На этот весь театр кабуки,

И в свете будущей концовки,
Что замаячат в третьем акте,
Так горько-ироничен кроткий
Взгляд ямщика в разбитом тракте.

Из тысяч самых мудрых книжек
Которая помочь мне сможет
Успешно пересечь ту зиму,
Что двадцать лет уже тревожит?

Переведи меня через майдан

Переведіть мене через майдан, 
Де все святкують, б’ються і воюють, 
Де часом і себе й мене не чують. 
Переведіть мене через майдан.

                                               Віталій Коротич


Как кадры старого кино
Со студии А.П.Довженко,
Зарубкой на ноже эвенка,
И лепестком на кимоно – 

Уплывшие с теченьем дни,
Сокрытые за поворотом,
Посты, причастья и субботы,
И утр предсветные огни.

И я, похоже, упустил
На стыке фраз, в игры начале,
Чрез гул фанфар и тишь печали
Почти неслышно попросить:

«Переведи меня через майдан,
И всяким будь  – и ясным, и лукавым,
Не обещай ни челн, ни переправы,
Лишь брось туман на ложе летних трав,

Не оставляй же мирры на челе,
Не отпускай мне солнца щедрой мерой,
Не разжигай неверия и веры,
Не обращай мой взор на прах и тлен,

И… да, в многоголосии ночи
И в век словообильных красноречий,
Позволь не рассыпать всех бус на вече,
И знать, когда достать от уст ключи,

Переведи меня через майдан,
Лишь дай людское сохранить обличье
Во всех ролях – святых и неприличных,
В хоромах правды, в катакомбах дна»

Pacific Blue

Дымы взмывают в вышину
Господних, как лазурь, угодий,
И мысли (все снегоугодны) – 
Не знать про местную войну.

И пар от самых громких фраз
В неизъяснимые глубины
Летит как росчерк голубиный
В стеклянный день, в прозрачный час.

Мой джинн не хочет осознать
Что где-то смерть воркует рядом,
Садится иней на ограды,
На стекла тиснет хлад печать.

Как думать про конечность дней,
Когда сдувает ветер с крыши
Фату снегов и часто дышат
Огни на гранях льдов-камей?

Ах небо, пятый океан,
Где твои дрейки, магелланы,
И почему все капитаны 
Предпочитают дерибан?

И к абсолютному нулю
Стремится ход всех судеб линий,
Оттенков сонмом чудных синих
Играет вновь Пасифик Блю.

Поднимите мне веки!

Поэты тяжело больны,
Посмотрим, что там в анамнезе…
Сшивать узором бесполезным
Мечты и будни, явь и сны?

Скрипеть простуженным пером,
Писать о чувства обещаньи
На пару с майскими лучами
Взойти и озарить то дно?

Наполнить светом мертвый дом,
И оживить всех кукол вуду,
Назло базарным пересудам
Не остужать свое чело?

Где это все, едрена мать?!
Скорее, поднимите веки!
Средь сказок сладких ипотеки
Где свет прикажите искать?

Где красок дивных торжество,
Любви и долга, правил чести?
О чем же пишешь ты, кудесник,
Почто тревожишь  естество?

Пусть радуга играет джаз
На мыльных пузырях, надутых
По вашей воле. Больно жуток
Для пробужденья будет час.

Стихов кто тащит тяжку кладь,
Прошу вас, поднимите веки!
Иль Капулетти и Монтекки – 
Шекспира бзик? А что скрывать?

Явите миру напоказ
Все чудеса, о чем поете,
Все чувства на крутом излете,
Катарсис, волю и экстаз.

Где это чудное добро
В промозглом и холодном мире?
С улыбкою царя Эпира
Вы все храните статус-кво…

Отточены катаны фраз
На улицах, где краски блеклы,
Так поднимите же мне веки!
Иль это только быль и сказ?