Есть три вещи, о которых не следует говорить ни при каких
обстоятельствах, даже тем, кто уверен, будто времени впереди хоть
отбавляй: любовь, свобода и чужая глупость.
О любви следует молчать, поскольку скудный набор слов, предназначеный
для ее описания, изношен до дыр задолго до гибели динозавров, и теперь
эти вербальные лохмотья способны лишь испортить впечатление, если не
вовсе его загубить.
О свободе говорить и вовсе бессмысленно: никто толком не знает, что это
такое, но всякий рад представиться крупным специалистом по данному
вопросу. Среди любителей порассуждать на эту тему я не встречал ни
единой души, имеющей хотя бы смутное представление о предмете
разговора. Кто знает - молчит, пряча жуткое свое сокровище на самом дне
глазных колодцев.
Что же до чужой глупости - предмет сей изучен нами даже слишком хорошо.
Толковать о нем чрезвычайно приятно, но опасно, ибо слишком
велик соблазн поверить, что сам ты и впрямь не таков, как прочие;
нашептать себе, будто благополучно удаляешься на индивидуальной
спасательной шлюпке от давшего течь "корабля дураков", на борту
которого помещаемся мы все без исключения.
         Макс Фрай

    Она плакала, прожигая слезами белоснежные одежды. К ней подошел Отец и спросил: Что случилось, дочь моя? Почему ты не бегаешь со своими сестрами по Эдемскому саду? Почему не поешь нежные песни под арфу? Она подняла красные от слез глаза на Него и сказала: Отец, случилась Беда. Я полюбила земного человека, и не могу без него жить. Он не со мной, и краски Рая блекнут, и ноты кажутся убогими, и даже то, что я так любила, что доставляло мне такую радость и блаженство – расправить крылья и перелетать с горы на гору, обнимая ветер и закрыв глаза, внимать  звукам Вселенной, растворяясь в них до конца. – даже это без него меня не радует. Отец посуровел и сдвинул брови – было видно что на их перекрестке роятся мрачные мысли. –Ты моя любимая дочь, и знаешь, как я дорожу тобой. Я люблю тебя, но за земную любовь тебя лишат крыльев и сбросят вниз, туда, где ты уже никогда не сможешь меня увидеть. Готова ли ты к тому, что не будешь больше летать ос своими сестрами у самой кромки Неба? Из ее глаз брызнула Печаль паутинкой алмазных дорог, но в них читалась неотвратимая решительность.

   Лишаться крыльев было не больно – а пусто. Как будто кусок сердца оторвали. Она ступила на землю и успела лишь поймать одно окровавленное перо – отголосок уже прошлого. Ей стало невыносимо холодно, но рядом уже были теплые, такие родные и близкие руки, любимые руки любимого земного человека. – Ты теперь не сможешь летать? Риторический вопрос. Она кивнула и уткнулась ему в плечо. –Зато я буду с Тобой. Чего мне желать еще?...

   Отец иногда подходил к самому краю Неба и задумчиво смотрел вниз, на горные затуманенные вершины. Как она там? Глупая, глупая, какая дурочка!!! Отказаться от Рая. Ради чего???? Он понуро опустил голову и вдруг увидел два темных силуэта, которые парили легко, без всяких усилий в воздухе над одной из горных вершин. И он узнал ее и его. Без крыльев?????? Они смеялись и их клубника губ блестела от недавних поцелуев.

 

Если честно, глупо руководствоваться эмоциями при оценке чего-либо. Можно не любить, например, капусту, но, если заметка о капусте написана хорошо, то неужели обязательно всё равно не любить и заметку?