Ушел из жизни Богдан Сильвестрович Ступка. Недожив чуть-чуть до 72-х.Мой папа умер в 73 с половиной. У меня на руках, практически.Мама ушла из жизни намного раньше. Врач тогда из меня был, как из дерьма пуля и мамин рак я, как очень глупый и молодой доктор, естественно прозевал. В отличие от папиного. Этот кошмар преследует меня постоянно. Она умерла совсем молодой и моя Алиса ее едва помнит. Так что,-  злые пациенты, имейте в виду: ошибиться в диагнозе можно даже на собственной матери. И не всегда это со зла или от того, что дали мало денег. Опыт собирается очень долго. А потом почти не остается времени для того, чтобы его применить.

Никто не знает когда и почему. Безумно хочется, чтобы это было не больно.

Если маме наркотики в поликлинике легально выписывал онколог в мизерных количествах (остальное я доставал и колол нелегально, а то и просто капал спирт в вену), то с папой уже было сложнее. Кроме наркотиков, которых достать стало практически невозможно в нужном количестве, еще и полный развал медицины.

Медицина сложная штука. Сложная тем, что ее нет.

И я не могу согласиться с Воландом. "Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер."

Как по мне - хороший фокус. А плохо именно то, что человек долго и мучительно смертен. Ступка тоже настрадался перед смертью.

Я так устал участвовать в долгих и мучительных смертях, что по ночам вымаливаю для всех родных в качестве бонуса, хотя бы инфаркта. Пусть не скоро, пусть на 108-ом году. Но я против мучений и против запретов на любые наркотические анальгетики в любых дозах.

А еще, пока я писал эту мысль, то нарисовал очередной портрет. Снова оказалось похоже на меня, но уже как-бы с крылышками. Неужели намек свыше?А еще сегодня у моей тещи - день рождения. Ей уже за 80. Точнее надо спрашивать у жены, а она уже спит. И на здоровье. 

В продолжение вчерашней темы про инвалидность правой руки и синдром Сейфарта. Как оказалось, я могу (хотя и с трудом) средним пальцем правой тыцкать по энтеру и некоторым буквам правой половины клавы. А еще большим пальцем правой могу по пробелу. Но не долго.

Готовясь к худшему, потихоньку начинаю осваивать левую. Сегодня попробовал провести УЗИ без правой. Увы, ничего не вышло. Даже на два с минусом не тянет.

И вообще, левая рука, как оказалось, если используется отдельно от правой, очень странно себя ведет. У нее совершенно другие функции.

Вот для эксперимента и тренировки впервые сегодня рисовал левой. В качестве экзерсайза рисовал автопортрет, как наиболее знакомое упражнение. Поставил себе условие - только левой. Ну оно и понятно - правая-то по возвращении домой теперь упаковывается в неподвижный кокон с лечебными начинками.

Так вот. Рисуя левой заметил странную особенность - ни одного привычного движения сделать не возможно. Левая работает не по шаблону и не на мышечной памяти. Тут все как в первый раз. Как первый шаг. Глаза и мозг выбирают точку, а рука примерно в этом месте делает неуклюжую отметину.

Все движения, росчерки, изгибы и фирменные фишки, накопленные в течении жизни при рисовании левой - теряют смысл. И именно это отсутствие автоматизма и штампов делает этот процесс очень увлекательным и необычным.

Хотя то, что автопортрет левой хоть отдаленно напоминает гуманоида - вселяет некоторую надежду. 

Ни одной точки правой. Правой я только по энтеру клацал, набирая текст.

Зинаида Евгеньевна Серебрякова (1884-1967)   тема Балет. (ч.1)

За туалетом. Автопортрет.1908-1909. ГТГ 

Я думаю все знают известную в нашем искусстве семью Бенуа.
Так вот сестра Александра Николаевича Бенуа Екатерина Николаевна (она была художником-графиком) Вышла замуж за скульптора Евгения Александровича Лансере.

И вот 10 декабря 1884 года в имении Нескучное под Харьковом(Имение Лансере) у них родилась дочь Зиночка.

Я кажусь жизнерадостной людям. И хочу наяву быть такой. Ведь улыбку никто не осудит, И не плюнет в лазурный покой. То молчу, то шучу, то играю, Поддаюсь впечатленьям, мечтам, Всем советую, будто все знаю, И себя по частицам раздам. Иногда сомневаюсь, ревную, Убегаю, хочу отомстить. И чужих, словно близких целую, И хочу в удовольствиях жить. Позволяю кричать, улыбаться, Только избранным – лапать и бить. И так часто желаю отдаться, Чтобы снова, и снова любить. Иногда ухожу и бросаю, Иногда собираюсь уйти. На невинных бывает, что лаю, И хочу свое место найти. Хватит плакать, жалеть, расставаться, Говорить, что умру молодой. Хватит сил и талантов стесняться, И хотеть обливаться водой. Хватит строить безумные планы, И надежды с мечтами копить. Я останусь такой же Светланой, Чтобы просто проснуться и жить!

Я – вечная девочка-лето.

Внутри – законсервированное спокойствие

и сухая алость лепестков.

По снежным линиям скул

порхают легкие июньские бабочки,

и прозрачными каплями падают в траву.

У меня в руках – звонкое китайское блюдце,

а в нем – море, паруса, мокрые теплые дельфиньи спины

и чайки по ободку.

А на дне – пять зернышек риса и листик жасмина. 

Я внимательно слушаю ночные шорохи в цветущем саду.

Мой верный собеседник – кошка цвета табби.

Она, хоть и немного говорит, но всегда - по существу.
А мне только того и надо.

Мне снятся далекие и близкие звезды,

бесчисленные радуги,

мерцающие в глубинах океанов морские звезды,

и дремучие, как мои мечты, заросли тамаринда.

Мое время течет прохладной рекой,

бурлит гейзером с пузырьками,

плещется ароматными духами

и ручейками уходит в сухую, жадную почву,

которая никогда не сможет напиться.

Я люблю рыжих котов, ночные фиалки и луну.

И когда-нибудь поселюсь в Океании под кокосовой пальмой,

чтобы провожать шумные большие корабли,

но никогда на них не садиться.