Наверное, оно так не случайно задумано уважаемым мирозданием, чтобы все идеальные вещи и качества в этом мире встречались исключительно отлитыми в бронзе, высеченными в граните и мраморе. Иридий с платиной тоже сойдут. С гармоничным сочетанием человеческих качеств и добродетелей дела обстоят не менее кудряво: то интеллекта недовес, то доброту зажали, то с хитрым устройством афедрона переборщили, то мудрости...впрочем когда и кому её вдоволь отвешивали? И ещё чувство меры. Оно вообще у человечества в хроническом дефиците. Именно поэтому принцип «от каждого - по способностям, каждому - по потребностям» воплотим на практике только в пределах кладбища, а такая простая и понятная вещь, как десять заповедей требует кучу комментариев, вроде уголовно-процессуального и административного кодексов.

 

Ольга (назовём её так) болеет уже лет пятнадцать. Обострения у неё случаются нечасто, от силы раз в два-три года. Обычно это голос в голове, который с недельку-другую жужжит под руку, нудно комментируя каждый поступок и жест, а потом смелеет, наглеет и начинает пытаться командовать. Правда, тоже нудно и монотонно, не столько командовать, сколько зудеть: маму убей, убей маму, прикончи эту стерву, сколько крови выпила, ну, давай уже её заколбасим, убейубейубейУБЕЙ!!! Как пошли восклицательные знаки — всё, пора вызывать скорую, поскольку этот сволочной голос уже ничего толком не даст сделать, даже ночью будет доставать.

Доктора, зная маму Ольги, испытывают к голосу в её голове двойственное отношение. С одной стороны, императивная галлюцинация есть зло, показание к неотложной госпитализации и мастдай. С другой стороны...

Ольге за тридцать. Миловидна, всегда аккуратно одета, скромна и вежлива. Не замужем. Просто не было ни единого шанса. С самого начала болезни мама, и так грешившая излишней опекой, решила, что это ей за то, что НЕ УСЛЕДИЛА и ПРОМОРГАЛА, и удвоила усилия. По её железобетонному убеждению, идеальный муж — мужик без девайса, но работящий. А дети... Какие дети? Ей одной Оленьки за глаза хватает, а все эти бессмысленные телодвижения с осложнениями в виде беременности, все эти памперсы-пелёнки и бессонные ночи — как можно! Ребёнок и так тяжелобольной на оба полушария!

Как назло, мужики все попадались с девайсом и — о ужас! - собственным мнением насчёт анатомо-географических областей, куда должны срочно отправляться и где впоследствии безвылазно пребывать такие тёщи. А Оля была девочкой послушной. В общем, не сложилось.

Решив, что контроля много не бывает, мама на мужиках не остановилась и стала требовать от дочери отчёта о каждом проведённом дне (в письменной форме, в виде дневника) и о потраченной пенсии (в отдельной тетрадке, чеки прилагаются). Финансовая отчётность маму интересовала особо, поскольку дочерняя забота, по одному из многих её железобетонных убеждений, должна была иметь материальное подкрепление, причём постоянно растущее.

Так вот, любая попытка Ольги взбрыкнуть и сказать слово поперёк заканчивалась тем, что маман хватала непокорное дитё в охапку и мелкой рысью скакала в дурдом — дескать, у малютки обострение, срочно спасайте ребёнка. Получив обоснованный отказ, она громко рыдала, оглашала список смертных прегрешений, в кои впал их участковый психиатр, и предпринимала слёзный ход по инстанциям. В основном, что радовало, без репрессивных оргвыводов.

Вот и этот визит исключением не стал: дитё попыталось возмутиться, за что было схвачено и притыгдымкано к психиатру. С наказом госпитализировать, лишить дееспособности и отдать матери под опеку, уже официальную. А она тем временем съездит на юга, отдохнёт от забот праведных. Пришлось провести долгую разъяснительную беседу о том, что недееспособность — это не медаль за материнские заслуги перед отечественной психиатрией, и что такими методами и эмоциями можно выплакать её разве что себе самой, и то не сразу. Ну, и о вреде гиперопеки тоже, но, по опыту всех прошлых лет общения с ней, она благополучно не расслышала первую половину и тут же вытеснила из сознания вторую. А вот госпитализировать Ольгу я согласился и, пока мама пошла в буфет покупать дочери на дорожку целебный сок и жутко вредный беляш, подмигнул пациентке и пояснил, что отправляю её не в закрытое отделение, а практически на курорт, в отделение неврозов: голосов у неё нет, в общее отделение класть не с чем, а вот лёгкая депрессия, как реакция на маму, наверняка имеется. А отделение неврозов — этож красота: свободный выход, тишина в палатах, а главное — среди пациентов есть парни. Мужики они, правда, не особо работящие, зато обходительные и с девайсом. И никакой мамы рядом целый месяц!(Максим Иванович Малявин. Россия)

Художник Тайри Калахан, проживающий в Вашингтоне, дал новую жизнь печатной машинке Underwood Standard 1937 года, сделав из нее инструмент для написания картин. Мистер Калахан заменил алфавитную раскладку клавиш на цветовую и нанес на оттиски букв соответствующие цветам клавиш чернила, в результате чего на свет появился необычный инструмент для рисования, получивший название «хроматическая печатная машинка» (Chromatic Typewriter). И теперь, вместо того, чтобы рисовать картины кистью, он печатает их при помощи своей уникально, во всех смыслах этого слова, печатной машинки. Благодаря этому он заявил всему миру о своем существовании и уже продал 12 напечатанных картин.

 

 

 

 

 

Есть среди наших пациентов такие, что вне обострения очень милы и обходительны, зато когда наступает пора рассудку катапультироваться, вверив хозяина услугам спятившего автопилота — человек меняется настолько разительно, что начинаешь понимать, почему в давние времена подобные состояния пытались лечить экзорцизмом или аутодафе. Уж очень порой инфернален оказывается автопилот.

Эту историю рассказал Денис Анатольевич. Тамара (пусть её будут звать так) себя больной не считала никогда: разве ж это болезнь, когда раз в год, а то и в два домочадцы вдруг превращаются в отвратительных, скандальных, придирчивых и вечно ноющих засранцев, с которыми невозможен конструктивный диалог, зато здорово помогает воспитательное рукоприкладство? Ах да, ещё в это время все мужики вокруг (за исключением давно сбежавшего бывшего) становятся невероятно милы, обходительны и желанны. И кого, спрашивается, нужно лечить?

А выходит всё как раз наоборот: родные воспитываются недели две, потом коварно вызывают спецбригаду — и здравствуй, родной дурдом. После выписки какое-то время делаются уколы и пьются лекарства — психотропные, между прочим, как-то сестре скормила втихаря таблеточку, так она полтора дня ходила дура дурой — а потом всё лечение потихоньку сходит на нет. Ну, вот разве что уколы раз в месяц приходится делать, зато все таблетки потихоньку скармливаются большому белому другу.

В этот раз обострение началось как обычно — родственники и соседи скоропостижно похужали, окрысились и откопали томагавки старых обид, а мужики снова поголовно зааленделонились и через одного обельмондели. Вот только что-то с ними произошло, с этими сильными, красивыми и яйценосными: все ходят себе мимо, на Тамару — ни реакции, ни эрекции. Нет, с ней-то самой как раз всё нормально: пятьдесят — это не возраст; опять же, ловчая одежда и охотничий макияж должны были сработать. Но ведь не сработали же!

Тайна открылась, когда Тамара пригляделась к мужчинам повнимательнее. Ба, да у них у всех вытекли яйца! Как? Да как куриные: треснули и вытекли. И у этого. И у вон того ботинки подозрительно поблёскивают. И что, в городе теперь ни одного нормального мужика? Может, хоть один невзрачный потрахунчик да завалялся? Надо проверить! И не надо от меня убегать, дорогой, я же не за кошельком к тебе в штаны лезу, а только лишь инспектирую на предмет яйценосности!

Спецбригада выловила тестикулярного инспектора в тот же день — уж слишком активную деятельность та развернула. Гвардейцам было тут же объявлено об их фатальном недуге, что не добавило взаимопонимания и укрепило Тамару в уверенности, что город постепенно наводняют злобные сволочные евнухи. Словом, госпитализация оказалась недобровольной, и уже на следующий день состоялось выездное заседание суда, чтобы подтвердить или опровергнуть её законность.

На заседании Тамара проявила чудеса выдержки и высокий класс диссимуляции симптомов: держалась вежливо и спокойно, искренне сожалела о нечуткости родни и брутальности соседей — и ни слова про страшный мужской недуг. И в сторону адвоката (симпатичный такой паренёк, неужто и у него тоже?) старалась не смотреть. Всё испортил Денис Анатольевич, заглянувший в кабинет как раз в тот момент, когда судья уже практически была готова пустить прахом все труды гвардейского экипажа.

Он забежал отдать кое-какие документы и сразу же попал в сетку прицела. Глаза Тамары сузились.

-- Ты бы хоть ботинки обтёр! И вообще, почему никто из вас до сих пор не лечится? - она обернулась к адвокату, - О, и у этого вытекли, а я уж было хотела телефончик дать!

-- Что вы себе позволяете?! - возмутилась судья.

-- А ты бы вообще помалкивала! - отмахнулась Тамара, - У ТЕБЯ ОНА ВООБЩЕ СКЛЕИЛАСЬ И ЗАРОСЛА!!! Я-ТО ХОТЬ ВИБРАТОРОМ ОБОЙДУСЬ!!!

Стоит ли говорить, что госпитализацию признали обоснованной прямо тут же?(Максим Малявин. Россия)

Дорогой Дедушка Мороз.. . Я была хорошей
девочкой весь год... Хм.. . Ну почти весь год...
Хм.. . Ну иногда.. . Хм.. . Ну пару раз то точно
была... ОЙ ДА ЛАДНО, КУПЛЮ ВСЕ САМА

Хочу, чтоб не было войны, Чтоб доверяли мы друг другу, Чтоб было больше доброты, Ну а вообще хочу я -...шубу! Хочу, чтоб не губили лес И чтобы не было разборки И чтобы победил прогресс И чтоб была она из норки! Хочу, чтоб были все терпимей И чтобы были все милей Чтобы друг друга мы любили И чтобы шуба - подлинней! Хочу, чтоб не грустил никто И он и я и все мы тоже Чтоб было всем светло, тепло И -... чтобы шуба подороже! Хочу, чтобы родились дети Чтоб на подарках были банты Чтоб не было больных на свете Ну а вообще хочу -... брильянты! Хочу, чтоб не было вражды И чтобы праздники подольше И чтобы мир не знал беды Чтоб бриллианты были больше! Хочу, чтоб не было потерь Чтоб не дымил бикфордов шнур Чтоб не ревел голодный зверь Бриллиантов целый гарнитур! Хочу, чтоб не было национальной розни И чтоб не таял снег с вершин, Чтобы никто не строил козни А вообщем -... не было б морщин! Хочу, чтоб звезды всем светили Чтоб перестали мы бояться Чтоб о невзгодах все забыли И выглядели на 17....