Что ещё надо?

Безусловно, работа с психически больным пациентом — это и подбор лекарств, и доброе к нему отношение, и психотерапия, и родственникам вовремя по ушам нахлопать за какое-нибудь надо — то есть, выражаясь любимым языком ещё более любимого облздрава — целый комплекс лечебно-профилактических мероприятий. Но законов диалектического материализма никто не отменял, вне зависимости от того, какая политическая партия ими пользуется, и в том, что бытие таки определяет сознание, приходится убеждаться сплошь и рядом. Дайте шизофренику спокойную обстановку, несколько килотугриков стабильного дохода, и чтоб никто не ждал от него каждодневного гражданского подвига и активной жизненной позиции, не капал на мозги (собственные галлюцинации и идеи не в счёт) — и вы увидите, как ему легчает на глазах, порой вплоть до полной отмены лекарств! Конечно, это происходит далеко не всегда и не со всеми пациентами, иначе мы, психиатры, дружно и с удовольствием переместились бы из психбольниц на курорты и в санатории, но тенденция такая всё же есть.

Вероника (назовём её так) наблюдается у нас уже лет десять или около того. Заболела она впервые ещё в десятом классе: были и бессонные ночи, и страшные голоса в голове, и уверенность в том, что город сейчас захватит дивизия бешеных байкеров на марше. Этот первый приступ был очень острым, но его довольно быстро удалось вылечить, и Вероника успела даже подать документы и поступить в один из институтов города на факультет с малоприметным названием, который занимался селекцией червей бумажных отборных из студентов безбашенных ершистых обыкновенных.

Сам процесс учёбы был настолько медитативным и размеренным, что Вероника без труда отучилась положенные четыре курса, не завалив ни единой сессии и не выдав за время учёбы ни одного обострения своей болезни. Правда, азалептин принимала исправно и суточную дозу снижала неохотно, памятуя об ужасе пережитого дебюта болезни, но он учёбе не мешал.

Трудности начались после окончания института. Оказалось, что городская популяция бумажных червей уже достигла своего пика, и новых особей в свои ряды брать не спешит — тут бы старых кому скормить! Поиски работы привели Веронику в регистратуру одной из поликлиник — работа-то бумажная. Но, как внезапно оказалось, не исключающая контакта с людьми. Причём в гораздо большем количестве, чем хотелось бы.

У Вероники очень красивые большие глаза. Так вот, на приём стал приходить вероникообразный лемур с признаками тиреотоксикоза и искренним недоумением — мол, как нормальный человек может работать в медицине? К вам же ВСЕ ЭТИ...БОЛЬНЫЕ...ОНИ ЖЕ ТОЛПАМИ ЛОМЯТСЯ!!! У меня же к концу недели писчий спазм, стойкий челюстной тризм и полный эмоциональный маразм! И все из-под меня чего-то хотят: начальство, доктора, ЭТИ...БОЛЬНЫЕ!!! Я на мужчин теперь не могу смотреть!

Продержалась она три месяца, после чего выдала ярчайшее обострение, с бессонницей, с попытками среди ночи отправиться на работу и забаррикадировать пациентам подступы к окошку регистратуры. Пулемёта ей никто так и не одолжил, уговорили отлежаться в психбольничном окопе.

По выписке она сразу же уволилась с работы и занялась поисками другого, более спокойного места. Таковое, наконец, нашлось — на складе каких-то скучных и маловостребованных товаров. За весь день — от силы один-два визита: что-то подвезти и что-то забрать, и с тем вполне справляются какие-то специальные люди. Вся работа — бумаги, ведомости и накладные. И НИКАКИХ БОЛЬНЫХ!

Вероника работает в этом благословенном, забытом богом месте уже пятый год. Недавно перестала принимать лекарства: нет необходимости. Познакомилась с мужчиной — кто-то из заказчиков, приехал искать какой-то эксклюзивный хлам, а нашёл себе невесту. И только визит в психоневрологический диспансер для неё до сих пор проблема — там ведь РЕГИСТРАТУРА! Хорошо, что у них с доктором договорённость: она сразу приходит на приём, минуя то страшное место. (Максим Иванович Малявин. Россия)