Восадули в огороде.

Пейзанские  зарисовки

Окончание

И тогда  плюнувший  на  общественное  мнение  дождевой  червяк,  нескромно  называющий  себя  Сигизмундом  Гордым,  понял: «Сейчас – или  никогда!»  И деловито пополз  через  нейтральную  полосу  между  грядками  с  так  и  не  взошедшим  кудрявым  сельдереем  и  поеденной  какими-то  фламандскими  диверсантами   бельгийской  капустой. 

«Никто  не  знает,  как  долго  продлится  этот  ступор  страстей,  и  не  воспользоваться  этим  подарком  судьбы  было  бы  преступной  халатностью» - абсолютно  логично  рассуждал  Сигизмунд,  поспешая  домой  к  своей  обожаемой  Гунхильде.

- Особенно, если  вспомнить  мучительную  смерть  прадедушки  на  рыболовном  крючке.

Он  полз  по  протоптанной  муравьями  двухполосной  дороге  «Туда  И  Обратно»   и  думал  о  Любви.

 В это время у Восадули, в свободном от эмоций левом полушарии мозга, извивалась беспокойная, но гениальная мысль: «Тыкву необходимо заштопать!». Произнести это вслух он не мог: Девица – Красавица, полулежащая на стоящем, как Родосский Колосс, Восадули усердно пыталась высосать что-то из его губ. Это было немножко больно, но неожиданно приятно. Она же, не прекращая начатое дело,  удивлялась: это ж надо случайно оказаться в чужом саду и среди поросших экзотикой грядок встретить незнакомого, но такого человечного человека. Временно оторвавшись от натруженных непривычной работой губ огородника, она неожиданно произнесла:

- Послушайте, Вы, Восадули это что? Такая фамилия, или место работы? А если фамилия, то почему Восадули? Может, Вы абрек какой-нибудь? А почему тогда блондин и лысый? А я Дева! У вас какой знак?

 - Въезд воспрещён!

- непонимающе пробормотал Восадули и испуганно добавил:

- Что вы хотите этим сказать?! Я же не посягаю!

 - Посягайте! Посягайте! Дева – это по Зодиаку.

не снижая скорости, добавила она и с удовольствием вернулась к предыдущему занятию. 

«По Зодиаку, мысленно повторил Восадули. «Кабаллистка, наверное».

 А Сигизмунд всё полз. Мимо заброшенного старым кротом по кличке Гомер кургана, мимо запутавшегося в собственной паутине юного паука, мимо ещё чего-то, на что он даже внимания не обратил. Ах, как он скучал по Гунхильде! Неожиданно ему показалось, что он уже проползал здесь, только тогда это сумасшедшее творение  было целым. Сейчас же в клееобразном соке, сочившимся из зверски раздавленной тыквы, плавала добровольно покончившая с собой муха-однодневка.  Стало ясно – он сбился с пути и ползёт по той же дороге вторично. Нужно было сосредоточиться и поспешить домой к прекрасной Гунхильде, ведь та ждёт его и волнуется.

 Любовный ступор тем временем продолжался. Пауза катастрофически затягивалась. Наверно, близился полдень. Сорняки предчувствовали нехорошее. Восадули оторвал себя от прекрасной незнакомки. Многократно выдохнул. Страстно прошептал: «Экая ж ты!» и, реверберируя от волнения, быстро прополол грядку с подрастающей чечевицей похлёбочной. Застывшая, как заливная осетрина, девица-красавица медленно приходила в себя. В широко открытых глазах тускло засветился не потревоженный до сих пор глубокий, аналитический ум и девичья гордость. Нежные,  чувственные губы приоткрылись и он услышал:

- Луи, думаю, что это начало прекрасной дружбы. 

Восадули поглядел по сторонам – Луи нигде не было видно. Стало быть, это она сказала ему, решил он, и, смущаясь, опустил с шумом пушистые ресницы по обе стороны носа.

ЭПИЛОГ

 Не дождалась преданная Гунхильда своего любимого червячушечку Сигизмунда. Потому  что  не прислушивалась она   к  родительским   советам. Своенравная была. Говорили же ей матушка с батюшкой:  «Дрозды, да грачи всяческие завсегда по земле   стучат, чтобы мы – наивные думали, будто идёт дождь, и можно выйти на свет божий, потянуться, расправить члены и принять душ. Они же, хитрецы  такие, тут как тут. «Хап!»- и не будет у нас дочурки. И прав был дедушка Лумбрицинус! Повторяя каждый день словно молитву:

 - Осторожность - превыше всего!  Не открывай, внучечка, никому, не спросив: «Кто там?! - Уж больно  много гадов ползучих и разных развелось в мире». 

Правда и он принял смерть от неизвестной лопаты. 

 Так и сгинула всеобщая любимица, ласковая Гуня. Услыхав негромкий стук и решив, что пришёл «дождь спокойный и кроткий, колокольчик убогий»,  а с ним и её милый, она  торопливо выскочила из светлицы   и ...

 Кто это был, в точности не знает никто. Однако соседи утверждают, что она  почему–то ещё успела помянуть недобрым словом Саврасова.