Л.Н. Толстой. Легенда "Разрушение ада и восстановление его"

Легенда
I

Это было в то время, когда Христос открывал людям своё учение.

Учение это было так ясно, и следование ему было так легко и так
очевидно избавляло людей от зла, что нельзя было не принять его, и
ничто не могло удержать его распространения по всему свету. И
Вельзевул, отец и повелитель всех дьяволов, был встревожен. Он ясно
видел, что власть его над людьми кончится навсегда, если только Христос
не отречётся от своей проповеди. Он был встревожен, но не унывал и
подстрекал покорных ему фарисеев и книжников как можно сильнее
оскорблять и мучить Христа, а ученикам Христа советовал бежать и
оставить его одного. Он надеялся, что приговор к позорной казни,
поругание, оставление его всеми учениками и, наконец, самые страдания и
казнь сделают то, что Христос отречётся от своего учения. А отречение
уничтожит и всю силу учения.

Дело решалось на кресте. И когда Христос возгласил: "Боже мой, боже
мой, для чего ты меня оставил", — Вельзевул возликовал. Он схватил
приготовленные для Христа оковы и, надев их себе на ноги, прилаживал их
так, чтобы они не могли быть расторгнуты, когда будут одеты на Христа.

Но вдруг с креста раздались слова: "Отче, прости им, ибо не знают, что
делают", и вслед за тем Христос возгласил: "Свершилось!" — и испустил
дух. Вельзевул понял, что всё для него пропало. Он хотел снять со своих
ног оковы и бежать, но не смог сдвинуться с места. Оковы скипелись на
нём и держали его ноги. Он хотел подняться на крыльях, но не мог
расправить их. И Вельзевул видел, как Христос, в светлом сиянии
остановился во вратах ада, видел, как грешники от Адама до Иуды вышли
из ада, видел, как разбежались все дьяволы, видел, как самые стены ада
беззвучно распались на все четыре стороны. Он не мог более переносить
этого и, пронзительно завизжав, провалился сквозь треснувший пол ада в
преисподнюю.

II
Прошло 100 лет, 200, 300 лет. Вельзевул не считал времени. Он лежал
неподвижно в чёрном мраке и мёртвой тишине, и старался не думать о том,
что было, и всё-таки думал и бессильно ненавидел виновника своей
погибели.

Но вдруг, — он не помнил и не знал, сколько лет прошло с тех пор, — он
услыхал над собой звуки, похожие на топот ног, стоны, крики, скрежет
зубовный.

Вельзевул приподнял голову и стал прислушиваться.

То, что ад мог восстановиться после победы Христа, Вельзевул не мог
верить, а между тем топот, стоны, крики и скрежет зубов становились всё
яснее и яснее.

Вельзевул поднял туловище, подобрал под себя мохнатые, с отросшими
копытами ноги (оковы, к удивлению его, сами собой соскочили с них) и,
затрепав свободно раскрывшимися крыльями, засвистал тем призывным
свистом, которым он в прежние времена призывал к себе своих слуг и
помощников.

Не успел он перевести дыхание, как над головой его разверзлось
отверстие, блеснул красный огонь, и толпа дьяволов, давя друг друга,
высыпались из отверстия в преисподнюю и, как вороны вокруг падали,
расселись кругом Вельзевула.

Дьяволы были большие и маленькие, и толстые и худые, и с длинными короткими хвостами, и с острыми, прямыми и кривыми рогами.

Один из дьяволов, в накинутой на плече пелеринке, весь голый и
глянцевито-чёрный, с круглым безбородым, безусым лицом и огромным
отвисшим животом, сидел на корточках перед самым лицом Вельзевула и, то
закатывая, то опять выкатывая свои огненные глаза, не переставая
улыбаться, равномерно из стороны в сторону помахивая длинным, тонким
хвостом.

III
— Что значит этот шум? — сказал Вельзевул, указывая наверх. — Что там?

— Всё то же, что было всегда, — отвечал глянцевитый дьявол в пелеринке.

— Да разве есть грешники? — спросил Вельзевул.

— Много, — отвечал глянцевитый.

— А как же учение того, кого я не хочу называть? — спросил Вельзевул.

Дьявол в пелеринке оскалился, так что открылись его острые зубы, и между всеми дьяволами послышался сдерживающийся хохот.

— Учение это не мешает нам. Они не верят в него, — сказал дьявол в пелеринке.

— Да ведь учение это явно спасает их от нас, и он засвидетельствовал его своею смертью, — сказал Вельзевул.

— Я переделал его, — сказал дьявол в пелеринке, быстро трепля хвостом по полу.

— Как переделал?

— Так переделал, что люди верят не в его учение, а в моё, которое они называют его именем.

— Как ты сделал это? — спросил Вельзевул.

— Сделалось это само собой. Я только помогал.

— Расскажи коротко, — сказал Вельзевул.

Дьявол в пелеринке, опустив голову, помолчал как бы соображая, не торопясь, а потом начал рассказывать:

— Когда случилось то страшное дело, что ад был разрушен и отец и
повелитель наш удалился от нас, — сказал он: — я пошёл в те места, где
проповедовалось то самое учение, которое чуть не погубило нас. Мне
хотелось увидать, как живут люди, исполняющие его. И я увидал, что
люди, живущие по этому учению, были совершенно счастливы и недоступны
нам. Они не сердились друг на друга, не предавались женской прелести и
или не женились, или, женившись, имели одну жену, не имели имущества,
всё считали общим достоянием, не защищались силою от нападавших и
платили добром за зло. И жизнь их была так хороша, что другие люди все
более и более привлекались к ним. Увидав это, я подумал, что всё
пропало, и хотел уже уходить. Но тут случилось обстоятельство, само по
себе ничтожное, но оно мне показалось заслуживающим внимания, и я
остался. Случилось то, что между этими людьми одни считали, что надо
всем обрезываться и не надо есть идоложертвенное, а другие считали, что
этого не нужно и что можно не обрезываться и есть всё. И я стал внушать
и тем и другим, что разногласие это очень важно и что ни той, ни другой
стороне никак не надо уступать, так как дело касается служения Богу. И
они поверили мне, и споры ожесточились. И те, и другие стали сердиться
друг на друга, и тогда я стал внушать и тем, и другим, что они могут
доказать истинность своего Учения чудесами. Как ни очевидно было, что
чудеса не могут доказать истинности учения, им так хотелось быть
правыми, что они поверили мне, и я устроил им чудеса. Устроить это было
не трудно. Они всему верили, что подтверждало их желание быть одними в
истине.

Одни говорили, что на них сошли огненные языки, другие говорили, что
они видели самого умершего учителя и многое другое. Они выдумывали то,
чего никогда не было, и лгали во имя того, кто назвал нас лжецами, не
хуже нас, сами не замечая этого. Одни говорили про других: ваши чудеса
не настоящие — наши настоящие, а те говорили про этих: нет, ваши не
настоящие, наши настоящие.

Дело шло хорошо, но я боялся, как бы они не увидели слишком очевидного
обмана, и тогда я выдумал церковь. И когда они поверили в церковь, я
успокоился: я понял, что мы спасены и ад восстановлен.

IV
— Что такое церковь? — строго спросил Вельзевул, не хотевший верить тому, чтобы слуги его были умнее его.

— А церковь — это то, что когда люди лгут и чувствуют, что им не верят,
они всегда, ссылаясь на Бога, говорят: ей богу правда то, что я говорю.
Это, собственно, и есть церковь, но только с тою особенностью, что
люди, признавшие себя церковью, уверяются, что они уже не могут
заблуждаться, и потому, какую бы они глупость не сказали, уже не могут
от неё отречься. Делается же церковь так: люди уверяют себя и других,
что учитель их, Бог, во избежание того, чтобы открытый им людям закон
не был ложно перетолкован, избрал особенных людей, которые одни они или
те, кому они передадут эту власть, могут правильно толковать его
учение. Так что люди, считающие себя церковью, считают, что они в
истине не потому, что то, что они проповедуют, есть истина, а потому,
что они считают себя едиными законными приемниками учеников учеников
учеников и, наконец учеников самого учителя Бога. Хотя в этом приёме
было то же неудобство, как и в чудесах, а именно то, что люди могли
утверждать каждый про себя, что они члены единой истинной церкви (что
всегда и бывало), но выгода этого приёма та, что, как скоро люди
сказали про себя, что они — церковь, и на этом утверждении построили
своё учение, то они уже не могут отречься от того, что они сказали, как
бы нелепо ни было сказанное и чтобы не говорили другие люди.

— Но отчего же церкви перетолковали учение в нашу пользу? — сказал Вельзевул.

— А сделали это они потому, — продолжил дьявол в пелеринке, — что,
признав себя едиными толкователями закона Бога и убедив в этом других,
люди эти сделались высшими вершителями судеб людей и потому получили
высшую власть над ними. Получив же эту власть, они естественно,
возгордились и большей частью развратились и тем вызвали против себя
негодование и вражду людей. Для борьбы же с своими врагами они, не имея
другого орудия, кроме насилия, стали гнать, казнить, жечь всех тех, кто
не признавал их власти. Так что они самым своим положением были
поставлены в необходимость перетолковывать учение в таком смысле, чтобы
оно оправдывало и их дурную жизнь, и те жестокости, которые они
употребляли против своих врагов. Они так и сделали.

V
— Но ведь учение было так просто и ясно, — сказал Вельзевул, все ещё не
желая верить тому, чтобы слуги его сделали то, чего он не догадался
сделать, — что нельзя было перетолковать его. "Поступай с другим, как
хочешь, чтобы поступали с тобой". Как же перетолковать это?

— А на это они, по моему совету, употребляли самые различные способы, — сказал дьявол в пелеринке.

— У людей есть сказка о том, как добрый волшебник, спасая человека от
злого, превращает его в зёрнышко пшена и как злой волшебник,
превратившись в петуха, готов уже было склевать это зёрнышко, но добрый
волшебник высыпал на зернышко меру зёрен. И злой волшебник не мог
съесть всех зёрен и не мог найти то, какое ему было нужно. То же
сделали и они, по моему совету, с учением того, кто учил, что весь
закон в том, чтобы делать другому то, что хочешь, чтобы делали тебе,
они признали священным изложением закона Бога 49 книг и в этих книгах
признали всякое слово произведением Бога — святого духа. Они высыпали
на простую, понятную истину такую кучу мнимых священных истин, что
стало невозможно ни принять их все, ни найти в них ту, которая одна
нужна людям. Это их первый способ. Второй способ, который они
употребляли с успехом более тысячи лет, состоит в том, что они просто
убивают, сжигают всех тех, кто хочет открыть истину. Теперь этот способ
уже выходит из употребления, но они, не бросают его и, хотя не сжигают
уже людей, пытающихся открыть истину, но клевещут на них, так отравляют
им жизнь, что только очень редкие решаются обличать их. Это второй
способ. Третий же способ в том, что, признавая себя церковью,
следовательно, непогрешимыми, они прямо учат, когда им это нужно,
противоположному тому, что сказано в писании, предоставляя своим
ученикам самим, как они хотят и умеют выпутываться из этих
противоречий. Так, например, сказано в писании: "один учитель у вас
Христос, и отцом себе не называйте никого на земле, ибо один у вас
отец, который на небесах, и не называйтесь наставником, ибо один у вас
наставник — Христос", а они говорят: "мы одни отцы и мы одни наставники
людей". Или сказано: "если хочешь молиться, то молись одни в тайне, и
Бог услышит тебя", а они учат, что надо молиться в храмах всем вместе,
под песни и музыку. Или сказано в писании: "не клянитесь никак", а они
учат, что всем надо клясться в беспрекословном повиновении властям,
чего бы не требовали эти власти. Или сказано: "не убий", а они учат,
что можно и должно убивать на войне и по суду. Или ещё сказано: "учение
моё дух и жизнь, питайтесь им, как хлебом". А они учат тому, что если
положить кусочки хлеба в вино и сказать над этими кусочками известные
слова, то хлеб делается телом, а вино — кровью, и что есть этот хлеб и
пить это вино очень полезно для спасения души. Люди верят в это и
усердно едят эту похлёбку и потом, попадая к нам, очень удивляются, что
похлёбка эта не помогла им, — закончил дьявол в пелеринке, закатил
глаза и осклабился до самых ушей.

— Это очень хорошо, — сказал Вельзевул и улыбнулся. И все дьяволы разразились громким хохотом.


VI
— Неужели у вас по-старому блудники, грабители, убийцы? — уже весело спросил Вельзевул.

Дьяволы, тоже развеселившись, заговорили все вдруг, желая высказаться перед Вельзевулом.

— Не по-старому, а больше, чем прежде, — кричал один.

— Блудники не помещаются в прежних отделениях, — визжал другой.

— Губители теперешние злее прежних, — выкрикивал третий.

— Не наготовимся топлива для убийц — ревел четвёртый.

— Не говорите все вдруг. А пусть отвечает тот, кого я буду спрашивать.
Кто заведует блудом, выходи и расскажи, как ты делаешь это теперь с
учениками того, кто запретил переменять жён и сказал, что не должно
глядеть на женщин с похотью. Кто заведует блудом?

— Я, — отвечал, подползая на заду ближе к Вельзевулу, бурый
женоподобный дьявол с обрюзгшим лицом и слюнявым, не переставая жующим
ртом.

Дьявол этот выполз вперёд из рада других, сел на корточки, склонил
набок голову и, просунув между ног хвост с кисточкой, начал, помахивая
им, певучим голосом говорить так:

— Делаем мы это по старому приёму, употреблённому тобой, нашим отцом и
повелителем, ещё в раю и предавшему в нашу власть весь род
человеческий, и по новому церковному способу. По новому церковному
способу мы делаем так: мы уверяем людей, что настоящий брак состоит не
в том, в чём он действительно состоит, в соединении мужчины с женщиной,
а в том, чтобы нарядиться в самые лучшие платья, пойти в большое
устроенное для этого здание и там, надевши на головы особенные,
приготовленные для этого шапки, под звуки разных песен обойти три раза
вокруг столика. Мы внушаем людям, что только это есть настоящий брак. И
люди, уверившись в этом, считают, что всякое вне этих условий
соединение мужчины с женщиной есть простое, ни к чему не обязывающее
удовольствие или удовлетворение гигиенической потребности, и потому не
стесняясь, предаются этому удовольствию.

Женоподобный дьявол склонил обрюзгшую голову на другую сторону и помолчал, как бы ожидая действия своих слов на Вельзевула.

Вельзевул кивнул головой в знак одобрения, и женоподобный дьявол продолжал так:

— Этим способом, не оставляя при этом и прежнего, употреблённого в раю
способа запрещённого плода и любопытства, — продолжал он, очевидно
желая польстить Вельзевулу, — мы достигаем самых лучших успехов.
Воображая себе, что они могут устроить себе честный церковный брак и
после соединения со многими женщинами, люди переменяют сотни жён и так
при этом привыкают к распутству, что делают тоже и после церковного
брака. Если же им покажутся почему-либо стеснительными некоторые
требования, связанные с этим церковным браком, то они устраивают так,
что совершается второе хождение вокруг столика, первое же считается
недействительным.

Женоподобный дьявол замолчал и, утерев кончиком хвоста слюни,
наполнявшие ему рот, склонил на другой бок голову и молча уставился на
Вельзевула.
 
(продолжение следует)