Мудрому украинскому народу- приколисту, с широкопустыми головами, самое время подставлять свои лица под тугую струю лечебной мочи! ВОНО, блд, порубало руки олигархам! Вашу мать! Это вы, зробылы разом! Окуетьневстать!
" 20.06.19 16:04
Зеленский объявил о своих договоренностях с олигархами по соцпроектам!"
"Например, господин Пинчук обеспечит уже сейчас квартирами 24 семьи наших пленных моряков, и дальше будет заниматься проблемами социальной помощи всех военнослужащих. Это наша договоренность", – отметил Зеленский." - цена капитуляции ровно 24 квартиры!

"С господином Ринатом Ахметовым мы не только пришли к согласию об отмене формулы "Роттердам+", но и договорились, что он будет вкладывать деньги в медицину и инвестировать в дороги, инфраструктуру Донбасса. Первый результат вы уже видели – это 200 "скорых" для городских и сельских больниц по всей Украине", – добавил глава государства." Роттердам +, оказывается отменяет и вводит Ахметов! 200 скорых купил тоже Ахметов!
А самая вишенка на торте вот тут, наберите воздуха! Вот с этого места: "Господин Игорь Коломойский будет вкладывать очень большие деньги в инфраструктуру Донбасса, но он об этом еще не знает", – добавил Зеленский. Сцука! Конгенияльно! Украинцы, вы достойны этого! Про вас напишут целые монографии! Спустя пятсот лет, резиновые фигурки украинцев, будут продаваться рядом с фигурками покемонов и динозавров... ребята, вы сейчас оставили свой, самостийный и альтернативный след в истории!
Наши "талантливые бизнесмены" распила и дерибана, бедные без господдержки как церковные мыши - будут что-то там финансировать.
А вот верю. Охотно. За наш счет.
Уже представляю драку перед корытом за хрючево реконструкции Донбасса.
Вроде клоун, но уже нихера не смешно

Княжна Китти Мещерская жила в роскоши. Она была аристократка. Все у неё было: дворец, драгоценности, платья, рояль...
Она воспитывалась в пансионе для благородных девиц. Носила тугие корсеты - для осанки. Такие, что дышать трудно. Вставала в шесть утра и умывалась ледяной водой. Шла с девочками на молитву.
В спальне было двадцать девочек, у каждой - своя железная кроватка, хлипкая подушка, тонкое одеяльце; температура - десять градусов. Одежду надо было так сложить на стульчике, чтобы классная дама видела: чулки на месте! От холода иные девочки пытались в чулочках спать. Их наказывали: оставляли без обеда.
Ну, помолятся и идут завтракать: чай и хлеб с маслом. Все.
Кормили мало; если кто тайком что-то съест, например, бутерброд родители принесут - наказывали.
Родители раз в неделю навещали. И общались при классной даме с девочкой. А выходных не было; пели в хоре и молились. И изучали хорошие манеры: доносить подло. Надо делиться, если разрешили лакомство получить от мамы с папой. Надо держать осанку и приседать в реверансе - тренироваться. Дорогое белье носить - вульгарно; белье должно быть просто чистым. А деньги лучше бедным отдать.
Княжна потом попала в подвалы Лубянки - и преспокойно в тюрьме выжила. А потом в войну служила в ПВО, бомбы зажигательные тушила. И ездила с концертами на фронт. И писала военные марши. И была замужем за лётчиком. И ещё три раза была замужем.
И прожила 91 год, без драгоценностей, дворцов, платьев - но с прекрасной осанкой. И с прекрасным аристократическим воспитанием: жаловаться нельзя, доносить нельзя, нужно делиться и при первой возможности - приседать. Тренироваться. Быть бодрым, не ныть и подавать пример другим.
Это и есть настоящее аристократическое воспитание, благодаря ему княжна выжила и все пережила. И даже ее медалью наградили за оборону Москвы. И дали хорошую пенсию, которой Китти делилась. Потому что надо делиться!
Так что ребёнка надо баловать, конечно. Но и воспитывать надо. Впереди жизнь; а жизнь редко балует, к сожалению. И иногда выжить позволяет только воспитание...
Умение держать осанку.

Врач сказал:
«Фима, хорошая новость — это то, что я могу избавить тебя от твоих головных болей. Плохая новость — это то, что для этого потребуется кастрация. У тебя очень редкое состояние, из-за которого твои яйца давят на нижний отдел позвоночника, и это давление вызывает у тебя жуткую головную боль. Единственный способ снизить это давление — удаление яиц».
Фима был в отчаянии. Ему даже жить расхотелось. Но выбора не было, и он согласился пойти под нож...
Когда он вышел из больницы, впервые за 20 лет его не терзала головная боль, но его не покидало сожаление об утраченной части самого себя. Но потом он решил, что нужно начать новую жизнь. Он увидел магазин мужской одежды и подумал: «А не купить ли мне новый костюм?»
Он вошёл в магазин и сказал продавцу: «Мне нужен костюм».
Пожилой продавец смерил его быстрым взглядом и сказал: «Так… Рост 174».
Фима рассмеялся: «Верно, откуда вы знаете?» — «60 лет в бизнесе!»
Фима примерил костюм, — он был впору...
Пока Фима любовался собой в зеркале, продавец спросил: «Как насчёт новой рубашки?»
Фима подумал и согласился...
Продавец взглянул на Фиму и сказал: «Так. 34 рукав и 16 с половиной шея».
И вновь Фима удивился: «Верно, откуда вы знаете?» — «60 лет в бизнесе!»
Фима примерил рубашку, и она сидела великолепно!
Когда Фима поправлял перед зеркалом воротничок, продавец спросил: «Может быть, вам нужны новые ботинки?»
Фима понравилась эта мысль, — продавец взглянул на Фиму и сказал: «Так… 9 E».
Фима был потрясён: «Верно, откуда вы знаете?» — «60 лет в бизнесе!»
Фима примерил ботинки, и они ему подошли.
Фима прошёлся по магазину, и продавец спросил: «А нижнее бельё?»
Фима подумал и согласился...
Продавец сделал шаг назад, смерил взглядом талию Фимы и сказал: «Так… Размер 36».
Фима расхохотался: «Ха-ха! Вот я вас и поймал! Я с восемнадцати лет ношу 34-й!»
Продавец покачал головой: «Вы не можете носить 34-й. 34-й размер нижнего белья придавит ваши яйца к нижнему отдела позвоночника, и у вас будет жуткая головная боль».

*Работайте с профессионалами! Это сэкономит ваше время, силы и, возможно, яйца.*

История:
Мама, папа, дочь (5 лет) попадают в аварию. Мама — 200, папа и дочь — 300, переливание крови. Группы папы и дочери не совместимы. Врач сообщает папе при выписке, что дочь не его. Папа проводит тест ДНК, не его. Папа отказывается от дочки, родственники не берут, отправляют в детдом в 5 лет.
Вопросы:

На чьей вы стороне?

Уровень моральной ответственности врача?

Оцените моральное состояние папы и дочери по завершению этой истории?

Свой ответ кину через сутки. Поехали.

______________________________________________
АПД:
История 50/50 фейк/реальность.Пруф для более детального ознакомленияhttp://forum.killpls.me/index.php/topic Как по мне, мудаки тут все, кроме ребенка .Во всей этой истории жалко только ребенка. Спасибо всем за коммы.

Соседи бывают разные. Особенно на одесской Молдаванке. Бывают скандалисты, которые после вечернего пожелания вам болячек и смертей, наутро как ни в чём не бывало пожелают хорошего дня, поинтересуются успехами ребенка в школе и спросят рецепт от геморроя, уточнив, что геморрой- это не только они, но и у них. Есть мстительные интеллигенты, которые после легкого конфликта по поводу парковки машины и не подумают даже смотреть в вашу сторону ближайшие четверть века. Есть ещё тихие пьяницы, но чаще буйные трезвенники.
Ну а есть мой сосед Коля Кацап. Вор на пенсии и в принципе неплохой чудак с очень колоритной (даже для Молдаванки) биографией, не менее колоритной женой Любой и сыном Зямой , который живёт в Израиле. Особых проблем они никому не доставляют.Особенно Зяма. Но Зяма раз в год наведывает "стариков", что-бы Люба убедилась, что мальчик не похудел и его не испортили непутевые шиксы из Хайфы.
Сегодня я уже с утра понял, что Зяма таки приехал. Колин шансон, громкий смех Любы еще в девять утра убрали все сомнения и двор заиграл новыми звуками и красками.
В десять Люба потребовала от Коли выключить "эту х@уню и сделать что-нибудь для души ".Для души двор слушал "рюмку водки" Лепса, "плот" Лозы и и.д. , потом из парадной стал пробиваться ко мне в квартиру запах травки и зазвучавший Пинк Флойд дал понять, что утренник входит в свою кульминационную фазу. В пол двенадцатого ко мне в дверь позвонили. Открываю. Стоит бледный, но трезвый Зяма.
-Зяма, сделай тише маму с папой.
-Ой, дядя Андрей, они уже всё. Помогите.
- Слушай, каждый год одно и тоже!
- И не говорите!Хорошо, что приезжаю раз в год.
-И не вздумай чаще! Береги здоровье родителей и нервы соседей.
Мы прошли на кухню.Вначале отнесли на диван Колю, потом Любу, Зяма начал мыть посуду, а я пошёл домой наслаждаться тишиной....

Андрей Рюриков

В свои 76 лет гинеколог Йосиф Зильберман нагло наслаждается жизнью. Он воплощение той самой Одессы, необыкновенной, остроумной, дерзкой и талантливой, которая существует не только в фольклоре и литературе
Одесса — это не море, не Юморина и даже не Привоз. Город стал легендой благодаря гениям. Пару десятков таких мы знаем из учебников. С остальными встречаемся каждый день. В утренней маршрутке, на рынке, в поликлинике, во дворе есть Они. Неповторимые и самодостаточные. Встреча с ними заставляет вас расплываться в улыбке и постить их фразы в соцсетях. Чем больше их в любом городе, тем он ярче и самобытнее. Одессе в этом смысле крупно повезло.
Он был нежеланным ребёнком. И вообще не должен был появиться на свет. Ну, или прожить не больше года. Канун войны, 1940 год. Мама работала детским врачом, поэтому к коллегам на медосмотры не ходила принципиально, до тех пор, пока живот не увеличился в несколько раз. В районной поликлинике ей намекнули на злокачественную опухоль и отправили на срочную операцию. Тогдашнее светило гинекологии профессор Агоронов решил перед операцией осмотреть пациентку. И выдал: «Валите домой. Вашей «фибромиоме» месяцев пять, если не больше». Мама рухнула в обморок, а когда пришла в себя, рассказала об этом папе, сидящему в коридоре с советской газетой в руках.
Скандал случился прямо в больнице. Папа заявил: «Это не мой ребёнок! Мы 12 лет не предохраняемся, и ничего не было. Это не мой. Мне не надо — тебе тоже!».
Дома о причине скоропостижного возвращения из больницы доложили бабушке, которая, как и положено религиозной еврейской женщине, открыла рот на сына и невестку.
— С ума сошли — в пять месяцев аборт делать?! Я вам сделаю! Вам что, уже мозг выскоблили?! Что значит не твой, мишигинер? Значит теперь будет твой!
Ослушаться главу семьи побоялись. Так появился на свет Йосиф Зильберман. В 1941 году. Вот уж действительно не вовремя.

«Что вас беспокоит? Яичник?! Беспокоить могут боли, кровотечения, отсутствие денег, отсутствие любовника, а яичник беспокоить не может»

Это - «главный женский врач Одессы» Йосиф Семёнович Зильберман (Йося,как его с нежной фамильярностью называют за глаза пациентки).
В паузах между осмотрами и назначениями он отпивает заварку из большой фарфоровой чашки и затягивается сигаретой прямо в кабинете. Ему можно всё, несмотря на возраст и крики завотделением. Зильберман не просто живая легенда гинекологии, копеечными назначениями и невероятным чутьем спасшая от бесплодия сотни женщин задолго до появления ЭКО. Он — воплощение той самой Одессы, необыкновенной, остроумной, дерзкой и талантливой. Он — её настоящая квинтэссенция, круче всех налётчиков и коммерсантов вместе взятых.

«— Беременная, что принимали?
— Из таблеток?
— Нет, из алкоголя!»


Куча пациенток, сидящих в кабинете по стульчикам и кушеткам, радостно хихикают. Он принимает нон-стоп по восемь часов в день, не считая выездов на роды, но очереди всё равно, как в мавзолей. Ещё человек двадцать с журналами, едой и водой томятся под дверями. В ожидании можно провести часов пять. Всю жизнь он принимает в совковой консультации в сердце Молдаванки. Несмотря на брутальность и ругань, Йосиф Семёнович необыкновенно корректен во всём, что касается осмотра.

«Что страшно? Что значит кесарево? Ты видела свою *опу? — ты же машина для родов! Какое кесарево с такими бёдрами, шлёма? Иди отсюда! И молиться! Молиться Богу каждый день!»


Его родителей забрали на фронт. А детей и ту самую строгую бабушку эвакуировали в Чимкент. Бабушка снова спасла годовалого Йосю — уже от голодной смерти. Кроме идиша, она в совершенстве знала пять языков, поэтому их перевезли в Омск и выделили землянку возле военного авиационного завода. Бабушка переводила документы и получала пайку хлеба, которую делила между внуками. После войны они вернулись на Ришельевскую, в разграбленную квартиру, и мама сказала, что жить в ней не сможет.

«Вот смотрите все на эту женщину. Это приличная женщина! Она хорошо рожала и слушала доктора. Ползи на кресло. Пиши! С 49-го дня после родов можно купаться в море, принимать ванну, жить половой жизнью, прыгать, летать, скакать. Покажи фотографию ребёнка. По-моему отлично получилось. Через пару лет можем повторить»


Йосю исключили из школы за хулиганство вместе с внуком профессора. Жаркий май, последние школьные дни и бесконечные годовые контрольные. Вместе с корешем они выскочили во двор и заметили ключи, забытые уборщицей в тяжеленой школьной двери. Разумеется, пацаны заперли школу со всеми детьми и учителями и ушли на пляж. Правда, не знали, что пожарный выход был заколочен, и директору, чтобы выбраться, пришлось вызывать пожарных и милицию.
— Вечером нас схватили прямо на пляже — менты тогда отлично работали, — смеётся он. — А наутро уже исключили. Но спасли дедушка-профессор из Водного и месяц май — конец года. Конфликт замяли, и нас в сентябре восстановили.
Ещё бы, хулиган Йося выигрывал все областные олимпиады по химии и физике.

«Так, бери листик пиши: шевеление плюс, сердцебиение плюс. Чего не я пишу? А чья карточка — твоя или моя? Тем более женщины моим почерком недовольны — его разобрать не могут. Я ж не на каллиграфа учился. Спасибо, что не спёрла ручку»


Он был единственным студентом-евреем на потоке в мединституте. Это был разгар антисемитской кампании. Тогдашний ректор Дейнека писал статьи о национальных и социальных квотах в вузах и притоке сельских жителей на элитные специальности. И официально заявлял: «У меня будет учиться столько евреев, сколько их работает в шахтах Донбасса». На вручении дипломов он, отмечающий каждую корочку рукопожатием и напутствием, не подал руки Зильберману с красным дипломом. Но отличник, воспитанный бабушкой и улицей, не растерялся — Йося вышел на край сцены и вскинул над головой сжатые в замок руки, как боксёр-победитель, — зал хохотал и аплодировал.
По распределению Йосиф Семёнович попал в Белгород-Днестровский — один из ближайших к Одессе райцентров.
— Когда я пришёл в тот роддом, у меня было сразу две женщины… Одной — сто, второй — девяносто, но через полгода начался аншлаг. Я был, наверное, самым богатым молодым специалистом. Прикинь, полторы ставки в роддоме, полставки в консультации, семь дежурств на скорой и ещё успевал в рыбтехникуме читать гражданскую оборону!
Аншлаг был обоснованным. Ещё в институте он пошёл подрабатывать в ночные смены акушером в «еврейский» роддом на Разумовской (его закрыли в конце 70-х). Там были старые акушерки, которые до войны жили в Румынии и учились на курсах повитух в Париже. Они и стали его первыми учителями-практиками. А в Белгород-Днестровском Зильберман познакомился с главным районным гинекологом Виталием Анисимовым, светилом в области лечения бесплодия и невынашиваемости, который чуть ли не силой заставил перспективного молодого врача обучаться этой специализации.
— В свои 25 я был очень уважаемым человеком. Звонит ночью продавщица и кричит: «Доктор! Нам завезли бюстгальтеры! Импортные! Есть даже чёрные и розовые! Вам какой размер?». А я знаю? Сиськи есть сиськи. Позвонил жене — она обрадовалась. Так и размер заодно узнал. Однажды счастливый папаша привёз полфуры арбузов… Я один, в Одессе жена с малышом. Все соседи от моих продуктовых подарков прятались.
Он не помнит, сколько принял младенцев — на смене у единственного дежурного врача их могло быть больше двадцати. Зато помнит ход родов, имена и фамилии каждой пациентки, даже если перерыв между первой и второй беременностью был больше десяти лет.

«Леночка, помню ли я тебя? (Леночка приехала в роддом на 12-сантиметровых шпильках с ценником на подошве, потому что воды отошли прямо посреди магазина.) Ну конечно, только такая пришмаленная может рожать в шабат, да ещё и в ливень! Мужу скажете — на шесть дней доступ к телу запрещён»


К нему приезжали и приезжают на лечение не только со всего бывшего Советского Союза,минут на но и из-за границы. Его маленькая гордость — женщины, благополучно выносившие и родившие после пяти замерших беременностей, или малыш, появившийся после двадцати лет бесплодия. Он врач от Бога, и все его пациентки восхищаются талантом и призванием.
Он подкуривавший очередной «Парламент», — я так любил химию, астрономию, геологию… Особенно химию. Но работать учителем как-то не хотелось. Мужчина должен обеспечивать семью. Да, у нас в роду несколько врачей — мама, старшая сестра, но только сестра знала, куда я подал документы на поступление. Если бы я мог вернуться в свои семнадцать, то, наверное, стал бы астрономом или геологом.
В семидесятые, особенно за пределами крупных городов, была сумасшедшая смертность — и детская, и рожениц. Йосиф Семёнович помнит свою не первую, но самую яркую женщину со зловещей фамилией Умрихина. Её привезли в родах и оставили дежурному врачу. Зильберман показывает руками полтора метра ростом на полтора шириной.
— Раскрытие полное, а родить не может. Я чуть сам не родил… Ребёнок оказался больше пяти килограммов. Но мы смогли! И тут у неё началось кровотечение. Это сейчас его можно легко остановить, а тогда… при таком крупном ребёнке. Мы за ночь чуть не поседели все. Спасли, вытащили. На утренний обход приехал начмед и удивился: а почему не кесарили? Я говорю: судя по лицам родителей, там и так явно не Карл Маркс и головка уже в таз вошла, я бы инвалида вытащил в лучшем случае. Ну, обошлось — все живы, а победителей не судят.

«Шо вы меня благодарите за беременность, как будто это я вам заделал ребёнка. Бога благодарите!»

Семья жила небогато. А самый памятный и дорогой подарок детства — книги. Первая огромная про зверей и динозавров с цветными картинкам, а уже в школьные годы родители подарили «Занимательную химию» и «Занимательную физику» Перельмана. Самые прекрасные книги в Йосиной жизни. Он до сих пор по телевизору смотрю только National Geographic.

За дерзкие роды исключительно естественным путем, упрямство и хроническое нежелание выписывать «нужные» дорогие лекарства его не слишком жаловали ещё с советским времён, но Зильбермана грех тщеславия явно обошёл стороной. Он не раз отказывался и от аспирантуры, и от мест в лучших клиниках Израиля, Германии, Франции и США.

— На фига? Что, в Одессе перестали рожать? Хотя в нашей консультации в 17:45 эти странные женщины отключают лифт. Немножечко неудобно — у меня приём до 18:00 в лучшем случае. И это надо спуститься с 6 этажа вниз.

Он был нежеланным ребёнком. И вообще не должен был появиться на свет. Ну, или прожить не больше года. Ему удалось не просто выжить, а стать проводником — спасать, вытягивать, приглашать в этот мир сотни новых жизней. Он веселит, вселяет надежду и в свои 76 нагло наслаждается жизнью — и в родзале, и в модном баре с коктейлем, и на джазовом концерте, и в синагоге. Маленького роста, с кудрявыми волосами, выдающимся носом и гигантской звездой Давида на шее он кричит по дороге домой кому-то в телефон:

— Да, если всё в мире будет нормально, то завтра с 10:00 я в консультации. Ша, не реви! Кто сказал, что ты бесплодная?! Кто-кто? Господь Бог? Нет? А кто? А-а-а… профессор. Накакай ему на голову. Приходи завтра.

Двоюродные сестры Юры (Ю.Векслер, покойный муж, кинооператор), племянницы, их мужья - Нина, Бася, Изя, Сеня, Мишка, Сашка - все тут. Вот ты предъявляешь претензии: звонила до поздней ночи в гостиницу, а меня не застала. А почему не застала? По одной простой причине. Я ехала сюда и знала, что в Израиле у меня - только Юрины родственники. Но, честное слово, я не успела дойти до гостиничного номера. Как только вошла в гостиницу, портье окликнул: "Крючкова? Вас к телефону!" Я взяла трубку и услышала: "Светка?" - позвонили девочки, которые выросли со мной в одном дворе. В нашем кишеневском дворе было восемь еврейских семей, две русские, одна украинская. Слева от нас жили тетя Бетя и дядя Изя, справа - тетя Полька Бликштейн, которую мы звали "селедкой". В ее племянника, Владика, который к нам в Кишинев, приезжал из Москвы, из столицы, мы все были безумно влюблены: такой красавец! Я его вчера увидела и обалдела: такой же красивый, только седой стал.

Говорю: "Владик, помню, как я на тебя смотрела завороженными глазами, а ты толкнул скамейку, я села мимо, - и эта обида осталась у меня на всю жизнь. Я была в тебя влюблена, а ты выбил из-под меня скамейку..." Он ведь, оказывается, и не знал о моей любви... А вчера я была у девочек, ночевала у них, Лили-Сюзанны-Дорины; они накрыли замечательный стол: готовились. И мужья у них чудесные, дети дивные, все друга друга любят. Когда мы сели за этот стол, бывший москвич Владик поднял бокал и сказал первый тост: "За наше кишиневское детство, за улицу Щусева, 37".

Такого второго двора, как у нас в Кишиневе, не было. Мы организовали собственный театр, устраивали представления, собирали взрослых и детей со всех дворов. Зрители рассаживались, мы открывали занавес... У нас была своя футбольная команда, мы играли в пионерский лагерь, моя старшая сестра считалась вожатой - мы полностью были на "самоокупаемости".

Наш двор считался самым интересным, около него клубились остальные, вся жизнь концентрировалась вокруг. Тетя Поля, "селедка", которая умерла здесь, в Израиле, не имела собственных детей... Я вчера ночевала у Доринки, утром проснулась - пахнет тетей Полей: она всегда пекла, и Дорина с утра затеяла пирожок. Я спрашиваю: "Дука, ты помнишь, как тетя Поля пекла пирожок?" А для кого? Она раздавала его соседским детям. А у дяди Буки на окне стоял телевизор, повернутый экраном в сторону двора. Мы, дети, рассаживались снаружи на стульях и смотрели этот телевизор. Дядя Бука купил стол для пинг-понга. Для нас - мы все играли. Сколько было приколов!.. Дука выходила с утра, картавя, кричала "Кар-р-р!" - весь двор просыпался.

Именно с тех пор я запомнила, что любой ребенок - "любочка", "рыбочка", "мамочка, съешь уже хлебочка с маслицем!". А в России - что? "Куда пошел, зараза? Заткнись" Надоел - отойди". Мой муж всегда спрашивает: "Что ты со всеми так долго разговариваешь?"

Отвечаю: "Саша, я же - с юга". Он говорит, что у меня вкус - как у мексиканской проститутки. Он прав: мне нравится все яркое, блестящее; я люблю разговаривать с людьми, люблю огоньки горящие, музыку зажигательную...

Почему мне в Израиле хорошо? Конечно, страна неисчерпаема, каждый раз открываешь что-то для себя новое, но сейчас говорю не об этом. На каждом спектакле меня ждет сюрприз. К тому, что у меня были сюрпризы в прошлый раз, я уже привыкла. Думала, они уже кончились. Но не тут-то было. Вдруг ко мне в Хайфе подходит женщина: "Света, ты меня не узнаешь?" Я смотрю - до боли знакомое лицо: "Ради Бога, извините, не узнаю". Тут она достает фотографию, где мы втроем. Три подружки, стоим в лесу в городе Кишиневе. Я, Фанька Бейнер, которая здесь живет уже тридцать шесть лет, и Галя, которая живет в Ленинграде. Смешно, но я не узнала Фаню Бейнер, с которой мы учились, с которой мы жили рядом - сумасшедший дом какой-то! И вот я увидела себя на снимке - уже забыла, какой я была...

...Жаль, но я забыла, какой была в детстве. Как отрезало: не могу приехать в Кишинев, потому что там все чужое, как у Ахматовой: "люди, вещи, стены". Нас никто не знает, мы не туда попали, Боже мой! Приезжаю в Израиль - и попадаю в Кишинев моего детства, понимаешь? Здесь - все, что считала забытым, куда-то ушедшим. Но встречаются друзья, а ведь общая биография - и есть наша жизнь.

Близкие люди вдруг стали мне рассказывать про меня, Я узнала, что к Сюзанке, замечательному доктору по прозвищу "Стена плача", весь квартал бесцеремонно ходит лечиться. Она ведь работает, приезжайте к ней в больницу, в поликлинику, - нет: они предпочитают идти домой. А самое главное, что еще жива тетя Ниночка - Сюзанина мама. Она говорит: "Светка, я помню, как заплетала тебе косички. Ты была такая маленькая..." А сейчас я обнимаю тетю Нину - ее голова мне только до груди доходит...

У меня умерла мама, бабушка - я родоначальник своей семьи, за моей спиной никто не стоит. У меня никого нет: я держу на руках всю свою семью. А здесь, у вас, я вновь чувствую себя маленькой девочкой, меня называют "Светкой", а не "Светланой Николаевной".

Конечно, мне в Израиле хорошо. И всякий раз, когда уезжаю, со мной случается истерика. В прошлый раз уехала, рыдая, и чувствую, что сейчас будет то же самое...

Сюзанка у нас была золотая медалистка, поступила без всякого блата в медицинский институт. На вступительном экзамене написала обо мне сочинение под названием "Солнышко" - я тогда, пятнадцатилетняя, впервые постриглась - и была рыжая-рыжая... Такой у нас был уникальный двор. Вчера, когда я пришла на этот званный обед, собрались с соседних улиц... Кишинева. Они как-то умудрились сохранить дружбу. Какие дивные у них дети!

Сколько добра в их домах, тепла!.. Даже собаки добрые - члены семьи. Дука постоянно своей собаке Пицце говорит: "Ма питом? Бои-бои!" Есть же люди светлые, добрые, которым все удается. Дука мне вчера сказала: "Я встретила Алика в восемнадцать лет - и больше уже никогда никого не видела вокруг".

Тридцать лет вместе прожили, дети выросли... А какие у них в саду растут лимоны с грейпфрутами! Хорошо: это - настоящая жизнь, которой должен радоваться человек. Я выхожу утром из спальни, где спала в Яночкиной комнате, а Дука идет навстречу, обнимает меня, целует: "Доброе утро, мамочка!" "Ласточка", "солнышко" - только на юге так говорят, понимаешь? Мне очень важно, чтобы меня приласкали, обняли, улыбнулись мне.

В Израиле всюду продаются магнитики: две точки и улыбка от уха до уха - вот вам мое лицо. Я привезла сыну такой магнитик, там улыбка, кипа и надпись: "Don-t worry, be Jewish" (Не печалься, будь евреем). И Митька у себя в комнате повесил эту прелесть, эту суть израильского народа... Автор Светлана Крючкова

В субботу меня «подорвало» ни свет ни заря. Не понятно от чего, хотя, на самом деле – понятно. Всю неделю просыпался в 6 утра, чтобы отвезти крестницу в школу пока её мать – мать её, укатила в отпуск. Поскольку учение Павлова ещё никто не отменил, рефлекс на ранний подъём успел выработаться, подлец, и сработал.

Человек – животное социальное. А самое популярное социальное явление при сегодняшней экономике – правильно, продуктовый магазин. На всё остальное у народа денег нет.

Поехал. Продуктовый набор по списку оказался скудным. Молоко, хлеб, овощи какие то, и всё. Не потому что край, а потому, что не надо больше. Касса. За кассой - юная дева, проворно таскающая продукты мимо сканера. Профессионально разделавшись с моими, подняла глаза, оценила «экземпляр» перед собой и изрекла:

- Пенсионное есть?

-???. Возможно, я утром не принц, но…

- Пенсионное есть?

- Барышня, мне до пенсии еще 13 лет, если по возрасту, а если его поднимут, то и все 18!

- Пенсионные разные бывают! И прочитав у меня на лице очередной вопрос – добила:

- Например, по инвалидности!

Это конец… Прощайте, девушки! Бальзаковские дамы, за мной! В монастырь…
Роман Шакалов

Позвали в гости. Подруга с мужем. Будет много народа, сказали... Я говорю: не зовите, хуже будет. Я не люблю народа. Я – социопат. Нет, приезжай, настояли. Ну, приехала. То-се. Выпили, поели. И тут – разговоры.

Все болтают, я молчу. Начали у меня всякую фигню спрашивать. Не спрашивайте меня ни о чем, говорю. Я – молчаливый социопат. Нет, пристали. Один. Полчаса рассуждал о манерах, о том, как трудно жить, когда вокруг не умеют себя вести и одеваться. Что Вы об этом думаете, говорит мне. Подряд три раза. Ну, я и сказала, что я думаю, что на его месте я бы не надела крепдешиновую кофточку своей мамы, даже в гости, даже под пиджак своего папы... И не стала бы из общей мисочки доедать салат. Переложила бы в свою тарелку. И... Ну, он не дослушал, ушел быстро и даже уехал. А я что? Я – откровенный социопат.

А тут еще одна. Пол вечера всё говорила о здоровом питании, и сетовала, что ничего здорового нет на столе. Что я об этом думаю, спросила меня. Несколько раз. Ну, я и сказала, что она, несомненно, символ здорового питания, вся сама здоровая, здоровенная, даже. И да, ничего подходящего для нее нет. Уже нет. Особенно, на ее части стола. Все кончилось. И она как-то сразу тоже домой собралась, только пирожок доела с мясом. А я что? Я – правдивый социопат.

И тут с другого края стола спросили. Там женская компания, одна рассказывала про свой успех у мужчин. Бешеный. На отдыхе. В Турции. И Испании. У массажистов и официантов. Громко так рассказывала. И у меня спросила, к несчастью, как мои успехи у мужчин. Ну, я и рассказала, что нет у меня успехов. Ни одного альфонса за это лето не осчастливила. Ни в Турции, ни в Испании. Наверное, денег жалко. Я – жадный социопат.
И они как-то вдруг все засобирались домой и уехали. Стало тихо... Остались мы. Я, подруга, муж. И бабушка.

– Господи, счастье какое, – сказала подруга. – Как они рано все уехали. Впервые.

– Я по этому поводу вишневую наливку сейчас принесу, сам делал, только для нас берег, – сказал муж.

Мы пили наливку и смотрели на закат. Было чудесно. Тихо и пахло листвой.

– Спасибо, что позвали в гости, – сказала я. – Как хорошо у вас.

– Приезжай всегда, – ответили они.

Я приеду. Я – благодарный социопат.

- Мадам Циля, мадам Циля! Таки что вы там делаете с вашей собачкой, она так воет, как не воет даже Самуил Аронович из пятнадцатой квартиры, когда у него геморрой!

- Берта Моисеевна, прекратите кричать, это вредно для нервов. Мадам Циля моет собачку, собачка недовольна и воет, что в этом такого, я не понимаю? Вы же не спрашиваете Самуила Ароновича, что он делает со своим геморроем, чтоб так выть?

- Боже ж мой, Дора, что тут спрашивать, я не вчера живу на свете, или вы себе думаете, что в геморрое есть загадка?

- Берта, я тебя умоляю, я же не слышу радио, там опять забили гол, и я опять не знаю, кому!

- Сема, какая разница? Я сто раз говорила, тебе вредно слушать за этот футбол, у тебя опять будет сердцебиение, это не геморрой, но тоже неприятно. Ты же все равно ничего не слышишь, но каждый раз волнуешься, как мальчик на первом свидании. Так я тебе скажу, что свидание куда приятнее, там можно целоваться.

- Да, Берта Моисеевна, у меня геморрой, но это не та тема, за которую надо говорить всему дому!

- Самуил Аронович, весь дом и так об этом говорит, а обо что еще говорить, когда вы не даете людям спать? Идите в больницу, говорят, врачи теперь умеют много такого, что не умели еще недавно, в крайнем случае, если вам захочется повыть, там никто не удивится. А наши новые жильцы в прошлый раз вызвали наряд, они решили, что кого-то убивают.
- Кто им виноват, что они такие нервные?
- Им же никто не сказал, что у нас по ночам выступает с концертами Самуил Аронович, они имели право испугаться.
- Это я испугался, когда милиция уронила дверь и ворвалась ко мне в квартиру, даже не надев домашних тапочек!
- А что вы себе хотели, чтобы милиция надевала домашние тапочки, пока на вас надевают белые?
- Бабушка, а Самуил Аронович сегодня будет выть?
- Не знаю, а что, ты давно не слышал и уже соскучился?
- Нет, но Лева из седьмого дома тоже хотел послушать.
- Самуил Аронович, как себя чувствует ваш геморрой? Вы же слышите, дети тянутся к прекрасному.
- Берта Моисеевна, если дети хотят прекрасного, сводите их в оперу, я вам не нанимался.
- Да, вы это делаете бесплатно и от души!
- Когда этим детям будет столько, сколько мне, они поймут, что геморрой - это таки трагедия!
- Самуил Аронович, вы ставите эту трагедию всему дому и так часто, что мы уже устали рыдать. А если вы будете желать моему внуку такие вещи, я пожелаю вам в ответ много приятного, причем сковородкой и прямо сейчас!
- Бабушка, ну так я могу сегодня позвать Леву на ужин?
- Как, еще и на ужин? Нет, я рада за то, что ты так любишь своего друга, но Самуил Аронович и ужин - это слишком много прекрасного для одного визита.
- Кстати, Берта, вчера эти дети курили за дровяным сараем. Если они намерены сделать нам пожар, пусть предупредят, я выйду заранее, приглашу пожарных, мы тоже хотим повеселиться.
- Хаим! Хаим, поди сюда. Поди сюда, посмотри на меня своими глазами и скажи: таки это правда? Ты курил?! Боже, ты же мог поджечь наши дрова!
- Циля, брось собаку, дай мне белую рубашку!
- Моня, если ты думал, что чистые рубашки делаются сами по себе, так чтоб я так жила, как ты себе думал! Иди туда, где тебе на рубашку ставят жирные пятна прямо руками! Говорила мне мама: Циля, иди замуж за музыканта, от скрипки больше проку, чем от гаечного ключа, люди всегда будут умирать и жениться, но кто слушал мою умную маму, кто, я вас спрашиваю? А какой за мной ухаживал мальчик?! Он-таки был музыкант! И теперь он играет в оркестре у самого Гершензона, а Циля стирает рубашки в жирных пятнах!
- Циля, вы заткнете сегодня свою собаку? Ко мне должны придти люди, им будет неприятно!
- Не мешайте, тетя Роза, иначе моя собака будет выть до утра! Она так чисто берет "фа-диез", это напоминает мне моего бедного Марика...
- Ты слышал, Сема? Мадам Циля, вы поэтому так часто моете свою собаку, как ей не надо?
- Берта, если Циле так хочется классической музыки, надо подарить ей патефон. Лучше мы тоже будем слушать музыку, чем ее собака каждый день будет брать "фа-диез", тем более, что таки в другие ноты она попадает не так чисто.
- Что я слышу? Семен Яковлевич, вы разбираетесь в нотах? Ваша фамилия стала Гершензон?
- Циля, успокойтесь, моя фамилия по-прежнему Розенблюм, но тут не надо быть Гершензоном, достаточно иметь уши, и вам тут же захочется их заткнуть!
- Додик, во сколько приезжает твоя тетя Софа?
- Какая тетя Софа?
- Твоя тетя Софа, которая подарила нам на свадьбу серебряные ложечки.
- А что, она приезжает?
- Додик, мне cтранно тебе говорить, но это твоя тетя и она приезжает.
- Додик, не будьте глупым, такую тетю, которая дарит серебряные ложечки, надо встретить!
- Соломон Израилевич, вы думаете?
- Изя, Изя, что там за гембель, это привезли керосин?
- Мама, успокойтесь, это тетя Циля моет собачку, ей хочется музыки.
- Я всегда говорила, что девочкам не нужно много образования. Циля училась в гимназии, и посмотрите - теперь она хочет музыки и мучает животное вместо того, чтобы пригласить старого Натанзона. Старый Натанзон умеет играть, как никто!
- Мама, вы забыли, у старого Натанзона принцип: он играет только на похоронах, а у нас, слава богу, пока все живы.
- Пока - да, но кто знает? Циля, поди к Натанзону и скажи, что твоя свекровь последние пять лет чувствует себя нехорошо, она хочет устроить репетицию!

Дом номер три по улице Ришельевской, как обычно, мирно отходил ко сну... Елена Рукавишникова