Набросок. Керченское

 Гена Паня.

Кличку свою получил просто – фамилия у него Панченко. Был он из тех парней, глядя на которых недоумеваешь, как можно вообще на такого внимание обратить, но многие пищат и закатывают глаза и, в конце-концов, начинаешь присматриваться, а уж если он на тебя внимание обратил, то и лестно, а как же. Сам Паня! Слава его в первую очередь держалась на том, что в вокально-инструментальном ансамбле металлургического техникума Паня играл на гитаре и пел. 
Был он среднего роста, с фигурой, какие моя подруга, много позже, во взрослой жизни, называла неприлично, но очень верно "мешок с говном". Пухлое лицо с мокрыми губами быстро краснело, как это бывает у блондинов, а под спиртное еще и становилось одутловатым. Глаза светлые, отчего казалось – навыкате слегка. И желтые, средним бесом вьющиеся волосы, с прядью, прилипавшей к широкому лбу.
На славу певца и гитариста нанизывались прочие достоинства Пани – он ничего не боялся и был сумасшедшим в чистом виде, что в Керчи ценилось. Пер напролом куда угодно и где угодно. А если попадался, в пьяной драке или еще где, отмазывала мама, которая всю жизнь ходила в заграничные рейсы буфетчицей, денег привозила по тем временам много, кушал Паня тоже хорошо и был первым мальчиком, у которого Ленка с удивлением наблюдала пивной живот. В те времена это было редкостью. Или парень был толст или нормален или худ, как спичка. Мальчики с животами, висящими над затянутым ремнем, появились позднее.

- Паня! – умирая от восторга, кричали потные девочки в темном актовом зале техникума, дергаясь в ожидании чуда, - Паня! Глаза! Зеленые глаза, Паня!
И Паня, с алкогольным туманом в собственных глазах, становился прочнее перед взвывшим микрофоном и, рванув струны, начинал, перекрываемый визгом:

- У бедыыы глазза зеленные…
Опалят, не пощадят…
С головой стою склоненною…
Виноватый прячу взгляд…

Девочки, топтались, уцепившись за плечи партнеров по медляку и, вытягивая шеи, отклоняясь, чтоб лучше видеть кумира, подхватывали:

- Ночи, ночи раскаленные
Сон-травою шелесстяттт
У беды глаза зелленные
Неподкупные глядя-яяттт!

Чистый восторг… Паня, склонив голову к гитаре, мацал струны, белела на ровной фигуре импортная кофта крупной вязки с большими деревянными пуговицами, свешивались на лоб сразу несколько мокрых желтых прядей…
Как не влюбиться!
Первой влюбилась Алька, золотая подружка Ленки. Голенастая, широкобедрая, с лицом нынешней голд красавицы Перис Хилтон, а тогда сама себя считающая обычным гадким утенком, куда там до блеска Паниной звезды, можно тихо страдать, ничем не рискуя. Алька была девочка деятельная и потому страдания ее были травматичны для окружающих. Помимо мрачного лица с написанным на нем стремлением наглотаться таблеток или выброситься с пятого этажа, были резкие до вывиха хватания Ленки за руку с утаскиванием в чужие дворы, потому что "он, кажется, идет по той стороне!!!", внезапные решения, твердые, как скала "я уеду в пту, швейное, через неделю. Я так больше не могу!" – пту менялись каждые несколько дней и Ленка чистосердечно пугалась и отговаривала не губить юную жизнь среди жутких деревенских двоечниц. Были лихорадочные занятия спортом, чтоб "талия потоньше, а еще я в бассейн запишусь, потому что он тоже там…"
И прочее всякое девичье.
Алька любила Паню так страстно и с таким упоением, что Ленка, позавидовав, видимо, силе чувства и желая испытать подобное, влюбилась в него тоже. О чем сокрушенно и поведала ей вскорости. Сидели на балконе, ели вяленую рыбу с крупно выступающей по деревянным бокам солью и разговаривали, морщась от боли в разъеденных этой самой солью губах. В ответ на признание Алька скорбно кивнула, признавая, что кого же минует участь сия, если он такой…
- Знаешь, Аль. А давай, от него вместе откажемся, а? – Ленке такой поступок казался очень даже достойным и логичным, ведь подруги и обе влюблены, а книжек о всяком благородстве она читала множество.
Алька скорбно выглотала кружку холодной воды и прижала руку к животу, в котором булькало. Подумала, завесив треугольное лицо темно-русыми кудряшками, и решительно помотала головой:
- Нет, Ленк. Ты меня извини, но если он вдруг, со мной… Я не смогу! Отказаться, то есть, не буду я.
Слова о том, что "а я-то думала, мы настоящие подруги!" остались у Ленки в пересоленном горле. Обиду унесла с собой, ничего Альке не сказав. Дружили дальше.
Потом Паня какое-то время с Ленкой встречался, надеясь на то, на что обычно надеются парни постарше, "ходя" с пятнадцатилетними девочками. – Вдруг сама даст. 
Алька-страдалица в это же время "ходила" с лучшим другом Пани, как сама потом призналась, "чтоб рядом быть" и четверо провели много вечеров, сидя на зябких осенних лавочках, болтая и смеясь, а потом расходясь "провожаться" по подъездам.
Ленке Паня довольно быстро надоел, но еще быстрее ему надоела Ленка, а Альке с самого начала надоел Глеба. И только толстому высокому Глебе, с одышкой и редеющими на макушке волосами не надоедали две по-керченски сумасбродные подружки, умеющие, если надо, перелезть через любой забор или выкупаться в декабрьском море.
Как-то случайно Ленка пошла на свидание с Глебой, потому что Паня вдруг исчез и перестал ей звонить, а очень хотелось узнать, чего он там и с кем. Целый вечер гуляли по набережной и сидели на скамейке у морвокзала, а когда Глеба захотел ее поцеловать, Ленка быстренько приняла самый скорбный вид, какой умела, и намекнула, что сердце ее ранено Паней и это надолго. Тогда Глеба раскололся, злясь и досадуя успехам друга, что, оказывается, они с Алькой тайком встречаются уже неделю.
"То есть, два раза "ходили" – прикинула Ленка, вспоминая, сколько раз подружка не пошла с ней в город и в парк. Ленку обуяла светлая и несколько недоуменная грусть. С одной стороны, Паня, как ни скрывала она этого от самой себя, вовсе не нравился и губы у него мокрые все время. С другой, ну Алька же знает, что он с Ленкой! А с третьей, она честно когда-то предупредила…
Море было тихое и светлое, покрытое розовым перламутром, Глеба сопел рядом и все пытался взять Ленку за руку своей теплой и очень на ощупь приятной рукой. А она смотрела на розовое море, грустила и имела на то полное право. От этого стало Ленке хорошо и спокойно. Немножко подумала она о том, что теперь можно снова ходить вчетвером, только Паня уже будет сидеть на лавочке с Алькой и ее притискивать к боку, укрывая полой своей дурацкой импортной кофты. А Ленка – с Глебой, что ли? Ну уж... И надо ли ревновать и страдать?
Но толком пострадать Ленка не успела. Что-то там произошло у Альки с Паней и еще через три дня он появился на дискотеке с Викой.
- У Пани новая звезда, - ухмыляясь, говорил Проклятый Гасконец, единственный из всей компании, кому прозвище дала взрослая женщина, мама Глебы (всякий раз, когда ее сын не приходил ночевать или приходил, наоборот, с толпой полузнакомых и просил шепотом яичницу сделать, а завтра "мам я на море, на неделю", мама Глебы закатывала красивые глаза и говорила одну и ту же фразу "опять Проклятый Гасконец"),
 - завтра (говорил Проклятый Гасконец) он ее всем покажет. Глаза – во!, фигура – во!, одета в джинсы а на карманах звезды, красные! Сама пошила.
Ленка тоже себе все шила сама, но до красных звезд на карманах не то что не додумалась, и не осмелилась бы и от этого было завидно и опять грустно. Но очень любопытно. Алька же молчала.
Вика оказалась веселой и бойкой, по керченским меркам мало видной девочкой, с ровненькой мальчишеской фигуркой и узким лицом, состоящим из огромных глаз и красной помады.

.................