Принцип объяснения (очень много букаф!)

Наверняка, за сотню с лишним тысяч лет существования нашего вида, и даже до этого, наши предки смотрели на ночное небо и гадали — что такое звезды? Гадали, иначе говоря, как объяснить то, что они видели, словами, значение которых нельзя увидеть.

Большинство людей редко о таком задумывалось, как и сегодня, только в маленьких перерывах между тем, что обычно занимало их мысли. Но то, что обычно занимало их мысли, тоже было основано на желании знать. Они хотели знать как сделать так, чтобы их источники еды не иссякали, как сделать так, чтобы можно было отдыхать, не рискуя умереть от голода, как защититься от холода, от жары, от опасности, как меньше страдать. Наверняка художники, рисовавшие наскальную живопись, были бы не прочь знать, как рисовать лучше.

Они мечтали об улучшении каждой стороны своих жизней, так же как и мы. Но они не смогли сделать почти ничего. Они не знали как. Открытия вроде огня случались так редко, что с точки зрения отдельного человека жизнь никогда не становилась лучше. Люди не узнавали ничего нового.

Первый намек на характер происхождения звездного света появился только в 1899 году: радиоактивность. За 40 лет ученые наши полное объяснение, выраженное, как всегда, изящными символами. Но не обращайте внимания на сами символы. Подумайте о том, как много открытий заключается в каждом из них. Атомные ядра и ядерные реакции, разумеется. Еще изотопы, частицы электричества, антивещество, нейтрино, эквивалентность массы и энергии — то есть E=mc — гамма-лучи, трансмутация элементов. Древняя мечта, веками поглощавшая мысли алхимиков, была достигнута при помощи тех же теорий, которые объясняли звездный свет и другие древние тайны, и новые, неожиданные явления.

То, что все эти открытия, совершенные за 40 лет, не были совершены за предыдущие сто тысяч — не из-за того что люди недостаточно думали о звездах и остальных своих проблемах. Они даже находили ответы — в мифах, мифы диктовали им как жить, но при этом не имели ни малейшего отношения к правде. Насколько трагична была эта затянувшаяся стагнация, как мне кажется, понимают далеко не все. Это были люди с такими же мозгами, как у тех, кто в итоге открыл все эти вещи. Но эта способность изменять, развивать практически не использовалась до момента, который революционным образом изменил человечество, изменил вселенную.

Хочется хотя бы надеяться. Потому что это событие было научной революцией, с наступления которой наше знание о физическом мире и о том, как приспособить его к нашим желаниям без устали росло. Итак, что изменилось? Что люди начали делать такого, из-за чего возникла разница между стагнацией и быстрым, бесконечным открытием? В чем эта разница — самая важная истина которую только возможно знать. Досадно, но нет единого мнения о том, что это такое. Так что я вам объясню. Но сперва придется отступить немного в прошлое.

До научной революции люди верили, что все важное, что можно знать, было уже известно и было заключено в древних писаниях, традициях и — зачастую действительно полезных — эмпирических правилах, которые, однако, насаждались как догмы, а также множестве обманов. Они верили, что знание исходит от авторитетов, которые на самом деле знали очень немного. И прогресс зависел от умения отвергать авторитет ученых мужей, священников, традиций, власти. Вот почему научная революция требовала широкого контекста:

Просвещения, революции в том, что люди искали знания, стараясь не опираться на авторитеты. Никому не верь на слово. Но разница была не в этом. Авторитеты были отвергнуты раньше,и не единожды. И это редко, да, пожалуй, что и никогда, не приводило к чему-то вроде научной революции. В то время считалось, что основой науки является радикальная идея о том, что нельзя увидеть, известная как эмпиризм. Все знание происходит от чувств. Но мы видели, что это не так. Эмпиризм помог развить наблюдение и эксперимент. Но с самого начала было ясно, что с ним что-то было не так.

Знание происходит от чувств. На каком языке? Явно не на языке математики, на котором, как сказал Галилей, написана книга природы. Посмотрите вокруг. Вы не увидите уравнений, вырезанных на склонах гор. А если и увидите, то только потому что его там вырезал человек. Кстати, почему мы так не делаем? Чего это мы? (Смех)

Эмпиризм недостаточен, потому что научные теории объясняют наблюдаемое словами, значение которых нельзя увидеть. А то, что нельзя увидеть, согласитесь, не постигнуть с помощью чувств. Мы не наблюдаем ядерные реакции в звездах. Мы не наблюдаем происхождения видов. Мы не видим кривизны пространства-времени, не видим других вселенных. Но мы знаем обо всем этом. Откуда?

Классический ответ эмпиризма — индукция. Незримое подобно зримому. Но оно не подобно. Знаете, что было решающим свидетельством того, что пространство-время искривлено? Фотография, не пространства-времени, а затмения, на которой точка стояла тут, а не там. А свидетельство эволюции? Горсть камней и несколько вьюрков. Параллельные вселенные? Снова — точки на экране, которые находятся тут, а не там. То, что мы видим во всех этих случаях, никак не подобно процессу, который, как мы знаем, происходит — они соединены только цепью теоретических размышлений и объяснений.

Ага!, скажут креационисты, Ты признаешь, что все дело в интерпретации. Что никто никогда не видел эволюцию. Мы видим камни. У вас есть свое объяснение. У нас свое. Ваше исходит из догадок; наше — из Библии. Но вот то, о чем и креационисты, и эмпиристы забывают, так это о том, что, в таком смысле никто никогда не видел и самое Библию, что глаз только воспринимает свет, а не наблюдает его. Мозг воспринимает только нервные импульсы. И мозг не воспринимает, чем на самом деле являются нервные импульсы— то есть, электрические разряды. Мы не наблюдаем ничего таким, какое оно на самом деле.

Наше понимание реальности не основано на одном восприятии. Оно всегда, как сказал Карл Поппер, обременено теорией. Научное знание не происходит от чего-то. Оно как любое другое знание. Это гипотезы, догадки, проверенные наблюдением, а не происходящие из него. Итак, были ли проверяемые гипотезы великим новшеством, открывшим врата темницы умов? Нет. Вопреки тому что обычно говорят, проверяемость - обычное дело в мифах и любых других иррациональных формах мышления. Утверждение, что солнце потухнет в следующий вторник, легко проверяется.

Например, древнегреческий миф, объясняющий смену времен года. Аид, повелитель царства мертвых, похитил Персефону, богиню весны, и принудил ее подписать брачный договор, по которому она обязана регулярно возвращаться к нему—а потом отпустил. И каждый год она вынуждена возвращаться к Аиду. Ее мать, Деметра, богиня Земли, расстраивается, и это вызывает холод и запустение. Этот миф проверяем. Если зиму вызывает грусть Деметры, тогда зима должна наступать на всей Земле одновременно. Если бы древние греки знали, что в Австралии жарче всего тогда, когда Деметра грустит сильнее всего, они бы знали, что их теория неверна.

Что же не так с этим мифом и всеми остальными формами донаучного мышления, и в чем заключается фундаментальная разница? Я думаю, вся разница заключается только в одном. И оно подразумевает проверяемость, научный метод, Просвещение и все остальное. И вот это отличие. Это недостаток в объяснении. Я имею в виду не логический недостаток. Я имею в виду фундаментально плохое объяснение. Что это значит? Объяснение— это утверждение о чем-то, что невозможно увидеть, и что отвечает за то, что видимо.

Объяснительная роль брачного договора Персефоны может быть исполнена с равным успехом любыми другими бессчетными произвольными конструкциями. Почему именно брачный договор, почему не какая-то другая причина ежегодного события? Вот, например. Аид не отпустил Персефону. Она сбежала, и возвращается каждую весну, чтобы мстить Аиду при помощи своей весенней магии. Она остужает его царство весенним воздухом, выдувая жар на поверхность, и это вызывает лето. Мой миф объясняет те же явления, что и исходный миф. Он так же проверяем. Однако он утверждает о реальности нечто противоположное исходному мифу. И это возможно из-за того, что детали исходного мифа связаны с временами года только через сам этот миф.

Эта простая изменчивость является признаком плохого объяснения. Потому что без какой-то разумной причины выбрать один из множества вариантов, и предпочесть его любому другому объяснению, было бы абсурдно. Суть разницы, которая помогла человечеству начать развиваться, запустила прогресс, заключалась в хороших объяснениях, таких, которые не будут больше объяснять то, что они объясняют, если их начать изменять.

Мы сейчас объясняем смену времен года тем, что ось Земли наклонена вот так, и каждое полушарие полгода наклонено к солнцу, а полгода от него. Вот это чуть не забыл. (Смех) Это хорошее объяснение: его тяжело изменять, потому что каждая деталь играет свою роль. Например, мы знаем, вне зависимости от времен года, что поверхность, наклоненная в сторону от источника тепла нагревается меньше, и что вращающаяся в пространстве сфера направлена всегда одинаково. Наклон объясняет также угол восхождения солнца в разное время года, и предсказывает, что времена года в разных полушариях будут в противофазе. Если бы времена года менялись бы одновременно, эта теория была бы опровергнута. Но в том, что это хорошее объяснение, которое тяжело менять, заключается критическая разница.

Если бы древние греки узнали бы о временах года в Австралии, они легко изменили бы свой миф, чтобы он объяснял и это. Например, когда Деметра расстроена, она изгоняет тепло оттуда, где она находится, в другое полушарие, и там наступает лето. Так что, после проверки и опровержения, и изменив свою теорию соответствующим образом, древние греки ни на йоту не приблизились бы к пониманию времен года, потому что их объяснение было плохим: легко изменяемым. И только когда объяснение хорошее имеет значение, проверяемо оно или нет. Если бы теория наклонной оси была бы опровергнута, ее сторонникам было бы некуда деваться. Никакое простое изменение не могло бы заставить наклон оси Земли вызывать одинаковые времена года на обоих полушариях.

Поиск объяснений, которые тяжело изменять и стало источником всего процесса. Это основной принцип Просвещения. В науке два ложных подхода останавливают прогресс. Один широко известен: непроверяемые теории. Но важнее теории, которые ничего не объясняют. Когда вам говорят, что какой-то статистический тренд будет продолжаться, но не дают неизменяемого объяснения, что именно вызывает этот тренд, вам говорят, что это сделали колдуны.

Когда вам говорят, что у моркови такие же права, как у людей, потому что у нас половина генов общие — но не объясняют как связаны проценты генов и права — колдуны. Когда кто-то сообщает, что дебаты о врожденных и приобретенных чертах завершены, потому что есть свидетельства того, что некий процент наших политических воззрений наследуется генетически, но не объясняет, как гены создают воззрения, ничего не завершено. Они говорят, что наши воззрения создаются колдунами, и их, предположительно, тоже. То, что правда состоит из тяжело изменяемых предположений о реальности, есть самый важный факт о физическом мире. Это факт, который нельзя увидеть, и при этом невозможно изменить. Спасибо. Аплодисменты Дэвид Дойч  (С)