«Золушка»
Всё, казалось бы, вполне невинно в знаменитой сказке Шарля Перро «Золушка». Никаких рискованных намёков и недоговорок - на первый взгляд.
Злая мачеха, конечно, использует Золушку в качестве бесплатной рабочей силы, нещадно эксплуатирует детский труд, зато и спать сиротку укладывает в золу, за печку, а не в собственную, скажем кровать. С точки зрения мачехи, нет ничего интересного и содержательного под ветхой юбчонкой падчерицы, и это – хорошая новость для Золушки. Никакого тебе харрасмента, сплошная трудовая повинность.
Стервозные сводные сёстры, конечно, досаждают Золушке капризами и насмешками, но о бичевании, связывании и прочих садистких практиках у Перро не ни слова, а потому будем считать, что и тут всё вполне невинно.
Добрая фея не ждёт от крестницы каких-то особых интимных услуг в обмен на предоставленный бальный гардероб. Техника её колдовства не тре бует принародных совокуплений с чёрным, скажем, козлом. И даже сцены бала в королевском дворце на редкость скучны и благопристойны: облачённые в шелка и парчу граждане разбиваются на пары и танцуют – всего-то.
Прекрасный принц не тискает Золушку в темном дворцовом коридоре, не нашёптывает ей на ушко непристойности, а лишь томно вздыхает, как и положено всякому юному гетеросексуалу, встретившему, наконец, самочку своей мечты.
После полуночи Золушка не предстаёт обнажённой перед ликующей толпой придворных, и даже таинственное превращение её бального платья в пикантные лохмотья свершается не на глазах изумлённой общественности, а под сенью дворцовых кущей, под покровом ночной тьмы. Золушка, как мы помним, благополучно убегает домой, а возбуждённый марлезонским балетом принц обретает на лестнице туфельку возлюбленной и …
Вот тут и начинается самое интересное. В детстве мы, конечно, наивно полагали, что туфелька – пустяки, сентиментальный сувенир на память о приятно проведённом вечере, а заодно и улика, позволяющая отличить прекрасную незнакомку от сотен других, менее прекрасных.
Но то было в детстве.
Теперь мы выросли. В наших книжных шкафах пылятся энциклопедические словари и популярные брошюрки о нетрадиционном сексе. Теперь-то мы знаем, что чрезмерно пылкая страсть к чужой обуви называется страшным словом «ретифизм» и квалифицируется, как сексуальное расстройство, разновидность фетишизма.
И нам, наконец, всё про того принца становится ясно. Хворал он, сердешный. Тяжко, неизлечимо хворал. Не случайно ведь поиски поиски прекрасной незнакомки велись с туфелькой в руках. Лица Золушки, как мы понимаем теперь, принц не заметил, не запомнил даже. Не до пустяков ему было, парень на туфельки пялился, как их брату, фетишисту, и положено.
Принцу, впрочем, повезло. Положение в обществе позволяло наследнику сказочного престола быть весьма разборчивым в выборе брачного партнёра. А тут и судьба подсуетилась, послала ему Золушку, покладистую обладательницу миниатюрной обуви, готовую, как мы понимаем, готова на всё, лишь бы сменить мачехин дом на дворец.
С этой точки зрения всё у них обоих, конечно, получилось. Сказка, как и положено по законам жанра, закончилась хорошо. Золушка, возможно, даже была по-своему счастлива:
Ретифисты, как и прочие фетишисты, народ, в сущности, трогательный и безобидный.
«Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях»
Название пушкинской сказки внесено в заголовок из, скажем так, патриотических побуждений. Из уважения к школьной программе и толстой, страшной, громогласной женщине Елене Адольфовне, приобщавшей нас, маленьких и беззащитных оболтусов, к творчеству русско-арапского (совсем не сумрачного, по счастью) гения.
А вообще, на этом почётном месте могли оказаться Спящая Красавица с Белоснежкой, замурованная Кащеем в кусок льда Марья Моревна и множество других не то спящих, не то мёртвых прелестниц.
Эротические отношения с безжизненными телами, иначе именуемые «некрофилией», - один из самых популярных сказочных сюжетов. Трепетный королевич Елисей, склонившийся над хрустальным гробом, не просто литературный герой, но и нерукотворный памятник неизвестному некрофилу, чья жизнь – беспримерный подвиг.
Простому человеку и мимо кладбища-то ночью пройти страшно, и жить в двух кварталах от районного морга – мука мученическая, а уж поцеловать в хладный лоб усопшую бабушку – жест беспримерного бытового героизма. А вот мужественный некрофил нашим суеверным предрассудкам не подвержен вовсе. Для него мёртвая плоть – источник тайных наслаждений, а не дремучих обывательских страхов.
Что именно проделывал королевич Елисей с обитательницей хрустального гроба – можно только догадываться. Чем занимался принц, пробравшийся в зачарованный замок Спящей Красавицы – дело тёмное. Зачем, наконец, старый извращенец Кащей злодейски обездвижил по хищенную Марью Моревну?
Дети, понятно, над такими вопросами особо не задумываются, но мы-то, взрослые, фильм Педро Альмодовара «Поговори с ней» на больших и малых экранах смотревшие, имевшие на сей счёт собственное мнение. Вполне, надо сказать, неприличное. И вполне же однозначное.
И лишь один вопрос не даёт покоя. Как складывались отношения королевича Елисея с невестой после её внезапного воскрешения? Девушке, понятно, приятно было снова ощутить себя живой. А вот жених… Не испытал ли он наигорчайший облом в соей жизни, когда вожделенная мёртвая красавица вдруг заулыбалась и томно обняла его своими стремительно теплеющими руками?
Жалко его, конечно.
«Царевна-лягушка»
О счастливом сожительстве человека с рептилией повествует, как мы теперь понимаем, этот уникальный памятник устного народного творчества.
Маленькая, склизкая лягушонка – казалось бы, совершенно бесполезное для всякого эротомана существо – с точки зрения истинного зоофила является изысканным, редкостным сексуальным объектом. Техника удовлетворения страсти с использованием лягушачьего тельца в сказке, увы, не описана. Вместо вожделенных подробностей нам стыдливо объясняют, что по ночам лягушка, якобы, превращалась в прекрасную девушку.
Но всякий опытный исследователь чужих сексуальных отклонений понимает: превращалась она, разве что, в воображении затейника-принца. Надо было ему ведь как-то оправдать своё супружеское счастье с хладнокровной зверушкой, вот и пришлось распускать по царскому терему слухи о чудесных превращениях.
Чудеса, якобы сотворённые красавицей, - лишь небольшая часть этой информационной компании. Принц был совершенно доволен своей участью и не желал ничего менять. Была ли довольна сама лягушка – дело десятое. Этого экологически чистого добра в наших российских болотах навалом. Хоть каждый день свальный грех с ними затевай…
Вообще, сюжет о чудесной невесте-оборотне – один из наиболее популярных в мировой культуре. Исследуя сказки разных народов, можно выяснить, что в Китае и Японии рядовые зоофилы предпочитали лис да барсуков; на Крайнем Севере ласкали медведиц и оленей; в Полинезии – рыб; в Африке – обезьян, а североамериканские индейцы регулярно делили ложе с выдрами и волчихами.
Даже столь поверхностный перечень ясно показывает, что эта животрепещущая тема ждёт фундаментального исследования. Не одна дюжина докторских диссертаций может поступить потом в широкую продажу – к полному восторгу любопытствуюей публики.
«Дюймовочка»
прелестная малышка, девочка из цветка, героиня сказки Ганса Христиана Андерсена, конечно, серьёзно влипла. Мало кто из сказочных персонажей оказывался в лапах такого количества извращенцев.
Меня, помнится, ещё в детстве удивило обилие её женихов. Дюймовочка – казалось мне – только-только вышла из своего цветка. Сколько там она пожила у доброй бесдетной женщины? Неделю? Месяц? Во всяком случае, о долгих годах их совместного бытия в сказке речи нет. Дюймовочка наша, можно сказать, новорожденная. Совсем младенец. И вот, пожалуйте – сразу замуж! Есть в этом что-то не то, - так мне уже в ту пору чудилось.
Ещё бы, конечно, «не то»!
Женихи Дюймовочки,ю понятно, педофилы. Все как один. Даже основные типы очень удачно описаны Андерсеном: жаба – насильник, тупой и агрессивный; жук – рафинированный, рефлексирующий интелегент, вроде набоковского Гумберта; крот – богатый старик, южанин эльф, подаривший ей крылышки ко дню свадьбы – умелый и тонкий ценитель детской красоты, сумевший-таки развратить девочку к их обоюдному удовольствию. Все фундаментальные опасности, подстерегающие нимфетку, налицо.
Для Дюймовочки эта эротическая эпопея завершилась счастливым браком лишь потому, что она - сказочная героиня. Вот о чём должны напоминать заботливые папы и мамы своим пятилетним Лолитам. Дескать, не такое уж это великое дело – «замуж». Не стоит, дескать, спешить.
«Три толстяка»
Очевидно, что главная героиня сказки Юрия Олёши – не столько живая девочка Сурок, сколько кукла наследника Тутти. Хитроумная кукла живёт в спальне Наследника, проводит с ним дни и ночи, успешно заменяет ему друзей и подружек, является единственным объектом любви для избалованного одинокого мальчишки.
Куклу побивают камнями революционной массы, её доставляют для капитального ремонта к доброму доктору Гаспару Арнери, возят в карете по ночным улицам, *цензура*ищают, разыскивают и, наконец, замещают живой копией, циркачкой Суок, этакой Матой Хари и Жанной д, Арк в одном лице. Прелестной акробаткой и знамением сказочной революции. Но пасаран.
Всё это, конечно, осень трогательно. Но что действительно заслуживает пристального внимания – так это психика юного Наследника Тутти. Который, напоминаю, не только держал любимую куклу в собственной спаленке, но и наотрез отказывался расставаться с нею более чем на одни сутки. Более того, жить без неё отказывался наотрез. От буржуинских своих сладостей носик воротил. Чахнул на глазах – и зчах бы непременно, если бы находчивая оппозиция не подсунула достоверную копию утраченной куклы.
Такого рода сексуальное расстройство описано во множестве медицинских трудов и имеет совершенно прозрачное название: «пигмалионизм» - в честь мифического скульптора Пигмалиона. Человек с таким диагнозом всегда предпочитает художественно выполненное изображение любимого существа его тёплому, трепетному телу.
Вот и Наследник Тутти обожал куклу, исполненную, как выяснилось в финале, по образу и подобию го сестрёнки-двойняшки. Этот факт, конечно, осложняет диагноз горемычного Наследника: пигмалионизм в его случае усугубляется симптомами нарциссизма и даже – о, ужас! – инцеста.
