Мой персональный Минотавр.

«Минотавр не виноват, что он родился чудовищем – он просто всегда хочет есть».

Аверс и реверс. То, что мы видим, и то, что скрыто от нас. И не только о медалях или монетах речь – в каждом человеке есть то, что видят все, и что часто скрывает человек даже от самого себя. Но в жизни, как и у медали, есть не только лицевая и обратная сторона. Есть ещё «гурт», граница между сторонами. Так между Светом и Тьмой всегда есть Сумерки.

Зверь сидел в клетке. В хорошей, прочной клетке из прозрачных прутьев толщиной в палец, гладких таких прутьях, не поранишься. Почему-то мне казалось, что где бы я ни появился, он всё равно будет сидеть ко мне спиной. Что же, это его право. А если честно, то мы всегда избегали смотреть друг другу в глаза. Уж очень многое можно в них увидеть.

- Больно? – я подошёл к клетке и стал рядом, проведя пальцем по одному из прутов. Ощущение было, что я провёл пальцем по стеклу, вот только в отличии от стекла эта клетка была на несколько порядков крепче. Да уж, клетки я научился создавать за столько-то лет. Как научился и заманивать туда Зверя. Со временем, если жить захочешь, и не тому научишься.

- Бу… - Зверь даже не шелохнулся. Просто «бу» и всё. И ведь может говорить, и складно так «звонит», если захочет. А вот сегодня «бу». Даже не «отвяжись», «отстань», «отъ…», а именно «бу», типа «шёл бы ты гулять, Пенилоп». И зацепиться не за что. Разговор начат, разговор окончен. Почему? Потому что «бу».

- Больно, я знаю. А ты как хотел? – как ты хотел, Зверь, я знаю. Но не вышло. В который раз я оказался сильнее. А и вправду, в который? Не знаю. Да и считать нет желания. Будем считать, что в очередной. Хотелось бы верить, что не в последний.

- Бу… - Зверь всё так же сидел и «бу» заметалось по стенам пещеры, словно идя ниоткуда и в никуда.

- Да знаю, знаю я, как ты хотел. Но, что поделать, - не всегда можно то, что хочется. – надо, ой надо завязать разговор с моим Зверем. Втянуть его в спор, расшевелить, даже, может быть, заставить бросаться на меня. Нельзя только одного – оставлять его самого.

- Бу… - и сопение. Сопение обиженное, чем-то напоминает мне сопение ребёнка, хотя ребёнком Зверя назвать тяжело. Метра под два роста, чем-то похож на медведя по фигуре, но с человеческим лицом. Моим лицом. Вот только в отличие от меня, в нём не было ни капли жира – этакий комок мышц, сжатая в пружину Сила, мощность, ярость и… Боль. Сейчас – Боль. Это чувствуется даже на расстоянии.

Я подошёл и сел на пол, прислонившись спиной к спине Зверя. Тепло. Тёплая шерсть, густая и мягкая, покрывающая тело Зверя, коснулась моей обнажённой спины. Немножко щекотно, но тепло. Спина Зверя напряглась, но тут же расслабилась. Я не видел, что он сейчас делает, но знал – мой Зверь выпускал свои острые как бритва когти, рассматривал, прятал и снова выпускал, рассматривал… Острые такие когти, способные запросто перерезать горло или выпустить наружу внутренности. Но я сидел спокойно – Зверь нападать не будет, как бы он того не хотел. Да и смысл нападать, если…

Мы оба знали, почему «если». Потому и сидели спиной к спине – я на свободе, и Зверь в клетке из прозрачных прутьев, которые крепче стали.

- Обиделся, Мин? – вопрос чисто риторический. Конечно обиделся. А кто бы не обиделся, когда ограничивают его Свободу? Ну и ещё Голод. Зверь-то голодный сидит. Это я наелся как в физическом плане (картошка, селёдка, огурец солёный и лук слегка примаринованный), так и в моральном (положительные эмоции от встречи с друзьями, прогулки по Городу, просмотра нового фильма в кинотеатре). А он-то голодает, сильно голодает, вот только виду не показывает. Сидит себе, выпускает острые когти, рассматривает, прячет и снова выпускает. Когти, которые…

- Обиделся. Но ты же знаешь, что я не мог иначе… Не мог…

- Бу…

Конечно, я вру. И я знаю, что я вру, и он знает, что я вру, и я знаю, что он знает… Вот такой у нас диалог. Все всё знают друг о друге.

- Ну, ладно! Мог! Но тогда ты бы сам знаешь, что было!

- Бу…

Он знает, я знаю, он знает, что я знаю, я знаю, что он знает… Замкнутый круг. Ни ему от этого не легче, ни мне. Вот только меня тянет сейчас поговорить, а ему просто больно. Больно и голодно. И говорить эта зверюга не желает. «Бу» и всё тут.

- Вот потому и пришлось тебя… заточить. – пришлось, конечно, кто же спорит. И не силой, куда мне против Зверя. Хитростью, как всегда. Ну и частично подлостью. В таких играх редко кто играет по Правилам. Да и невозможно играть по тем Правилам, которые постоянно меняются – ни одного шанса выиграть.

- Бу… - Зверь пошевелился и снова замер. Не хотел он общаться. Ему больно и голодно, а тут ещё я, виновник всех его бед лезу «за жизнь поговорить». Оно ему надо?

- Ты не обижайся, Мин. Ты же знаешь, что я прав.

- Бу…

Я прав, он прав. У каждого своя правда. И весь парадокс в том, что правы оба и оба в праве. Вот только я оказался более хитёр, более изворотлив и более… подл. По крайней мере в отношении Зверя.

Помолчали. Зачем я пришёл к Зверю? Душу излить? Быть может, он ведь всё поймёт, мой Зверь. Поймёт, но не простит. Я-то на свободе, а он – в клетке. Свобода одного начинается там, где заканчивается свобода другого. Моя персональная свобода началась с того момента, как за бездыханным Зверем захлопнулась дверь в клетке. И нет такого ключа, который бы позволил выти ему из заточения, если я не захочу этого. А я не хочу. Сейчас не хочу. Слишком дорого мне далось пленение этого Зверя в этот раз. И он это знает. И я знаю это. И я знаю, что он…

Найти Зверя было практически невозможно. С прошлого раза даже я не мог попасть к тому месту, в котором он жил. Я заточил его в клетку, он отгородился от меня. И нам обоим было хорошо, и даже чувства голода я не испытывал. Я помнил, что где-то далеко, или если говорить точнее, то где-то глубоко, практически недостижимо глубоко есть Зверь, он в клетке и жить легко без Зверя. Жить можно. Можно радоваться маленьким радостям, можно наслаждаться жизнью, можно планировать будущее – всё просто, ведь всё предельно ясно и просто: дом, работа, семья… Ну, не семья, подобие семьи, но жить можно.

Как Она смогла найти Зверя я не знаю, упустил я тот момент, когда они встретились и когда впервые Она прикоснулась к моему Зверю. Иногда я представляю себе, как Она подходит к клетке, как несмело касается его шерсти, как смотрит в ЕГО глаза. Если бы вы знали, как Она может смотреть в глаза! Иногда кажется, что она видит тебя насквозь, читает все твои самые сокровенные мысли и как тёплой губкой стирает с души всю грязь, всё наносное, не свойственное тебе. И затягиваются раны на душе, и сердце начинает сбиваться с ритма, взлетая в грудной клетке до глотки, и перехватывает дыхание, а каждый вздох – как милость, как благословение Ангела. В её глазах плещется бескрайняя мудрость океана, огонь заката и утренняя роса рассвета, туманы в горах и жаркое дыхание бескрайних пустынь. Ты только не бойся посмотреть в е глаза и сумей увидеть то, что скрыто за лукавыми искорками лёгкой иронии и мимолётной грусти.

Лёгким касанием Она проводит по его шерсти и смотрит в глаза. Он протягивает к ней свою лапу, но нет на ней когтей, и мягкими подушечками ладоней он касается её руки, и словно ожегшись одёргивает лапу. Он отвык от ласки, от нежности, от верности и преданности, мой Зверь. Он не верит в то, что кто-то может держать без страха его лапу, может обнимать, уткнувшись лицом в его густую шерсть и кто бы не смотрел на Зверя как на чудовище.

Она улыбается, и лёгкой дымкой исчезает. А Зверь смотрит на отголоски видения и впервые улыбается ей в ответ. И Зверь садится посреди клетки и начинает ждать. Где бы ни появилась Она в следующий раз он всегда к Ней лицом к лицу. Она подходит, и раз за разом всё меньше и меньше время между встречами. Наверное, именно тогда я и почувствовал тревогу. Зверь набирал силу.

- Ты помнишь Её запах, Мин? – я помню. Я помню каждый оттенок запаха. Сладкий сандал, чуть горьковатый полынь, запах её волос, её тела, её мыслей.

- Бу… - Зверь снова вздохнул. Конечно, он помнил. Он помнит всё, что помню и я. Другое дело, что мы по-разному подходим к тому, что помним, делаем разные оценки и выводы, даже забываем разные моменты нашей жизни. Но всё, что было, мы помним одинаково.

- Вот и я помню. И забыть не могу. – сейчас бы закурить, но нет здесь сигарет. Я обнажён, но и Зверь тоже, не смотря на шерсть, наг. Здесь нельзя быть иначе – или ты в чём мать родила, или никак. Нет ни выпивки, ни сигарет, здесь только я и Зверь. И здесь была Она.

Зверь поднялся и моя спина упёрлась в клетку.

- Дурак ты, Хозяин. – голос у него был тих. – Дурак, каких Свет не видывал.

Он заговорил! Да, я этого добивался, этого ждал, но волна отчаяния и страха прокатилась ледяной волной вниз по позвоночнику. Он начал говорить, но теперь придётся выслушать всё, что он думает, а это… Мало назвать, что это неприятно. Это всё правда, его правда. Правда моего Зверя.

- Да я и не спорю. Дурак.

Зверь хмыкнул.

- Хорошо хоть это ты понимаешь, вырос за годы. Я уж думал, что не поумнеешь.

- Стал мудрее…

- Да нифига ты не стал мудрее. Был бы мудрым – не сидел бы здесь. Да и клетки не было бы.

- Скажи ещё, что в клетке был бы я. – я усмехнулся.

- Нет. Просто не было бы клетки. Вообще.

Надо было бы встать, но так приятно сидеть на тёплом полу, прижавшись голой спиной к прутьям клетки, так не хотелось подниматься и поворачиваться к Зверю лицом. Конечно, рано или поздно, я поднимусь и повернусь, но не сейчас, не сейчас. Просто сидеть и слушать Мина – вот и всё, что хотелось сейчас. Время остановилось, загустело каплями мёда на янтаре и стало абсолютно не важно, сколько времени мы будем вести свой диалог.

- Не было бы клетки, не было бы кого-то из нас, ты же знаешь.

- Нет, не так.

- Может быть, и не так. Я не знаю. И ты…

- И я не знаю, Хозяин. Я могу только гадать, как было бы, если бы…

- Вот именно. Только гадать. Ни ты, ни я – мы оба не знаем, как было бы, если бы… Мы знаем только то, что есть.

Иногда мне кажется, что я вижу спиной. Вернее даже не так – я чувствую то, что происходит за моей спиной. Вот знаю и всё тут. В мозгу словно появляется картинка, как фотография старого «Полароида», проявляясь со временем. Улыбка Чеширского кота, только прокрученная в обратном порядке – есть только улыбка, а затем появляется сам кот. Вот и сейчас я словно вижу, как горько улыбается Зверь.

- Мин, вот скажи мне, что произошло не так? Ты же теперь умный, и голодный к тому же. Ты же не раз прокручивал ситуацию с разных сторон и видел, в чём ты ошибся. Я-то брал тебя на интуиции, по наитию.

- А сам что скажешь? Почему так? – голос Зверя получил дополнительные иронические нотки.

- Нуууу… - я даже не знал, что и сказать. Вроде бы и готовился, и пришёл к кое-каким выводам, а сейчас всё проскальзывало сквозь плотно сжатые пальцы и стекая на пол пропадало в никуда.

- Баранки гну. – Зверь сова сел и я почувствовал касание его спины. – Я тоже могу сейчас растекаться словами по древу мысли, но ты попробуй сказать всего одно слово, почему так.

Всего одно слово. Только одно слово, которое двигало Ею тогда. Любовь? Ненависть? Ревность? Недоверие? Боль? Что же?

- Страх… - я выдохнул слово и мне показалось, что слово вылетело облачком перед мной. Казалось, что Мин не услышал. Слово сказано, но вот оно застыло передо мной, и оно живёт своей жизнью, отдельной от меня, от Мина и сейчас словно раздумывает, то ли ринуться ввысь, то ли растечься по всему помещению. Словно живое оно постояло и вдруг разом разлетелось мелкими каплями, впиваясь в наши обнажённые тела, корёжа их и скручивая тугим жгутом боли.

- Страх… - выдавил наконец Мин. Он выгнулся дугой и лежал на полу клетки. – Я тоже так и думал, что именно страх. Нет, не страх за себя, за свою жизнь, за родных или близких, за ребёнка или родителей. Это другой страх.

- Я тебя понимаю, Мин…

Мы лежали, отдыхая после приступа боли.

- Именно Страх, Хозяин. С большой буквы «С». Страх изменить что-то, страх того, что…

- … что ты проглотишь её, переваришь и измениться Она. Да, именно Страх. Страх того, что перегорим, что ты насытишься и уснёшь, что ты в состоянии берсерка кинешься крушить всё вокруг, с чем не согласен. Она испугалась этого, Мин.

- Дурак… - буркнул Зверь. – Какой же ты дурак, Хозяин. Мы столько вместе живём, а ты так ничего и не знаешь обо мне.

- Я знаю многое, и это многое позволяет мне делать вывод, что я был прав, запрятав тебя в эту клетку. Так спокойнее, так честнее, так… правильнее.

Зверь за спиной вскочил и я услышал звенящий удар выпущенных когтей по прутьям клетки. Один коготь задел мне плечо и я почувствовал, как по руке стекает тонкая и тёплая струйка крови.

- Ты идиот, Хозяин! Идиот! Ты не знал, что у Неё тоже есть свой Зверь?!

Я вскочил на ноги и развернулся лицом к Зверю. Нет, в глаза я смотреть не буду, но я и без этого знал, что он не врёт.

- У… У Неё есть тоже?... – я растерянно смотрел поверх левого плеча Зверя.

- Есть! Да! У Неё тоже есть свой Зверь! Поверь, ты не уникален, и такие, как я, живут во многих. Но у одних они ленивые, у других почище нас, всё норовят подчинить себе Хозяина. Но есть и третьи, которые становятся единым целым! Хозяин и Зверь!

- Я не знал… - вот так открытие. А ведь, казалось бы, я знал о Звере своём всё, как и он обо мне. Выходит, я как на ладони, а он всё кустами да буераками сознания прятался. Лихо…

- Теперь знаешь. – Зверь снова полоснул когтями по клетке, но уже не в порыве ярости, а только бы услышать похожий на хрустальный перезвон прутьев.

Когда в очередной раз Она не пришла, Зверь начал метаться по клетке. Она обещала! Она обещала прийти!!! Она не могла, не могла обмануть!!! Зверь бился о прутья, в надежде вырваться наружу, но клетка была безучастной к угрозам и мольбам Мина. И он впервые за долгие годы закричал, полосуя свою грудь острыми клинками когтей. Она не могла обмануть! Но Её не было и вокруг пустошь, а к Хозяину не дотянуться, слишком крепок барьер, выстроенный годами между Зверем и Хозяином. А Зверю нужно, просто жизненно необходимо было знать, что с ней и почему Она не пришла. Боль утроила, удесятерила силы и он ворвался в сознание Хозяина вспышкой боли.

Хозяин сидел в кресле поезда, увозящего его в другой Город, на встречу с Ней. Боль разлилась в голове свинцовой тяжестью и Хозяин потянулся за таблеткой. Сладковатый привкус лекарства и глоток прохладной воды, и боль отступила. Но никто, кроме зверя, не знал, что это была боль от Зверя, который рвался наружу. Он ехал и смотрел на табло, на котором мелькали цифры скорости поезда, с которой он становился ближе и ближе к той, которую… любил.

Я открыл дверь. На пороге стояла Она. Нет, не та, которая из снов, ис сухих строчек ICQ или даже из скайпа. Она стояла и робко улыбалась. Между нами был тонкий барьер, тоньше мыльного пузыря, но он был ещё. Она могла сделать шаг назад, и тогда бы стена стала толще самого крепкого сплава. Она могла развернуться и уйти, и тогда между нами была бы не стена, а пропасть, через которую не перешагнуть и не перелететь. Но она сделала шаг вперёд. И я обнял её.

Зверь рванулся вперёд и прутья клетки вздрогнули. Раз, другой, пятый Зверь бросался на клетку в неистовстве, и вдруг словно исчез пол его темницы и клетка рухнула куда-то вниз. Он летел внутри своей клетки, а перед взором мелькала Тьма и Свет, величественно усмехался Сумрак, показываясь на сотые доли секунды и откровенно хохотал багрянцем Хаос. И вдруг полёт прекратился. Зверь стоял посреди большого зала, стены которого отливали пульсирующим красным светом. И тишина. И только за спиной кто-то всхлипнул. Резко обернувшись Зверь увидел…

Её Зверь сидел и плакал. Его Хозяин и её Хозяйка с остервенением срывали с себя остатки одежды, познавая друг друга руками, губами… А он стоял и смотрел на плачущую девушку. Шаг. Ещё шаг и он опустился перед ней на колени.

- Не плачь, я…

И тут Её Зверь заглянул ему в глаза. Мир перестал существовать для них двоих, и если Хозяевам нужны были тела, чтобы вознестись на вершину блаженства и единения, то Звери просто слились в нечто единое, неописуемое словами. Не было Его, не было Её, были лишь Они. Они любили друг друга, делясь собой и отдавая друг другу всего себя. Они уже не могли быть отдельно друг от друга, так как понимали, что они – единое целое, и к этому мигу, растянувшемуся на тысячелетия, они оба шли всю свою жизнь. Ни у него, ни у неё не было до этого и даже близко похожего чувства – всё было естественно и каждая мысль, каждое желание находило отзвук, порождало вибрацию в другом и они, замерев лишь на миг, снова сливались в единый вихрь, в единый атом…