Strongly reccomended (VII)

Вдоль одного забора стояли длинные жерди, увенчанные разной домашней утварью. Справа-налево, как шёл Максимилиан, так и считал, на палках торчали: ночной горшок; шерстяной носок, разлезшийся и сгнивший от влаги; небольшой чёрно-белый телевизор – палка торчала точно из середины расколотого кинескопа; скелет домашнего животного, вероятно, кошки, вероятно, одетой в кукольное платьице грязно-розового цвета; голова куклы, той, с чьего тельца сорвали наряд для бедного животного, кем бы оно ни было. Самым левым, последним, экспонатом эшафота были книги. Целая стопка потрёпанных, истерзанных времен и человеком книг. Их нанизывали на пику с особой жестокостью. Макс глянул только нижнюю, сохранившуюся лучше остальных. «Геометрия за седьмой класс».

На соседний дом учителя труда, физкультуры и природоведения свалилось дерево. Оно раскроило черепичную крышу, единственную черепицу на всё село, ровно надвое, отделив летнюю кухню от жилых комнат. Загвоздка была в том, что дерево специально срубили так, чтобы оно упало на дом. Лишённый продолжения пень практически превратился в труху, но линия сруба угадывалась и не оставляла сомнений. Вяз рубили впопыхах, кое-как, тупым до безобразия топором тупые до безобразия идиоты.

В траве неподалёку лежало погнутое каким-то страшным ударом жестяное ведро. Внутри в мутной жиже покоились останки нескольких карасей.

На полпути Максимилиан встретил совершенно лысую ёлку с тремя облупившимися игрушками. Как будто кто-то нёс её на свалку несколько январей тому назад – да и провалился сквозь землю. Дом, нахохлившийся поодаль, с виду выглядел вполне жилым – на него на падали ни деревья, ни кусты, его не забивали снаружи, как гроб, - если бы не белые облезшие плети вокруг оконных проёмов, в которых Максимилиан признал новогодние гирлянды. К двери была прибита новогодняя открытка. Детский почерк по прочтении поздравительного содержимого оказался почерком кого-то из родителей. Текст был написан с чудовищными ошибками. Рецензия на безграмотность родителя тоже была своеобразной. Подпись «дід Мароз» под поздравительной мессагой была перечёркнута красной ручкой. Поверх «діда» неизвестный корректор довольно грамотно приписал «Хуйло їбуче».

Максимилиан загрустил. Из Доброго, стало быть, убрались даже деды Морозы.

Они взобрались на небольшой пригорок, с которого должен был открываться вид на центр села. Максимилиан затаил дыхание. Картины разрушения Трои мелькали у него перед глазами. Накачанные икры Бреда Питта бегали туда-сюда, дома стояли в руинах, а на улицах брани вперемежку с изувеченными телами валялись покорёженные останки деревянного коня.
Единственный сельский гастроном, однако, стоял на положенном ему месте. На этом хорошие новости кончались.
Дверь гастронома была вырвана с корнем и лежала в метровой траве. Пристроенные ступеньки обвалились, большая часть окон зияла звездообразными пробоями. Пробои были занавешены паутинами – свет внутрь проникал неохотно, тускло виднелись прилавки. «Пустые», - коротко подумал Максимилиан, но войдя в открытый всем ветрам проём, увидел, что это не так.

Прилавки были заставлены продуктами. На полке за ними теснились разноцветные коробки и коробчонки, литровые и трехлитровые банки, бутылки, колонны консервов, на притолоке висели ожерелья сушек и бахрома клейких лент для ловли насекомых.

Картина продолжала видеться нечёткой, Макс подошёл ближе, вплотную к прилавку – и всё понял. Первое что бросилось в глаза – в самом разбуквальном смысле – клейкая лента. Мушиные трупики, встревоженные сквозняком, устремились к его лицу – вот они, настоящие защитники Трои! - он отпрянул в брезгливом ужасе. Мухи залегали в ленте, будто вываленной в странном пыльном ворсе. Мухи, осы, пчёлы – точнее то, что от них осталось. Осталась шелуха, жёсткие, не подверженные распаду, остатки – усики, крылышки, хоботки. Тела испарились, въелись серой пылью в поверхность, давно утратившую липкий блеск.

Все ленты, свисавшие с притолоки, представляли из себя то же волнующее зрелище. Все прилавки были похожи на завалы пепла во время извержения вулкана Эйяфйаттлайокудль. Все надписи выцвели, под ногами хрустел песок, смешанный с осколками разбитого стекла. Несколько банок таки разбилось – Максимилиан видел пыльные выщерблины, откуда они срывались в своём недолгом падении – но то, что из них вывалилось, уже нельзя было назвать огурцами. В сушках завелась зелёная плесень, которая съела свою предшественницу, тёмно-коричневую, с белым пушком.
Он взял с полки консервную банку. Отёр пыль – «Скумбрия». Дата изготовления – 15.09.1995. Семнадцать лет назад. Что за на фиг-то такой?!

Запах тоже был «что за на фиг?!». Макса снова замутило, а от очередной догадки замутило ещё больше. Воняло так, будто в гастрономе торговали несвежей котятиной. Точно также воняло и от мужика.

Протухшая котятина.

Исследование хозяйственного отдела, прилавка, расположенного перпендикулярно к выходу, принесло те же результаты.
Максимилиану был срочно необходим свежий воздух. Он выскочил на улицу и несколько раз вздохнул. Мужик никуда не ретировался – теперь он прыгал на неопрятной лужайке возле магазина. Его прыжки больше походили на мелкие подрагивания, но при этом он слегка приотрывался от земли. У Макса наступила минутка точных формулировок, и он ни секунды не сомневался: прыжки точнее описывали частный случай общего помешательства, чем дрожь.
Модные монокли отлетели на песчаную дорожку, но мужик не торопился за ними наклоняться, попросту забыв об их существовании.

- Гастроном переехал? – жалобно поинтересовался Максимилиан вслух.

Мужик, не переставая конвульсивно дергаться, конвульсивно дёргался.

- Ты ведёшь меня дальше? Меня там ждут?

Мужик подпрыгнул выше обычного, клацнул зубами – уж не вставные ли? – и практически продекламировал:
- Тебе. Нужен. Переводчик?

Минутка точных формулировок заканчивалась, и, следуя за мужиком улицей, Максимилиан сформулировал основной постулат. Посещение гастронома окончательно убедило Максимилиана. И все те осторожные выводы, которые он делал, наконец, слились в один - печальный.

Люди покинули Доброе очень. Очень давно.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ ЗДЕСЬ :-)