Волчья ягодка. 1920 год.

Как странно и в то же время просто устроен мир. Люди рождаются, живут, умирают. Некоторые меняют путь, предназначенный их роду, уходя в горы или спускаясь к морю. Другие так и живут на равнине. Так же, как жили их предки сотни лет подряд. Не задумываясь при этом, счастливы они или нет. Потому как сама жизнь для них и есть счастье. И даже те, кто свернул с широкого тракта в поисках собственного пути, сделали это не в поисках счастья, а из чистого любопытства или под влиянием внешних изменений. Нисколько не задевших внутренний покой и равновесие.

Зелимхан прищурился, вглядываясь в даль. Ничего, кроме бескрайней степи, этого живого моря, перекатывающегося волнами оттенков и запахов под порывами весеннего ветра. Пройдёт совсем немного времени и уже более настырный ветер принесёт нотки цветущего миндаля и граната, защемит сердце отзвуками молодости, защипет в глазах желание вскочить на коня и нестись навстречу этим запахам, что бы резко осадить жеребца на краю степи и долго, до боли, всматриваться в бескрайнюю синь.

Ничего этого уже не будет. Зелимхан тяжело поднялся. Прожитые годы согнули его спину, выбелили волосы, обесцветили глаза и мечты, пощадив только память. И она оживала с каждым звуком, каждым вздохом родной земли. Земли его предков, впитавших сотни поколений надежд и разочарований, каждое из которых было одновременно и ничтожно мало и огромно, как сама вселенная. Каждый год весенний ветер приносил надежды на урожай, уверенность в бесконечности бытия и подтверждение неразрывности круга. В этом году ветер принёс вместе с горечью миндаля запах ружейной смазки и пороха, отголоски ружейных залпов и запах опасности. Степь настороженно принюхивалась к новым ноткам и замирала в беспокойном ожидании.

-- Отец, -- Аминат нерешительно остановилась в стороне, нервно теребя кисточку на платке. – Ты подумал над моей просьбой?

Испугавшись собственной смелости, девушка зажмурилась. Никогда ещё не было такого в её роде, что бы женщина вышла замуж за чужеземца. И не только вышла замуж, но и уехала в большой город. Для себя она уже давно всё решила. Даже если отец будет против, она не откажется от своей мечты. Она уедет и будет учиться, уедет с любимым человеком, для того, что бы вернуться к родным, что бы учить или лечить детишек. Любящее сердце не склонно к долгим размышлениям и не замечает преград. Может быть, именно поэтому ему не страшны никакие преграды.

Всё это Зелимхан прочитал в глазах дочери ещё тогда, когда она впервые обратилась к нему. Тогда ещё за советом. Только советом, но он сразу понял, что последует за разговорами о новом времени.

Молодёжь должна идти своим путём. Время монотонных традиций неумолимо уходило, оставляя в умах стариков то ли непонимание, то ли сожаление, то ли горечь и раздражение. Не многие принимали перемены, как естественных ход событий. Зелимхан был одним из не многих. Он подошёл к Аминат и пристально посмотрел в глаза дочери, силясь разглядеть в них то, что ждёт девушку в будущем.

-- Ты окончательно решила? – Скорее не спросил, а уточнил Зелимхан.

-- Да, отец. – Аминат резко вскинула голову, мысленно приготовившись бороться, отстаивать и доказывать, убеждать и настаивать.

-- Хорошо, пусть будет по-твоему. – Зелимхан улыбнулся, заметив изумление дочери и физически ощутив, как рушится между ними стена отчуждения, выросшая за последнее время. Девчонка готовилась к войне, а неожиданно получила полную капитуляцию. Она ещё не готова к таким резким переменам. Но это не страшно. Она научится. Научится чувствовать и предвидеть. Рассчитывать и понимать. Научится отступать и искать пути. Не для того, что бы побеждать, а для того, что бы сохранять и беречь. Это называется мудростью. И она, к сожалению, приходит только с годами проб и ошибок. И только при огромном желании быть счастливым жизнью, а не вещами. Вещи мертвы. Только путь даёт ощущение жизни, и только цель, венчающая этот путь, может послужить залогом счастья. Зелимхан любил свою дочь и хотел, что бы она была счастлива.

Аминат неловка кинулась на шею к отцу, пряча в складках халата заплаканные глаза:

-- Отец…

-- Когда вы уезжаете? – Зелимхан отстранил дочь, всматриваясь в родные черты и запоминая их, как будто навсегда.

Аминат отступила на шаг:

-- Завтра, если ты не против. Алексея вызывают к начальству, уже решен вопрос о его переводе в штаб. Ты благословишь нас?

Зелимхан молча кивнул и побрёл к дому. Аминат пыталась заглушить щемящее чувство, родившееся где-то на самой глубине души и мгновенно захлестнувшее её. Ей на мгновение показалось, что она больше никогда не увидит ни эту степь, ни это небо, ни такого родного и любимого отца, не услышит знакомых запахов. Глаза заволокло предательской пеленой, и она украдкой протёрла их всё тем же платком. До сих пор ей казалось, что она с лёгкостью покинет всё это и окунётся в новую и такую живую жизнь. Теперь же она знала, что этот миг будет сопровождать её от ныне всегда, куда бы не завела её новая дорога. Она вошла вслед за отцом в полумрак дома.

-- Возьми вот это. – Зелимхан поднялся с колен, закрывая огромный сундук, который стоял возле камина столько, сколько Фатима себя помнила. Отец никогда не позволял дочери играть с теми вещами, которые его населяли и только время от времени доставал что-то от туда, со словами «Пришло твоё время». Он любовно протёр Вещь рукавом халата. – Пришло твоё время. Возьми. Теперь это принадлежит тебе.

Он протянул Аминат небольшую потёртую книжку. Девушка с почтением приняла подарок и заглянула внутрь.

-- Но отец, тут только пустые страницы. – Она удивлённо посмотрела на старика. Не то, что бы она ожидала какого-то стоящего подарка. Их семья была небогата и она никогда не рассчитывала на приданное. Но пустая книга, пусть и старинная... Она хотела объяснений и они не заставили себя ждать.