Переполох на бирже индульгенций.

Попытки новой власти применить закон в отношении бывших высокопоставленных чиновников, придать законности практическое воплощение вызвали переполох. Фигуранты резонансных уголовных дел, их приближенные и сочувствующие активно муссируют тезис «своим — все, а оппонентам — закон», вспоминают совершенно не к месту 37-й год и Сталина. Можно было бы понять их протесты, если бы на самом деле не имелось в виду другое: популярным политикам, высокопоставленным чиновникам, в том числе бывшим, - все, остальным - закон. Вельможам всех времен - все, остальным — закон.

В частности, к такому выводу подводит интервью Л. Кравчука, который, видимо, все еще считая себя моральным авторитетом, похвалился в интервью газете «День» (№ 240-29.12.2010): «За часів свого президентства і головування у ВР я мав щастя не брати участі в кримінальних справах проти політиків. Ніколи. І пишаюся цим».

Нашел чем гордиться бывший наш президент. В новой стране под трескучие декларации о равенстве всех перед законом он стал у истоков традиции безнаказанности, неприкасаемости избранных. Той традиции, по которой что бы сановник ни вытворял, применение к нему уголовных норм рассматривается как политические инсинуации. О привлечении его к любым видам юридической ответственности речь вообще не идет.

Подобно Л. Кравчуку прикинемся простаками и мы, апеллируя к букве закона в атмосфере наплевательского к нему отношения. Действующий Уголовный кодекс относит к субъектам преступления физических лиц, достигших определенного возраста (с которого наступает уголовная ответственность), способных осознавать свои действия (бездействие) и руководить ими.

Таких субъектов, как «политик высокого уровня», «лицо, за которое проголосовали миллионы избирателей» или «оппозиционер», отдельно в законе мы не найдем. Установлено так исходя из конституционного принципа равноправия всех граждан. И причастность к власти, в том числе прошлая, не предполагает привилегированного отношения уголовного закона, а усугубляет ответственность в случае злоупотребления властью или должностным положением.

По Л.Кравчуку, условием уголовного преследования «недосягаемых» являются «дуже чисті й дуже переконливі аргументи. Тобто — такі аргументи, що не викликають жодного сумніву ні в кого».

Однако в Уголовно-процессуальном кодексе таких понятий, как «чистые и убедительные аргументы», тоже нет. УПК гласит, что доказательствами в уголовном деле являются какие-либо фактические данные, на основании которых в определенном законом порядке устанавливается наличие или отсутствие общественно опасного деяния, виновность лица, которое его совершило, и другие значимые для дела обстоятельства.

Получается, есть аргументы (доказательства) обыкновенные, а есть «чистые и убедительные», и для простых смертных предназначены первые, а для избранных — вторые?

Возникают и другие вопросы. Например, на ком заканчивается реестр «недосягаемых»? Где предел чистоте аргументов и их несомненности? И что значит «ні в кого»? У подозреваемых, их сторонников, спекулянтов на правосудии «сомнения» будут всегда. К тому же Л. Кравчуку должно быть известно, что только глупцы совершают преступления так, чтобы потом им и широкой общественности можно было предъявлять такие аргументы, которые он описал.

Позиция бывшего первого лица государства, как видно, во многом предопределила дальнейшую деградацию законности и правопорядка. По правилу гниения рыбы склонность произвольно и привилегированно интерпретировать законы распространилась от «верхов» и укоренилась в самих основах общества. И теперь, даже если бы «верхи» вдруг пришли к законопослушанию, в силу инерционности общества потребуются долгие годы усилий, чтобы добиться соответствующего отношения в «низах».

Возникла уже своего рода привычка к беззаконию. Одни народные депутаты обосновывают старую добрую традицию блокирования парламентской трибуны, другие — ее силовое разблокирование, гаишники проявляют дьявольскую изобретательность, чтобы получить взятку, водители — чтобы обмануть гаишников с их хитроумными приборами. Иные достаточно обеспеченные граждане жульничают, чтобы ездить бесплатно на платном лифте в своем доме — мелочь, а приятно. И так далее и тому подобное, делающееся самозабвенно, со страстью, азартом и не без удовольствия.

Привыкла к тени экономика. Выполнение государством такой важной функции, как фискальная, приобретает черты торга. Ужас охватывает при мысли о масштабах карательных мер, необходимых, чтобы переломить тенденцию к повальному правовому нигилизму (к слову, не нужно демонизировать термин «репрессии» — обычную функцию любого государства).

На кого рассчитаны процитированные выше положения Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов? Судя по волне возмущения, поднятой «жертвами политрепрессий», уж точно не на них. Но что ж это те, кто еще недавно звонко скандировал: «закон один для всех», теперь возмущаются, что их включили в число этих «всех»? Видимо, скандируя, они себя там явно не представляли.

Конечно, количество «всех» в теории и на практике не совпадает и не может совпасть. Всегда будут те, кто равнее других, — вопрос только в количестве эмитентов индульгенций и их обладателей. Интерес демократического большинства, по идее, должен состоять в максимальном уменьшении числа тех и других.

И вот когда наметилась тенденция к такому уменьшению, закричали о другой проблеме — «выборочности» уголовного преследования, т. е. неравномерности его распространения на вельмож.

Обидно, должно быть, когда твоя индульгенция, полученная по сложившимся «наверху» понятиям, вдруг объявляется неликвидной и отправляется в мусорную корзину. Но у кого искать сочувствия? Ожидать его от тех, кто отродясь не имел никаких иммунитетов и ежедневно занят добыванием хлеба насущного, не очень-то приходится. Если репрессируемым не было дела до законности для всех, то почему теперь этих «всех» должна волновать проблема выборочности обоснованных репрессий в верхах и бесперебойной работы биржи индульгенций?

Нечестность и несправедливость усматривается в том, что из некоего огромного, с трудом представляемого количества коррупционеров удостаивается внимания, хоть и заслуженного, лишь какая-то мизерная часть — отдельные представители из категории оппозиционеров.

В таком возмущении есть определенный резон. Однако возмездие, настигшее хотя бы одного высокопоставленного вора, больше отвечает интересам законности, чем абсолютная безнаказанность и идиллия на бирже индульгенций. Или нет? А может, ну ее вообще, эту законность? Тем более что путь к ней, как теперь приоткрылось, далек, тернист и устлан «жертвами политических репрессий».

Петр ПЕТРОВ  http://2000.net.ua/2000/forum/aktualno/71123

P.S.А вот ещё пассажи Кравчука:

«Если бы Тимошенко взяла деньги и положила их в собственный карман, или потратила их на выборы, я бы первый сказал, что такого человека нужно судить».

«Если мне все время говорят, что это только незаконно использованные деньги, но нет личной выгоды, это разное толкование.». Т.е когда КРУ наказывает за не целевое использование гос.средств вплоть до передачи материалов в прокуратуру руководителя предприятия - это нормально. А когда за это же деяние привлекают бывшего премьера - это не преступление. И лукавит Макарыч - деньги-то она не себе положила (хотя ещё вопрос - деньги на "Скорые" взяты были из бюджета и использовались для ЕЁ рекламы, а можно было пустить на пенсии не прикасаясь к киотским), но не направь эти деньги на пенсии, её через пол года пенсионеры прокатили бы на выборах по полной. Так что рыцарством тут и не пахло.