Еще фрагмент, из того же произведения.

Мать Егора, будучи сильной и всегда до последней минуты здоровой, была при том
хронически несчастным человеком. Она существовала несчастьями и обожала их.
Кажется, она и в раю нашла бы, о чём попечалиться. Первый её муж умер в день их
свадьбы апоплексическим ударом двадцати четырёх лет от роду. Гости не сразу различили
беду, галдели горько, мама встала целоваться, жених сидел, глядя удивлённо в холодец.
Поглядел, поглядел и, тронутый мамой за плечо, завалился на свидетеля, уже холодный и
твердеющий.
      
      Свидетель стал вторым мужем и отцом Егора. На третьем году несчастного брака
он рехнулся не на шутку, сбрендил опасно, буйно, бросаясь без разбору на домашних
людей и животных. Твердеющий жених подбил его мозг, отчего свидетель так и не
оправился, занемог он сразу, все три года был сумасшедшим, но до поры тихим,
утверждали врачи. Сын свидетеля, однако, рос и вырос уравновешенным, трезво (или
скорее - безразлично) мыслящим. Единственная аномалия, унаследованная им -
заурядные ночные прогулки с закрытыми глазами. Лунатил он обычно по весне из-за
впечатливших книжек, либо кинокартин; сомнамбулой был смирной, безобидной;
однажды лишь начудил, уже в армии, забравшись в оружейную комнату и зарядив штук
десять автоматов, на вопрос "зачем?" набежавшему караулу ответил "не могу знать", был
прощён, а после армии припадки как-то сами прекратились. Свидетель канул в клинику
ментальных расстройств, Егор не помнил его и никогда не интересовался им.
      
      С третьим маминым мужем он знаком не был, ибо та, не желая, видимо, навязывать
сыну отчима, встречалась с ним где-то на стороне. Егору даже казалось, что этот третий
вообще не существует, а воображаем мамой для удовлетворения потребности в несчастье.
По её рассказам, подробным чрезмерно, до неправдоподобия, выходил проблемнейший
субъект - то ли гений, то ли алкоголик, то ли сильно пьющий гений, но во всех
вариантах муж скорбный, любви недостойный и тем страшнее любимый. Мужа, правда,
не на всё хватало. Егор в свой черёд также использовался для оправдания дурных
предчувствий и смурного расположения. Сначала маме казалось, что Егор мало ест, потом
- что много пьёт. Учился он всегда не там и не тому. Когда учёбу бросил вовсе, вышло
ещё хуже. Потом он слишком долго не женился ("Ты что, больной?"). Потом женился не
на той. Отчего-то медлил с внуками, когда же Настя родилась, тут же начал неправильно
воспитывать, в духе непочтения к старшим. Короче, минорила маман в любых
тональностях и на любую тему.
      
      Когда она, года полтора тому, преставилась счастливейшим манером, легко,
моментально и безмятежно разгрузившись посредством благородного и милосердного,
первого и последнего инфаркта, он не испытал ни малейшей жалости, на похороны не
пошёл, перепоручив ритуальную возню поналезшим из всех генеалогических тупиков и
загогулин тёткам и кузинам, деверям, шуринам, снохам, золовкам, внучатым племянникам
и племянникам обыкновенным, зятьям и невесткам, бабкам, дедкам и даже одной какой-то
свояченице - народцу участливому и страстно охочему до моргов, кладбищ, крематориев
и поминальных закусок. Он принимал соболезнования, не зная, каким лицом пользуются в
таких случаях, обескураженный своим равнодушием. Думалось, что человек изъят из
мира велением верхних правил, а в проводах трупа нет уже ничего сакрального, один
только утилизаторский толк.