Сирусянка

— Женя? — удивился я, натягивая простыню, чтобы не сверкать перед коммуникатором волосатой грудью. — Женечка? Ты где?

— Как где? Под Москвой, в галактическом порту! Ты получил мою мыслеграму?

— Нет...

— Я так и знала.

— Женечка! Тебя встретить? — Остатки сна улетели, мозг начал соображать, и даже голосовые связки расправились. — Погоди, дай прикинуть... Если я сейчас подниму флаер и закажу траекторию до порта — буду там только через час...

— Ни в коем случае! — перебила Женечка. — Никаких флаеров! Я сама прекрасно доберусь. У вас тут что-нибудь ездит?

— Ну конечно, — удивился я. — Ездит, и летает. Всегда летало.

— У вас не опасно в такое время садиться в такси?

— Насчет такси не знаю, они денег много хотят, но в рейсовом аэробусе — почему же опасно?

— У вас же на Земле живут террористы... — вздохнула Женечка.

— В такое время они всегда спят, — пошутил я.

— А во сколько просыпаются террористы? — спросила Женечка абсолютно серьезно и, не дождавшись ответа, деловито продолжила: — Ладно, попробую добраться. Ты живешь все там же, в своей глуши?

— Почему глуши? Третий округ застройки — это двадцать минут от центра.

— Все в той же крохотной квартирке? Ладно, встречай... — она ослепительно улыбнулась и коммуникатор погас.

Я вскочил, торопливо умылся и понесся в маркет за продуктами.

* * *

Когда домофон пискнул и появилось лицо Женечки, на столе уже стояли салаты, а в термопрессе аппетитно шкворчала мясная заморозка с овощами. В вазочке торчал букет тюльпанов — я уже не помнил, какие цветы она любит, купил на всякий случай.

— Может быть, ты меня все-таки впустишь? — произнесла Женечка так сухо, что я вздрогнул.

— Конечно, проходи...

Послышался гул, и в дверном проеме сперва показалась классическая сумка-сирусянка на гусеничном ходу, а за ней вошла Женечка. За эти шесть лет она почти не изменилась — такая же тоненькая, курносая и веснушчатая, вот только лицо оказалось бледным.

— Алекс, ну это полный кошмар, — заявила она с порога, и голос ее дрогнул. — Не знаю, как вы с этим живете?

— Что случилось? — испугался я.

— Ничего особенного, — произнесла Женечка, сдернула накидку и, не глядя, бросила за спину.

Накидка упала на коврик прихожей, звякнув пряжками. Женечка испуганно обернулась.

— Ах да, — с отвращением произнесла она. — У вас же и вешалки не подхватывают... Как я могла забыть?

— Что случилось, Женечка? — Я шагнул к ней.

— Ничего. Ровным счетом ничего, — она поджала губы и вдруг выпалила: — Сперва лайнер заходит на орбитальную платформу под прицелом этих ужасных противометеоритных пушек! Я думала, Земля на военном положении! Думала, у вас война! Думала, вот-вот — и...

— Постой, но как иначе? Это же для твоей безопасности. Ведь метеориты...

— Для безопасности?! Для безопасности вести сирусянский крейсер под конвоем метеоритных пушек? А длиннющая очередь к таможенному терминалу — тоже для безопасности? Мимо полицейских роботов, вооруженных бластерами?

— Женечка, но ведь на любой транспортной станции должна быть охрана... Они же именно тебя защищают!

— А толкотня в посадочном блоке тоже должна быть? А хамство в маркете?

— Хамство? Ты побывала в маркете?

— Да, я зашла в маркет в порту, чтобы купить воды! И меня моментально обхамили!

— Кто?!

— Уборочный робот!

— Как это? — растерялся я.

— Он сказал. Сказал: если вы закончили свой выбор, пожалуйста, пройдите к кассовому столу! Представляешь?

— И что?

— Как — что? Я — гражданка Сириуса, я высший примат! У меня галактический паспорт! Как смеет этот бак со щеткой мне указывать, чем мне заниматься?

— Ты ему так и ответила?

— Разумеется! Какое его вообще дело, закончила я выбор или нет?!! Это мое приватное дело!!!

— Тише, тише, Женечка...

— Это мое право — торчать в маркете хоть всю жизнь! И вообще, что за командный тон? Что за указания?!

— Ну... может, ты стояла в проходе, а ему надо было проехать?

— Это его проблемы! Он робот, я примат! Во что превратится цивилизация, если каждая щетка начнет указывать, куда пройти?! Где здесь ванна, черт возьми, в твоем доме?!

— Где обычно... — Я вздохнул, отступил на шаг и махнул рукой.

Женечка скрылась за дверью ванной, долго возилась с защелкой, долго плескалась в воде. Лишь один раз сквозь плеск глухо донеслось: «это теперь называется ванной?» Я ждал на кухне, меланхолично выдирая из ближайшей миски с салатом длинные ростки сои.

Вышла она уже более спокойная и румяная. Прошла на кухню и села.

— Я прилетела на Землю всего на пять дней, — доверительно сообщила Женечка. — Меня никто не встретил. Ни ты, ни Лизавета, ни Ганс! Никто из нашего колледжа!

— Ганс вообще-то в Гренландии второй месяц, — пробормотал я. — У них съемка. А Лизавета сейчас много работает, она же...

— Я знаю, — отмахнулась Женечка, — Ганс мне писал. Но впечатление складывается.

— Ты голодная? — На всякий случай я пододвинул к ней вазочку с салатом.

— Этим вы питаетесь? — Женечка брезгливо уставилась на пеструю салатную стружку.

— Это настоящие овощи, — объяснил я. — А сейчас будет мясо.

— Мясо? Мясо земных животных? — Она брезгливо поджала губы. — Нет, спасибо.

Я потупился. Женечка помолчала, а затем ободряюще хлопнула меня по руке.

— Ну ладно тебе, ладно, — произнесла она своим прежним голосом. — Зато я привезла тебе в подарок настоящий йоссо для коктейля! У вас же нет йоссо.

— Почему нет? — я обернулся к холодильнику. — Йоссо — это ведь кислородное желе?

— Нет! — покачала головой Женечка. — Йоссо — это сирусянское кислородное желе. Ты попробуешь и поймешь разницу.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Но да бог с ней, с едой! Расскажи лучше, как ты? Какими судьбами здесь?

— Все расскажу, — улыбнулась Женечка, — что за земная суетливость? На Сириусе есть такое правило: раз в шесть лет социальный улей дает женщине васо на посещение... родимого погребия?

— Погребия?

— Как это по-вашему? Семейный склеп, где соты замороженных останков предков.

— Кладбище что ли?

— Да, кладбище. И это — священное право каждого гражданина Сириуса, независимо от того, где находится погребие. Поэтому мне оплатили звездолет в оба конца — представляешь, какая это дикая сумма? Полжизни работать. И вот я здесь!

— Как это здорово! — воскликнул я. — Так по тебе соскучился! Расскажи, как живешь, где работаешь? Как Пашка? У вас детей пока нет?

— Ну... — Женечка задумчиво опустила вилку в салатницу и поковырялась в овощной стружке. — Мы пока не работаем, а учимся. Жилище и продуктовую корзину нам оплачивает благотворительный фонд иммиграционной общины. Права на детей нам пока не дают, разумеется. Это надо заработать.

— Но вы не работаете?

— Говорю же тебе: мы учимся.

— Все шесть лет? — удивился я.

— А как ты думал? — Женечка вскинула брови. — Там и по двадцать лет учатся! Это здесь все примитивно. А там все по-другому, на самом высшем уровне. Понимаешь? Там очень высокая технология. Один лишь сирусянский язык — это такая мощная штука...

— Ты уже свободно говоришь? — поинтересовался я.

— Ну... что значит свободно? Свободно сирусянский язык может знать только сирусянка. Ты же знаешь, человек не владеет магнитной и световой модальностью, у нас органов таких нет. Поэтому только звуковая модальность. По крайней мере, сирусянки меня понимают, когда я что-то начинаю говорить.

— А ты их?

— Я их — только письменно.

— Ясно. То есть, ты пока не работаешь...

— Нет. Но у нас есть суточная трудовая обязанность, нам за нее начисляют баллы. Но это не работа по специальности, это... как бы тебе объяснить? Это вроде учебного труда. Называется: курс социальной занятости. Ты приходишь на рабочее место и занимаешься занятостью.

— Чем, прости?

— Занятостью. В смысле, какой-нибудь работой. Это не так просто объяснить. Технологии Сириуса слишком высоки и многоплановы. Представь, что у тебя в руке влажная тряпка, и тебе надо протереть пыль с перил и витражей...

— Это ваш труд?! — изумился я.

— Нет же! — раздраженно топнула ногой Женечка. — Не перебивай! Просто представь. Представил? А теперь представь, что это надо делать не с пылью, а с информацией.

— Как это?

— Я же говорила, ты не поймешь. Там нет грязной работы, как вы здесь привыкли, там нигде ни пылинки — это все убирают роботы. Зато много самой разной работы с информацией за терминалами. Тряпка и витражи — самая подходящая аналогия, так нас учат на курсах первой адаптации. После курсов первой адаптации — начинается учеба. Ну а устроиться на настоящую работу там очень сложно, надо знать язык и всю систему Тай.

— Восемь тысяч правил Тай? Я читал об этом.

— Восемь тысяч триста два. И сочетания!

— И Пашка тоже не работает? Он ведь все-таки магистр кибербиологии...

— На Сириусе эти ваши земные магистры ничего не значат. Там абсолютно другая кибербиология. А Павел — он же мужчина. По сирусянским законам самец не должен работать и покидать семейный очаг.

— Как, вообще никогда не покидать? — Я опешил.

— Разумеется, в переносном смысле. Разумеется, там цивилизованное общество, мы выходим из дома часто. В клуб земной диаспоры ходим, на концерты ходим, друзей навещаем, ездили на экскурсии несколько раз. Но по улицам ходить мужчине, тем более, одному без самки — там это не принято.

— А что такое? — насторожился я. — Изнасилуют? Или в тюрьму посадят?

Женечка поморщилась.

— Алекс, ты дикарь. Я же не сказала — запрещено, верно? Я же не сказала — опасно? Я сказала: не принято.

— А в чем разница?

— Во всем! Вот ты сможешь обмотаться бинтами с ног до головы как мумия и пройтись по центральным улицам Москвы? Сможешь, никто тебя в тюрьму за это не посадит. Но смотреть будут как на больного и шарахаться.

— Ясно, — кивнул я.

Мяса уже не хотелось.

— Ой, чуть не забыла! — всплеснула руками Женечка. — Сейчас покажу самое главное...

Она пошла к своей сумке, долго в ней копалась, и вернулась с большим старомодным планшетом.

— Я же привезла показать фотографии, — сообщила она, включая планшет.

Планшет прогревался долго и изображение появлялось постепенно. Сперва я увидел что-то напоминающее египетскую пирамиду, уходящую острой верхушкой под облака. Затем выяснилось, что пирамида состоит из квадратиков и опоясана колоссальной сетью лестниц.

— Дом, где мы сейчас живем, — торжественно сообщила Женечка и вопросительно заглянула мне в лицо.

— Красиво, — аккуратно похвалил я.

— А ты думал! — Усмехнулась Женечка и ткнула пальцем в дальний бок пирамиды. — Вот эти два сото — наши.

— Сото?

— А как по-вашему? Балконы? Нет, окна. Окнобалконы. Ладно, это только начало! Смотри...

Женечка нажала кнопку, и изображение сменилось: комнатка из пористого цемента с покатым полом в виде чаши, на дне которой чернела дырка. Из стены рядком торчали четыре блестящие трубки, каждая из которых оканчивалась коробочкой, напоминавшей электронный будильник. Над каждой трубкой висело по полотенцу.

— Наш санузел в доме, — объяснила Женечка. — Вода горячая, холодная, теплая и техническая.

— Туалет или ванна? — уточнил я.

— Это — санузел, — с ударением повторила Женечка. — Во всей обитаемой Вселенной одни лишь земляне строят ванную и туалет раздельно.

— А это что? — Я заинтересованно ткнул пальцем в будильник.

— Счетчики, разумеется. Ведь цена воды разная в зависимости от биржевого курса, времени суток, сезона года, фазы лун...

— Ух ты, как интересно! Можешь увеличить?

— На этом планшете фото не увеличивается, — отмахнулась Женечка. — Да какая разница? Дальше еще интереснее будет. Вот смотри, вот это — наш самоход, мы на нем ездим в мегаполис. Видишь, какие гусеницы широкие? Мы специально выбирали с самыми широкими гусеницами. Он чуть дороже, зато считается, что они меньше стирают настил гаража, поэтому ниже аренда. В итоге получается выгодно.

Когда фотографии закончились, первые лучи солнца уже пробивались сквозь жалюзи. Женечка бережно спрятала планшет в прозрачный пакетик и убрала в сумку.

— Как странно! — сказала она, подходя к окну и сладко потягиваясь. — Всего одно солнце. Вам его хватает?

* * *

Она обязательно решила пройтись по центру Москвы. Честно говоря, я не очень понимаю, какой интерес бродить по центральным проспектам, если ты в этом городе родился и вырос. Но, наверно, после шести лет на Сириусе хочется именно этого. Вдобавок Женечке нужен был музыкальный магазин и аптека — ей надавали всяких поручений. Я хотел поднять свой флаер, но Женечка в ужасе помотала головой и наотрез отказалась лететь. И мы поехали на подземке до Универмага, а дальше пошли гулять пешком. Женечка удивленно осматривалась.

— Ну вы отгрохали тут за эти шесть лет! — наконец признала она.

— Где? — рассеянно оглянулся я.

— Ну вот, например, что за золотой шар висит над проспектом? Голограмма?

— Это? Да нет, кафешка просто такая автоматическая, на один столик. Зеленый глазок — значит, свободна. Хочешь кофейку?

— Целая кафешка ради одного столика? — Женечка с подозрением прищурилась. — Нас туда не пустят. Или у тебя ценный статус в земном обществе?

— Пустят-пустят, куда денутся... — улыбнулся я, поднимая руку и призывно щелкая пальцами.

— Это, наверно, дико дорого? — засомневалась Женечка.

— Да вполне нормально, обычная кафешка. Я угощаю, разумеется.

— Нет, это я угощаю! — с вызовом ответила Женечка.

Золотой шар плавно опустился к тротуару и выбросил пандус. Мы поднялись внутрь, сели за столик и выбрали сорт кофе. Шар взмыл в воздух, плавно поворачиваясь в обзорном режиме. Женечка как зачарованная уставилась в тонированное выпуклое стекло на город, плывущий внизу.

— Ну а что нового выпустил Майк Задди? — наконец поинтересовалась она, переводя удивленный взгляд на сахарницу.

— Кто, прости?

— Майк Задди.

— Что-то знакомое... — Я почесал нос. — Это из реалити-шоу ведущий?

— Ты с ума сошел? — Женечка оторвала взгляд от кнопки сахарницы и уставилась на меня. — Это певец знаменитый! Помнишь, мы в колледже слушали? Танцевали, помнишь? «Я дельфин! Я плыву-у-у!»

— А, ну конечно, Майк Задди! Я плыву... И что-то у него про солнце было...

— У меня есть все его записи! Так что он, ничего нового не записал?

— Честно говоря, с тех пор про него не слышал, ни по радио, ни по каналам. Надо в сети поискать о нем, наверно же он чем-то занимается... Осторожно, просыпешь, это сахарница!

— Странно, а у нас он каждый месяц бывает с концертами в Центре адаптации... — рассеянно пробормотала Женечка, с подозрением откладывая сахарницу. — А вы сейчас что слушаете?

— Это тебе лучше у Ганса спросить, — честно ответил я, — он у нас меломан, а я, ты ж знаешь, без слуха...

— Ганс в Гренландии, — с ударением напомнила Женечка. — А мне интересен твой эсп.

— Кто?

— Эсп. Как это по-вашему? Нрав? Мода? Хобби?.. А, вкус! Мне интересен твой вкус.

— Ну, не знаю даже... Ну, что? Ром-джаз мне нравится последнее время...

— Кто это?

— Их много коллективов... Это стиль такой, там стерео-гармоники на компьютере рассчитаны так, что дают резонанс в ушной раковине, я тебе включу послушать. Получается, будто звук прямо в ухе рождается, щекочет и покалывает. Забавно, в общем. Расслабляет.

— Это что-то типа Бона Ли?

— Кого?

— Ну, китаец такой, Бон Ли. У Пашки брат иммигрировал четыре года назад, он только и слушает Бона Ли. «Мяу-ду, мяу-ду, — ой-ли — мяу-ду...»

— Кажется что-то такое было... Мяу-ду... — Я кивнул. — Да, был такой хит четыре года назад, песня года вроде. Бон Ли его зовут, говоришь? Не знал, что у него кроме этой песни еще что-то есть. Но это совсем не ром-джаз.

— Бон Ли у нас в общине тоже постоянно выступает с гастролями, — с гордостью сообщила Женечка. — Могу тебе прислать его диски!

Щелкнул аппарат, на столик опустились две чашки кофе и вазочка с чипсами.

— Слушай, ну а сирусянская музыка тебе как? — осторожно поинтересовался я.

— Бесподобно, — ответила Женечка. — Это самая богатая музыка во Вселенной: там же все три модальности.

— Постой, но как ты ее слушаешь?

— Только звуковую модальность, понятное дело.

— А вот я не врубился, если честно, — признался я. — Скачал как-то в сети послушать — там же просто щелчки...

— Тебе и не понять, — хмыкнула Женечка. — Там не просто щелчки. Там очень своевременные щелчки. Каждый щелчок на своем месте. Только чтобы это понять, надо жить там, а не здесь. Ты еще не надумал?

— Куда? На Сириус? Нет, ну что ты... У меня же здесь Ленка, и работа, и...

— Очень зря, — покачала головой Женечка. — Здесь нет ни перспектив, ни здоровья. У вас терроризм и экология подорванная.

— Не преувеличивай, — обиделся я. — На Сириусе, скажешь, терроризма нет? Клан шауров или как их там...

— Шаверов. Но такого беспорядочного терроризма, как здесь, там нет, — твердо сказала Женечка. — Там все продумано. А эти ваши ужасные столкновения флаеров? Никогда в жизни не сяду во флаер на Земле!

— Какие столкновения? — изумился я и махнул рукой на прозрачную стену, за которой носились тысячи шаров. — Вот же, летают! Да и мы... — Я хотел сказать, что и мы сейчас сидим во флаере и не падаем, но вовремя осекся: похоже, Женечка думает, что автоматическое кафе — это не флаер, пусть так и думает. Я продолжил: — Во флаерах автоматическая навигация, компьютерные трассы, столкновений быть не может.

— А сбои?

— Исключено. Ты ж знаешь, это моя профессиональная область. При сегодняшнем стандарте навигации вероятность аварии — один на миллиард, причем лишь при условии, что пассажир грубо нарушил правила безопасности, например, отключил блокиратор двери, чтобы...

— Вот как? — перебила Женечка. — Почему же тогда шесть лет подряд, каждую неделю, как новости ни включишь: на Земле снова упал флаер? Почти раз в неделю, стабильно!

— Так это же на всей Земле! — улыбнулся я. — На всей! Их же здесь миллиард!

— И что это меняет? — строго одернула Женечка.

— Отношение меняет, — рассмеялся я, — отношение. Меня окружает миллиард исправных флаеров, а тебя — голая подборка аварийной хроники.

— Ты или дурак, — сказала Женечка, — или притворяешься. Или вас здесь зомбируют.

* * *

Мы сидели в парке. Женечка глядела на экран моего коммуникатора. Он оставался темным. Я поглядел украдкой на часы — мне сегодня позарез надо было появиться на работе.

— Все-таки это оуш, — наконец произнесла Женечка, вернув мне коммуникатор.

— Что?

— Оуш. — Она пощелкала пальцами. — Как это перевести? А, свинство! Это свинство, не отвечать на мой звонок.

— Ну, может, у него как раз съемка? К тому же, он ведь не знает, что это твой звонок, коммуникатор-то мой...

— Оуш, оуш, — гневно повторила Женечка. — Полное оуш! Я пролетела полгалактики! Восемь световых лет, три парсека! А он не может прилететь на денек в Москву из какой-то там Гренландии?

Я промолчал. Заикнуться о поездке на работу сегодня уже казалось невозможным. Ладно, выкручусь как-нибудь.

— А Лизавета? — Женечка всплеснула руками. — Она-то в Москве? Я уже почти день тут, а она не нашла времени со мной повидаться!

— Она ведь работает с десяти до десяти... — напомнил я. — Она с этого месяца директор линии.

— Хорошо, а Славик? А Карина? Тоже директор линии? А Моня? А эта, как ее... помнишь, белобрысая такая, со Славиком вместе ходила на лекции?

— Моня сегодня к нам заедет, — напомнил я. — А в пятницу мы едем к Лизавете.

— Огромнейшее ему спасибо! — взмахнула руками Женечка и с возмущением пошевелила пальцами, как шевелят щупальцами рассерженные сирусянки. — Моня выделил для меня полчаса! Подумать только! Да если бы кто-нибудь из вас приехал на пару дней на Сириус, разве бы я пошла в эти дни на работу?! Я бы взяла кредитное ан-васо от всей учебы! Я бы носилась с вами по всему мегаполису, я бы показала вам все достопримечательности, от васо-центра до Великого Дворца Матки, да славятся вовеки ее Золотые Благоуханные Крылья! Да разве только я? Когда к нам приезжает кто-то с Земли, вся человеческая диаспора с ним носится целые дни, и знакомые и незнакомые!

— Женечка... — я попытался взять ее за руку, но она выдернула ладонь.

— И не Женечка! Вам абсолютно наплевать на меня! Вы черствые, эгоистичные земляне! Вы — раса хамов! Я задыхаюсь на этой планете от атмосферы злобы и агрессии! Я чувствую себя здесь униженной и бесправной!

— Женечка!

— Да!!! Вы привыкли к этому! Вы не понимаете, что можно жить иначе! Вы сидите в своей вонючей дыре, в нищете и дешевизне, среди токсичной атмосферы и низкой гравитации! Занимаетесь своими дурацкими делишками! У вас даже вешалки не подхватывают! У вас любой робот может тебя обхамить походя! У вас пограничный контроль как уголовная зона с бластерами! Я летела на Родину! Я так скучала все эти годы! Я так мучалась — правильно ли мы тогда сделали с Пашкой, что решились на перелет? Правильно ли мы сделали, что все бросили ради будущего наших детей и убежали с планеты, которая мчится в кризис, в гибель, в гражданскую войну и голод? И вот я снова здесь! И что? Что я вижу? Пыль! Бескультурье! Бесчеловечность!

— Тише, тише, Женечка, — я вкрадчиво взял ее под локоть. — Здесь неподалеку хороший интерактивный трехмер, если ты еще не смотрела новую серию про...

— У меня нет прав участвовать в интерактивных трехмерах... — отрезала Женечка. — Я еще не сдала на права.

— Какие права, о чем ты?! Это же просто управляемое кино!

— Спасибо, я в курсе.

— Ладно, хочешь, закажем экскурсию в Бобруйский зоопарк? Самый большой в Галактике.

— Самый большой в Галактике — на Сириусе. Сорок тысяч существ.

— В Бобруйском двести тысяч...

— Это ложь, тебя обманули.

— Хорошо, поехали в йоссо-бар? Ты же любишь йоссо?

— Слишком дорогое удовольствие, — покачала головой Женечка.

— Да нет же! Ну ладно, хочешь, слетаем в Гренландию к Гансу? В конце концов, сейчас закажу трассу, у меня конечно не самый быстрый флаер, но часа за четыре, я думаю...

— Отвези меня в порт, — тихо произнесла Женечка.

— Что?

— Отвези меня в порт, Алекс, — прошептала она еще тише. — За сумкой, и в порт. Я устала. Я не могу больше, Алекс! Не могу!!! — Она забарабанила по моей груди кулачками. — Не могу, хватит!!! Я хочу поменять билет на сегодня.

— А как же... — Я растерялся. — Как же Лиза? Как же на кладбище съездить?

— У вас все равно не дают сотовую поверенность.

— Что это значит?

— Это отчетная поверенность, что ты действительно провел пять горьких дней в склепе предков, а не развлекался. Без нее социальный улей Сириуса больше никогда тебе не выдаст васо на посещение погребия.

— Погоди... — я растерялся. — Делов-то! Давай попробуем взять какую-нибудь справку у сторожей... Дадим им денег...

— Фу! Как вы здесь погрязли в коррупции и бюрократии! — с отвращением произнесла Женечка. — На Сириусе ни одна земная справка не действительна, если ты не в курсе.

* * *

Женечка стояла у черты, а вокруг стояли такие же женщины с гусеничными сумками-сирусянками. Чуть поодаль суетилась пара — муж и жена — с большими эмиграционными тюками.

— Жаль, конечно, что так получилось... — я виновато развел руками.

— Ты тут ни при чем, — ответила Женечка. — К тебе у меня никаких претензий.

— Честно? Ну, слава богу.

— Слава Матке и ее Благоуханным Крыльям, — поправила Женечка. — У нас говорят так.

— Ясно. Ну... огромный привет Пашке!

— Алекс! — она вдруг взяла меня за рукав, на ее глазах навернулись блестящие слезинки. — Алекс, послушай меня: это проклятая планета, у нее нет будущего, поверь мне! Бери Ленку и переезжайте на Сириус!

— Мы к вам прилетим в гости, — пообещал я. — Обязательно прилетим. Чуть подкопим денег — и слетаем в отпуск. И вы тоже прилетайте...

Женечка молча помотала головой, прижалась ко мне и всхлипнула. Сбоку к нам тихо подъехал робот в черно-желтой таможенной раскраске, постоял нерешительно, а затем все-таки козырнул.

— Провожающих просим покинуть зал отлета, — без интонации сообщил он. — Начинается посадка.

— Нет! — твердо качнула головой Женечка, и скулы ее возмущенно дрогнули. — Я сюда больше — ни ногой!

© Леонид Каганов