(читать под Murcof – Camino)

 

 

 

Вдох.

Прозрачная вода обволакивала ее тело. Поила и обжигала прохладой утра.

Резко и плавно.

Движения.

Просто плыть.

Нет.

 Нет, не вспоминать.

Прозрачная холодная жидкость с каждым движением приводила ее тело в жизнь.

Обострились все ощущения.

 Мысли прояснились.

Их не было.

Все внимание сконцентрировано на уровне уходящего источника жизни – кислорода.

Судорожный вдох.

Свежесть.

Мир вокруг.

Но картины снова возвращались.

Снова те ощущения.

Будто она не властна над собственными вниманием и волей.

Это слишком больно.

Все потому, что осознаешь, что этому никогда не быть. Это не в этом мире.

Когда –то ты сама себя упрятала в темницу этого скудного, серого, лишенного чудес мира.

Почему?

Она не могла вспомнить. Это было ей не под силу.

Кто я?

Чуть ли не каждый день она задает себе это вопрос. И никогда не получает однозначного ответа.

Она запуталась в хаосе масок и ролей. Она забыла кто она на самом деле. И почему захотела быть здесь – вдали от своего Дома. От своего родного человека.

Она запуталась. Так сильно. Так отчаянно. Что от отчаяния продолжает просто жить.

Ее слабые попытки что-то изменить, найти ответы ни к чем не приводят. Она забыла свой Путь.

Кто я?......

Но голос Крови еще в ней.

Он шепчет ей. Через сны он говорит с ней. По крупицам дает воспоминания из той – совсем иной жизни.

И это каждое утро режет ее замучанную, запутавшуюся, потерявшуюся во тьме собственных мыслей, догадок и мириадов иллюзорных миров, душу. Аналогия с Прометеем так банальна, но так точно описывает ее чувства по утру…

 

 

В последнее время он начал приходить чаще. Это делает еще больней.

Затяжка.

Какой банальный, но действенный ритуал. Закурить сигарету.

Так просто.

Проясняются мысли и становиться чуть легче.

 

 

Сегодня он снова пришел.

Он танцевал с ней. Как бы она хотела, что бы реальность того сна никогда не кончалась. Она бы была с ним вечно. И плевать на все остальное. Она с ним.

Но она проснулась.

Лучше ничего не помнить.

Ее проклятие – запоминать сны.

Эта реальность тяготит ее.

Обжигает.

Режет.

Втискает в  рамки.

Душит.

Медленно убивает…

Она не принадлежит этому миру.

Она не отсюда.

Я не ваша. Кричат ее глаза.

Я хочу свободы.

Отпустите меня. Эти слова тихо звучат нотками отчаяния. Она устала  бороться. Но она не может умереть.

 

 

 

Сначала глаза.

Всегда сначала она видит его глаза.

Полные боли и любви и почему то понимания.

Потом приходит ощущения, что это именно он, а не игра ее человеческого подсознания.

Легкое, но пронизывающие до глубин ее высоты движение. Такое родное, такое любимое. Такое необходимое ей.

Рука скользит по руке, плечу, нежно дотрагивается до шеи.

Он целует ее глаза. А она плачет. От того что он пришел. От того что он рядом.  И от того что им не быть вместе. Боже, как же осознание этого душит рыданиями. Бессилие сжимает все крепче. Ей невыносимо больно.

Его прикосновения легкие, нежные, будто он боится, что сейчас она исчезнет словно иллюзия. Но она и есть иллюзия. В его мире. А он в ее. Нет, не в ее. А в том где находиться ее бренное тело. Темница ее духа. Как она ненавидит это проклятое тело!

Его движения полны боли, отчаяния и понимания…

Он прижимает ее к себе. Это объятие полно счастья и боли.

И в следующий миг он исчезает..

А она остается. 

Давясь рыданиями, она просыпается мокрая от слез…

 

  Не быть вместе.

 

Не сейчас.

 

Она во чтобы то не стало найдет Путь. Она все вспомнит. Она вернется Домой.

 

Вернется к нему…

 

 

Боль будет ее погонщиком. Воспоминания будут ее поводырем. Желание увидеть, обнять его в той – реальной действительности будет ее надеждой на протяжении всего этого серого, никчемного, тюремного, полного отчаяния жизненного пути здесь.

 

 

Я вернусь…

 

Я вернусь.

 

                 

( читать под Guy Farley – track 03 OST Cashback)

                                          Напиши, что такое душа.

                                                    Л. да Винчи

 

 

 

  Закройте глаза…вслушайтесь в музыку… и попробуйте представить мою историю…

   

 

  Запах. Это первое, что он узнал о ней. Это был запах свежести. Юности. Юности, которая только начала оживать в молодом сердце девушки, которая еще не перешла в зрелость, но уже получила порцию уроков жизни, юность с тонкими, но глубокими нотками мудрости. Как и у всех духов, так и у запаха души есть 3 составных. Первая, самая мощная и резкая, бросающаяся в глаза. Но затем, идет вторая, которая после резкой встречи первой смягчает нежными нотками чего-то, что оставляет воспоминания. Этими воспоминаниями были ноты нежной страсти, когда еле слышный запах или звук далекой музыки заставляет трепетать и чего-то сильно желать. Лишь легкое полуприкосновение, не касаясь кожи, ощущать ее жар и шелк, ее музыку, ее дыхание, ее желание, ее присутствие…  третья… лишь мастера парфюмерии способны ее ощутить и сохранить в памяти. Она основная, она есть и будет всегда,  но самая неуловимая. Он еле ощущал тот запах… и совсем не был уверен. Но все же…то был запах полета, запах ненавистного но загорающегося и щекочущего ожидания перед осуществлением мечты, запах легкого потока воды, запах момента когда перо непринужденно и медленно и так волшебно падает и оставляет круги… запах другого, но такого родного и неизведанного мира, который даст многое, даст цельность…

   

 

     Шорох ее платья, звук ее дыхания, трепет ресниц, голос ее глаз… эти звуки  он слышал отчетливее всего в своей жизни. Но музыку ее жизни он слышал не взирая ни на что. Эта музыка была стуком его сердца, вибрацией его мыслей, она стала его музыкой. Музыкой его жизни…

  

 

   Изумрудный атлас и телесный шелк прекрасно сочетались, и каждый друг друга оттенял, придавал форму и показывал содержимое. Она была словно нимфа, с лиственно-изумрудными глазами, глубокими и бархатными, с лунными лучами – волосами, что будто волны-облака плывут по звездному небу…

 

  

   Ощущение ее он  впервые вкусил лишь много времени спустя. В ее храме – на лесной поляне возле ручья, во власти и под покровом ее времени – ночью… все было неподвластно времени, все было без слов и без движений, все было как нежная, пронизывающая тонкая линия скрипки, мощная и неоспоримая песня органа, легкая и грусно-сладостная душа фортепьяно. Все было музыкой…

 

   

    Один. Поцелуй. Мягкость и влажность, вино ее чувств, прозрачное серебро ее закрытого взгляда, небо ее немых слов, размеренность и буйство ее тишины, дрожь голоса ее души…

   

 

   Вкус. Самый непонятый им кусочек ее картины.  Вкус родниковой воды, тихо шепчущей свечи и вишен, вкус утреннего солнца и последней звезды, вкус горного воздуха и меда, облаков и еле слышного ветра, вкус неги, лета, ее ладоней и переполняющего счастья, вкус безмерной, наполняющей, тихой и льющейся любви…

 

    Обнявшись, влившись в друг друга, будто ночное небо в воду, слушая музыку их души,  они лежали на берегу озера, и не знали, что может подарить жизнь важнее и лучше чем их внезапная и восторженная находка

                            

(читать под Counting Crows – Colorblind)

 

 

    Он смотрел не черно-белое небо, сквозь черно-белую листву на яркое белое солнце… Он чувствовал себя собакой, которая когда-то была человеком. Да… когда-то и для него мир был цветным. Что произошло с тем миром, он не знал…

     …лежали вместе… на зеленой густой и мягкой траве… она смотрела на небо – чистое голубое, и пыталась придумать, что бы могли означать те облака… он смотрел на листву, и в каплях росы он видел ее лицо, которое восторженно наблюдало за облаками… за все время никто из них ни проронил ни слова, они даже не знали своих имен. Просто встретились. Просто лежали. Просто хорошо. И ничего более не нужно…

 « кто мы?»

«люди»

«нет, кто мы друг другу?»

«люди»

«для тебя это, правда так?» - с болью в голосе спросила она.

« я…я не знаю…»

«сумерки…о, первая звезда…»

 

 

…она сидела на камне и болтала ногами по воде, разбрызгивая луну.

«ты…ты можешь меня любить?...»

«мы же люди…»

«а что, люди не…»

«нет. Они не умеют. Странно, не правда ли?», - пожала она плечами.

«а может мы… не люди?...»

«почему?»

«ну, наверное, потому что… я кажется…люблю…»

«а как это – любить?»

«это…это…это…»

 

Он подошел к ней, так, что их носы соприкоснулись, и долго смотрел в ее глаза…он ничего не делал, не видел, не чувствовал, он просто был…был в ней…был ею...потом в ее глазах он увидел своей любовью, увидел цветами и формами, увидел звуками и прикосновениями… мир…и что-то большее…

    …он просто любил…

 

«это значить любить?...»

«да»

«как хорошо, что мы не люди…», - сказала она, улыбнувшись, и посмотрела в его глаза. 

 

 

«ты уходишь…»

«да»

«ты заберешь любовь?»

«она всегда с тобой»

«нет. Нет…мы, как деревья, они любят землей, если у них забрать землю, они умрут. Так и мы…»

«но, но…», - она смотрела на него с испугом.

«но мне нужно идти…»

«не бойся. Я отдаю тебе землю – нашу любовь, нашу жизнь на двоих, наш мир. Я готов стать слепым. Ты – нет…»

 

 

«кто мы?»

«люди»

«нет. Может мы деревья?...»

«нет. Мы… наверное мы просто есть. Мы безымянные. Мы просто…любим…»

 

Ушла.

 

Слеп.

 

«Любим?...»

    

                                  

( читать под James Newton Howard – 57th Street)

 

                                           Ева  и Адам согрешили, сорвав

                                          плод  с  дерева Познания, они

                                           осознали себя…

 

 

 

 

    Дым оживал легкими и резковатыми клубами и узорами. Он высился в потолок и постепенно беззвучно исчезал, оставляя странное ощущение дивной тягучести и вязкости реальности. Она настолько погрузла в этой реальности ее видений, что вместо сигареты у нее остался лишь обрубок наслаждения. Пока окурок не опек ей руку, она не очнулась. Чертыхнувшись, она начала  трясти рукой, чтобы согнать боль. Внезапно стало как – то холодно. Она оглянулась и увидела на подоконнике знакомую шевелюру. Там сидел стройный высокий парень, с прозрачно – голубыми, но яркими глазами, в этих глазах всегда читалась вечность и бездна, но они скрывали намного больше, чего она понять наверное никогда бы не смогла. Его волосы были белы как первый снег, длинные, они были собраны что – то вроде эльфийской прически и заколоты желанием. Все в нем говорило о чем – то далеком и непостижимом, хотя с виду – человек.

    Это странное создание она называла ангелом холода, хотя имени он не имел. Как – то, он просто появился, и когда – нибудь он просто исчезнет. Всегда когда он появлялся, становилось холодно. Почему, она не знала. 

 Он подолгу с ней молчал, и это заменяло ей много дней общения. Иногда он рассказывал ей о себе. Хотя его не существовало. У него не было имени. Он был уроженцем странного мира, законы которого нам постичь не дано. Даже если человек попадет туда, он не сможет ничего увидеть, ни почувствовать, он ничего не сможет знать. Часто, уходя, он оставлял ей видения, которые показывали, как можно увидеть их мир, глазами человека. Зачем он это делал, она не знала, не знал и он…

     У них нет целей и мечт, у них нет злобы и любви, они не знаю жизни и смерти. Они вечны, потому что их нет. Их мир – хаос, разложенный по порядку. Сами ангелы холода сотканы из воды и звезд. Их души – дивный зазывающий шепот, их мысли – безумие.

….музыка просачивается сквозь пальцы…она стала голосом, который медленно течет к глазам…слово, и она рассыпалась пеплом на снег…зов… сила…жажда…тишина, кричащая во все горло…рассыпчатость…ее много, слишком много…да… покой…слова потеряли значение, она потеряла значение, она не знает кто она, и не хочет знать, ее нет, но она слышит…

 - Вернись.

Она тут. Насколько же наш мир ограничен и закономерен, как мы глупы, мы рабы самих себя.

- Могу ли я изменить свою сущность?

- Мы не имеем сущности.

- Как же можно стать одним из вас?

- Никак.

- Наверное, таким нужно родиться.

- Мы не рождаемся. Нас нет, потому что мы есть всегда и везде. У нас нет законов и границ. Мы не имеем ничего, потому что у нас есть все.

- Но как же тогда?! Зачем же ты тогда мне это все показываешь?! Зачем мучаешь?!

- У меня нет причины. Зато у тебя есть.

- Какая?...

- Я не могу тебе дать, то чего ты хочешь.

- Зачем ты здесь?!

- У меня нет причины.

- Просто так?!

- Нет. Это тоже причина.

- Черт подери! Чего ты от меня хочешь?!!

- Я не хочу. Ты хочешь. Причина в тебе. Ты сама ошибка.

- Что?!!

- Человеку дан выбор, ты выбрала осознание. Ты пожелала осознать себя как часть. Ты выбрала отношение. Ты относишься как часть к чему то великому.  Мы же не относимся, и у нас нет выбора, потому, что он нам не нужен, мы не часть, мы целое. Вашими словами это не передать. Ты все равно не поймешь.

- Могу ли я сделать снова выбор?

- Сделав выбор однажды, ты будешь делать его всегда.

 

 

  Не делай выбора. Не относись.

(читать под Сплин – романс)

                                                    Этот рассказ забрал у    

                                                    меня много слез. Из-за

                                                   его возможности

                                                                   осуществиться.

 

 

-  Ты будешь злиться, если я умру?..

-  Я… ты что?! Врачи сказали, что тебе не обязательно умирать. Ты можешь жить так годами.

-  Но я не хочу жить так. Ты давно уже не моя. Хоть я еще жив настолько, чтобы тебя удовлетворять.

- Перестань! Не говори больше так. Я твоя с тех самых времен, когда ты создал нас. Просто сейчас немного все по-другому.

- Да. Просто ты сейчас с другим. Ты же правда будешь любить меня даже когда, я стану трупом?

- Что за?... Да, конечно. Ты идешь со мной на вечеринку?

-  Нет. Нет, сегодня ты не любишь меня.

-  Я… я приду к тебе вечером.

 

 

  Да. Да, он болен. У него проказа. Но он не готов бороться. Он давно опустил руки. Еще до болезни. Потому нас и не стало. Он просто сам уничтожил нас.

 

 

  Она всегда помнила тот момент. Момент счастья. Когда, однажды утром, проснувшись, она увидела его глубокие, мягкий и такие любимые и родные голубые глаза. Они смотрели на нее с такой нежностью, что хотелось стать водой, такой же голубой как и его глаза. В тот момент она чувствовала только свое счастье и спокойный восторг в своем сердце и его глаза. Больше в мире не было ничего. Это был ее мир, ее вечность. Его след был ее счастьем теперь в одиноком, холодном, безжизненном и таком тривиальном мире.

Он подарил ей жизнь. Он подарил ей то волшебное чувство оригинальности и неповторимости, чувство нужности и  праздника жизни. Теперь же, он забирал все эти подарки. Без них она была нищая, голая, ненужная тряпичная сломанная кукла, которую выбросили в мусорную яму, которая захлестнула ее монотонностью, стагнацией, вечным тривиальным круговоротом и бессмыслием.

  

 

 

    Она весело общалась и пила бокал ее любимого полусладкого вина. Все сейчас было как-то слишком приятно и уютно, комфортно. Она наслаждалась этим моментом. Моментом жизни. Все до тошноты просто, но так хорошо.

  « Нет, сегодня ты не любишь меня.»

Бокал выскользнул из ее рук, и неестественно беззвучно упал на светлый ковролин, растекаясь бардовыми узорами по нему.

 

 

     Она ворвалась к нему в квартиру так же, как он когда-то в ее жизнь. Он стоял возле окна. В руке револьвер. Вся комната была полна отчаянием, болью, забытостью и обреченностью. Она резко пахла решимостью. Тихой, глубокой и непредотвращаемой.

-  Ты помнишь то утро, когда ты проснулась, и, увидев, что я на тебя смотрю, расплакалась?

-  Это было самое счастливое утро в моей жизни, самый счастливый момент.

-  Все всегда проходит. Рано или поздно. У нас оно ушло слишком рано.

-  Ты сам забрал его у нас.

-  Может и так. Сейчас это уже не важно. Стой! Не подходи ко мне. Не надо…

-  Что ты хочешь этим доказать? Что настолько несчастен, что ты слаб и никому не нужен?

-  Я ничего не хочу доказывать. И никогда не хотел. Я просто хотел, чтобы меня любили. Просто любили…

-  Я тебя любила, и люблю сейчас.
-  Нет. Нет, сегодня ты не любишь меня. Сейчас ты ненавидишь меня за то, что я уйду. Уйду сам, и оставлю тебя одну с твоей тривиальностью. Спой мне.

-  Перестань. Перестань быть эпатажным. Стань простым. Ради меня.

-  Спой мне. Спой с закрытыми глазами.

 

 

   Она пела. Пела  с закрытыми глазами. Просто потому что устала. Просто потому что не верила, что он сможет стать сильным на хоть один момент. На момент своей смерти.

  

 

 

     Выстрел…

 

 

 

   Солнце заходило. И последние лучи освещали ее мокрое, уставшее, измученное лицо, на котором было два следа. След его смерти. И ЕГО след.

 

 

  Она сидела на полу, залитом кровью, грязью и слезами. Его голова спокойно лежала на ее коленях. Она нежно и любовно гладила его по голове, волосам, глазам…

 

  « Привет… Мы будем счастливы теперь… и навсегда.

Привет… Мы будем счастливы теперь… и навсегда.» 

 

     

Стук. Стук его сердца. Удар за ударом. Все быстрее и быстрее… он уже не может посчитать скорость пульса.

  Страх. Безудержный. Беспричинный.  Ужас.

Белое, разрушенное здание. С черными дверями и окнами. Комнаты все в голубом кафеле. Везде лужи воды, крови  и ужаса. Голые и разодранные люди ползают там. Такие как и он. Зараженные сумасшествием. Собственным ужасом.

  Зеркало. Из-за края выглядывают две черные дыры. Два огромных глаза, полные безумия, они не видят, они не в себя. Страх настолько их исцарапал, что они уже не видят ничего, кроме слез. Бельма  красные, и веки опухшие и фиалетово-черные от слез. Будто слезные каналы харкают кровью. А рот всегда изорван криком отчаяния и агонии, боли и чего-то еще. Будто ты мертв, но не можешь умереть. Ты открыл 10 круг ада. Отсутствие смерти.

   Он мечется по комнате из белого кирпича. На каждом из них написано воплем и разлагающимися нервами « убейте! Убейте. Убейте…»

  Он изодрал свое тело. Куски плоты свисают с него будто клочья одежды. Черные от гноя и крови кости ребер и бедренных костей зияют рисунком на белом, веннистом теле. Вокруг глаз нет век, и нет губ. Гортань горит адским пламенем от криков. Ногтей и подушечек пальцев нет.

  Человек упал. Он давно готов умереть. Но умрет лишь тело. Его безумие останется с ним навсегда. Тело разложиться, истлеет и исчезнет. А его безграничное безумие будет биться об стены несуществующего уже здания, и рвать на куски реальность вокруг.

   Человек бессмертен настолько, насколько бессмертно его безумие.  

 

  

Посвящается Виктору.

                                               (слушать под Дельфина «Сумерки»)

 

 

…Они были одним и тем же. Но еще не полностью сознавали это. Они были половинками одной и той же луны. Он – светлая. Она – темная. Но все перемешалось до такой степени, что они порой не знали, где начинается он, а где она. Они были похожи, и одновременно такие разные.

    Но главное, они жили друг другом, они жили любовью.

   

… она была слишком любопытна. Это доводило ее неприятных и опасных исходов. Она любила много думать, размышлять о мире, вселенных и всего что в них было и не было. Особенно о тайнах жизни и смерти. Много раз она пыталась, искала смерть. Но смерть не обращала на нее внимание. И она решила взбунтоваться, и посмотреть ей прямо в глаза, а потом в наглую развернуться и уйти.

     Он уже привык к ее сумасшедшим,   безумным, иррациональным непонятным идеям. Он уже привык не бояться за нее. Он знал, что она придет обратно, придет ради него.

    Но ее новая идея, ее желание … для него это было слишком. Он не мог… не мог ее убить собственными руками… ему было слишком больно нести ответственность за ее жизнь, полагаясь только на собственное ощущение ее тела, той мощной, но хрупкой силы, которая была слишком необходима ему – ощущения жизни в ее венах.

     Она попросила его утопить ее в ванной. И как только он почувствует, что момент настал – тот краткий миг, когда человек мертв, но еще есть время вернуть его назад – он должен заново дать ей рождение ее жизни.

    Он никогда не простит себе того слабого и беспомощного повиновения ее прихоти, ее эксперименту, который стоил ему его собственной жизни.

   Это происходило днем. Ярким, безоблачным днем. Когда сама жизнь кричит во все горло о своем присутствии.

   Ванна. Неслышный поток воды из крана. Медленно наполняясь, она становиться жертвенником. Жертвенником собственной слабости.

  Она зашла. Зашла так же жизнерадостно как и всегда, но умиротворенно. В ее глазах светилась не то уверенность, не то отблеск той бездны, которую она уже видела. Она слышала ее зов. И он на этот раз был сильнее, чем желание остаться с ним. И просто жить. Нет. Она не может. Если она снова родиться, то это будет уже не ее жизнь. И он уже будет не ее. Это больно. Это ужасно. Спокойная отчаянность и невозвратность душит ее своим холодным и бесчувственным одиночеством. Но это должно произойти. Она должна стать кусочком той бездны. А он… НЕТ! Нет. Нет… замолчи! Важнее она. Он… лишь… часть тебя. И эту дыру от него заполнит она. Нет…

     Она, не раздеваясь, погрузилась в воду. Ее ладонь прикоснулась к той грани воды, которая отделяет от нее жизнь – воздух. Он прикоснулся своей ладонью к ее. Она видела расплывчатый  образ его лица через рябь на воде. Она всегда его любила. До ее рождения, и она любит его после своей смерти…

    Он крепко прижал ее спиной к дну. Его рука не дрогнула. Но слезы бесшумно и тягостно начали капать на кафель. Он стоял на коленях и как-то отрешенно наблюдал, как бессильно двигаются ее зрачки под веками закрытых глаз. Как пузырьки  воздуха - в каждом из них таилась та загадочная и такая дорогая ему сила – ее жизнь – поднимались вверх и их становилось все меньше и меньше…

    Он страдал. Будто он был Прометеем, у которого раз за разом отрывали с силой куски, но не печени, а сердца, души, самой его сущности. Кто-то вырывал их и съедал, но новые так и не появлялись. И пустота все больше и сильнее его заполняла, вскоре она переполняла его самого, которого уже не существовало, он был пустотой.

   Он считал пульс в висках. И тот отражался ему пронзительными криками. С каждым ударом все громче. Звук его падающих слез глушил его. Он даже не слышал, как бьется его  сердце.

   Он чувствовал закипающую  ярость. От того, что он был слаб, бессилен, что он не мог ничего вернуть назад…

   Он знал. Он чувствовал. Осязал, как с каждой его слезой, стуком его чужого и ненужного более сердца  исчезает с каждой новой  силой последние капли его любви. Нежной, заботливой, чистой и такой неизведанной, неземной.

   Каждое воспоминание о ее вздохе было переполнено, утоплено в его любви и его ярости.

   Вот!... да! Момент. Тот миг. Он знал, что он настал, и нельзя медлить.

  Он аккуратно и с силой вытащил ее из воды. Бездыханную, недвижимую. Он  знал, что в этом чужом теперь для него теле есть еще та хрупкая и держащаяся на бесконечно тонкой и мгновенной ниточке часть ее, часть его самого.

    Вдох. Рывок руки.  1, 2, 3, 4… вдох. Рывок руки. 1,2,3,4… вдох. Рывок руки. 1,2,3,4… вдох. Рывок руки. 1,2,3,4… вдох. Рывок руки.1, 2, 3, 4… вдох. Рывок руки. 1,2,3,4… вдох. Рывок руки. 1,2,3,4… вдох. Рывок руки. 1,2,3,4… вдох. Рывок руки…

   Неужели… неужели он в самый важный момент его смерти прогадал?... Неужели он слишком сильно утоп в его собственных переживаниях. И не услышал ее немого зова?...

    …нет…нет. Нет! Судорожный вздох. Зародилась  новая жизнь в старом сосуде. Она почти не дышала. Ее сердце почти не стучало. Но уже была здесь.

    « я люблю тебя».

«но я не люблю тебя».

Ты так и не поняла, что моя любовь сильнее смерти. Но я любил   и люблю ее… а ты не она. Ты просто тело. Ты кусочек той бездны. Прощай…

  

(слушать под Brian Tyler & Klaus Badelt – Meet John Constantine)

 

     После конца всегда есть продолжение. Настолько серое и такое бессмысленное, что ты, стоя на балконе и медленно куря, вглядываясь в очертания и детали города, начинаешь ощущать мощные волны пустоты, которые сначала наполняют тебя, а потом сбывают с твоего пути навсегда.

    Пустота постепенно уходит, ты начинаешь снова слышать звуки и видеть людей. Они назойливо пытаются помочь и вернуть тебя обратно, но дороги обратно нет. Ты уже не просто слышишь слово «смерть», ты ее ощущаешь. Она то гадко и склизко вливается в твои мысли, то до тошноты больно и ненавистно режет твое сознание. Ты понимаешь, что этого человека уже нет…

   Потом вдруг также внезапно как приходит она, также внезапно тебя пронизывает стрела ярости. Такой дикой и слепой, что все, чем ты был, превращается в слово «ярость».

   Она водит тебя по лабиринтам твоих воспоминаний и безумных кошмаров. Она душит тебя слезными  криками с такой ненавистью, что ты готов разрушит все вокруг лишь только своей ненавистью. К смерти…

   Неясные тени перекрывают тебе воздух. Ты уже не можешь не думать. Не думать о прошлом и о возможностях, о жизни и о таких родных и нужных крупицах убитых, умерших чувств, о том, что можно изменить и как. О смерти…

   Ты ходишь по пустым комнатам счастья и покоя. Ты ищешь ответ. Не на вопрос  «почему?» или «зачем?»,а на вопрос «как?». Как можно вернуть. Через что нужно пройти и как отыскать дорогу Туда.

  В твоих глазах уже ничего не отражается. Твоя обитель это самый темный угол комнаты. Ты существо, которое уже не живет, но еще здесь, еще не исчезло. Ты просто не можешь найти дорогу. Пока…

   Вскоре ты становишься таким же черным и безжалостным, безразличным, жестоким  как твоя ненависть. Ты теряешься в бесконечности мыслей, бессонных ночей, прочитанных электронных страниц и книг, выпитых бутылок и криков.

   Ты разваливаешься на куски, ты плачешь не водой а кровью, тебя уже почти нет. Тебе кажется, вот-вот и ты его словишь, осознаешь ответ. Но свет все ускользает от тебя. Даже приобретенная способность видеть тень тьмы, не помогает увидеть черный свет надежды среди яркого и сжигающего света реальности.

    Ненависть тебя настолько разъела и сожрала, что ты забыл кто ты. И ты начинаешь понимать, что ты уже сам смерть. Ты астарот, что сжирает сам себя вновь и вновь. И с каждым куском плоти твоей сущности, с каждой каплей жизни, которую ты ощущаешь в пульсе, когда крепко, вонзаясь в самые глубины сознания, сжимаешь шею еще одной своей жертвы – самого себя, ты понимаешь всю безысходность,  и ты видишь все 9 кругов ада, которые ты создал и сам же прошел. Ради чего? Ради мести? Кому? Чему? Смерти? Ты и есть смерть. И ты мстишь самому себя. И выйти из круга вечного саморазъедание, и саморазрушения ты уже никогда не сможешь. Ты – ад. И вечно гореть тебе в самом себе…

 

Диалог

 

(слушать под Clint Mansell & Kronos Quartet – Winter: Lux Aeterna)

    На серебряной мерцающей глади зеркала видны ее глаза. Она сидит на стуле и смотрит на себя. А может в себя… сзади, зияющим черным ртом раскрыт коридор, у которого, кажется, нет конца. С кухни бьет лунный свет, нежно обволакивая все ее черты лица и изгибы тела, покрывая его искусными узорами тени и полумрачного света…

  Она, обнаженная, притягивающее пахнущая чем-то хрупким и обретенным, но вновь потерянным, пахнущая полумраком, вином собственных воспоминаний и пьянящем запахом томного, еле слышного и нежного желания, пахнущая отчаянием. Она будто приготовилась для него, и нежно проводя таинственной спиралью розового бутона кремового цвета по изгибам своего изящного тела, еле тлеющего тем огнем, что был раньше.

   Черные волосы ниспадают темными и замысловатыми завитками на спину и круглые линии груди, изящно обвивая шею и безразлично прикрывая половину левого глаза миндальной формы. Ее каре-оливкового цвета глаза во тьме кажутся неистово черными и такими глубоко таящими боль, которая волнами выходит из ее сердца и глухо ударяясь о скалу здравомыслия, тупо бьет в висках, в голове, в груди, ногах и руках, везде…

   -  Его больше нет.

   -  Его больше нет рядом с тобой, - поправило зеркало.

   -  Нет. Его больше нет, если он не рядом со мной.

   -  Чушь. Он же часть тебя, значит он в тебе, и будет всегда с тобой.

   -  Нет. Он сам убил свою часть во мне. Его больше нет во мне. И меня больше нет. Потому что его нет. Во мне. Тут. В сердце. Он все это маленькое время был так незабываем, таким последним, как предсмертный вздох перед вечным забвением, как последний луч заката перед длинной темной ночью, как последняя капля влаги, которой насыщаешься, полностью вкусив ее сладость и неповторимость, ощутив ту острую потребность в том, что вот-вот закончиться, и уж боле не вернется.

  -   В тебе проснулся поэт, - иронично бросило зеркало.

  -   Он играл на мне, как бог играет жизнью. Он знал, куда нужно дотронуться, чтоб заиграли именно эти ноты, он играл на мне музыку сфер. Он был больше, чем банальные жизнь и смерть, и меньше чем взгляд прохожего. Он был тем огромным куском неба, которым я дышала, он подарил мне мир, лишь показав отражение мира в его глазах. Он открыл меня и выпустил из меня мою свободу, дав ей лететь ввысь и в глубины его вселенной и моих миров. Он отдал мне все ключи от всех его дверей, но он ушел, забрав все это у меня вместе со мной собой, и я потеряла все ключи, а главное я потеряла ключ от самой себя.  

  -  Пора вернуться домой…

  -  Я никогда туда не вернусь. Я забыла дорогу. Я ушла искать. Чтобы никогда не найти. Я потеряла, чтобы никогда вновь не обрести. От меня не осталось ничего, кроме моих воспоминаний и бесполезного тела.

  -  Родись заново. Родись заново, чтобы найти. И просто посмотреть в глаза. Ничего не спрашивая, не желая, не любя. И решить, а достоин ли он был твоей смерти…

  -  А ты знаешь, как он выглядел, когда он ворвался в меня босым в окровавленном пиджаке и с трубкой для аппарата для поддержания жизни?... молчишь. Он спасал своего ребенка. Но не смог. Ему не разрешили. Просто взяли и вышвырнули из палаты. Он сидел возле моей кровати и рассказывал о том, как он любит свою дочь, как им было хорошо вместе, как они поддерживали друг друга после смерти ее матери. Он рассказывал, как он пришел ее проведать, как рассказывал ей смешную историю, и тут она начала кашлять, захлебываться собственной кровью. Он видел, как его единственная надежда в жизни, единственный смысл умирал, как девочка мучалась, ее боль была осязаема для него… он судорожно плакал и хватал воздух ртом, рассказывая все это, на полу образовывалась светло розовая лужица и кафель становился ледяным, обжигающим ноги, из-за его слов, они били тупыми звуками по осознанию.

    Не дав ничего сделать, его выдворили с ее палаты и не разрешали войти. Он сидел возле двери и слушал глухие, резкие звуки кашля и рубящие воздух приказы врача. Вскоре стало тихо, будто его закопали живьем. Врач вышел и спросил, хочет ли он посмотреть на тело ребенка, перед тем как его заберут в морг. Он вошел. Девочка лежала, неестественно раскинув руки и ноги по кровати в кроваво белой рубашке, глаза полуприкрыты и заляпаны кровью, рот скалился в боли агонии, руки сжаты в кулаки, в одной из них был сжат маленький кусочек бумаги, на котором был детским подчерком написано: «я люблю тебя, папа»…

   

А ты знаешь, как он иногда тихо плакал, засыпая у меня на плече, а, просыпаясь среди ночи, был так нежен и почти неосязаем, как дым сигарет, обволакивающий пальцы, когда укрывал меня или прикасался рукой, щекой, ресницами, губами ко мне…

 

А ты знаешь, каким он был ярким и взрывающимся, когда показывал что-то новое и невероятно, ошеломляюще красивое, когда носил меня на спине и скакал будто малолетний ребенок, когда дарил мне подарки, когда взрывал мою вселенную, и аккуратно, заботливо строил новую, но все ту же мою…

 

А ты знаешь, как он меня любил, будто каждый раз последний. Он боготворил меня и ткал свою любовь из нежных, безмолвных и отдающих легкую дрожь и невероятную силу ощущений его прикосновенный, и страстных, диких, вопящих, неистовых и отчаянных зовов его сердца, его взглядов, дыхания и чувств. Он любил чувственно и безмерно, он был полон огня и льда, он был жизнью и смертью, он был всем…

 

А ты знаешь, каким он был мне родным… я была им, а он мной. Он был…

Был…

И я была…

  -  Мы были. А он стал.

  -  И меня не стало…