П.Б.Шелли "Королева Маб. Философская поэма" (отрывок 2)

Волшебный фаэтон скользил.
Ночь сказкою была`; тьма звёзд
усеяла иссиня-чёрный свод,
лишь на краю` его восточном
бледнела первая улыбка слабая рассвета.
Волшебный фаэтон скользил...
Из под копыт упорных
летели-полыхали сно`пы искр,
а где горящие колёса
кромсали горделивые вершины,
там полосы лучей стелились.
Уж нёсся фаэтон далёко за хребтом,
за высочайшею земною гранью,
соперницею Анд, чьё тёмное чело
над морем серебря`ным возвышалось.

Там, там внизу под трассой колесницы
покоен, будто дремлющий младенец,
лежал ужасный Океан.
В его зерцале тихом отражались
сникающие, не`мощные звёзды
и след огни`стый колесницы,
седи`ны ясные рассвета,
что облакам раскрашивал кудряшки
руна зари.

Казалось, колесницы путь
тянулся серединой небосвода
бескрайне брызжущего тьмою искр, оттенков
бессчётных, в полукружье метеоров,
что вспыхивали непрестанно.

Волшебный фаэтон скользил.
Когда они достигли цели,
похоже, скакуны уняли прыть;
уж моря было не видать; земля
казалась дальней, те`нистою сферой;
вращался в чёрном небосводе
разоблачённый солнца глаз,
его лучи крутые,
по воронку` резвейшему струились
и ниспадали, легче тех барашков,
что в океане пред кормой кипят.

Волшебный фаэтон скользил.
Земного ока вдалеке коснулся
мельчайший луч, мигнувший в небесах.
А вдоль, вокрест дороги колесницы
миры неисчислимые вращались,
в немыслимом разнообразьи
распространяли славу свою сферы
предивные на вид: иные
были` рогаты, что ущербная луна;
молочные иные, серебро
роняли, будто Веспер над закатным морем;
а те протуберанцами ярились,
не то миры на сме`рть-разруху обрекая;
иные солнцами сияли, затмевали
на миг, когда минал их фаэтон, иные земли.

Природы Дух-- здесь!
он в буйстве нескончаемом
миров, от их разнообразья
кружащиеся головы порхают
в твоём соборе ладном!
А тот легчайший лист,
что трепетом встречает ветра трёпку,
он внемлет тебе глуше, чем они?!
А тот пошлейший червь,
что шмыгает в могилы и жирует в трупах,
дыханьем вечным обделён твоим?!
Природы Дух! ты
свеж вечно, ровно эта сцена;
что этот, ладный твой собор!

Часть вторая

Уж не златые острова,
блистающие в токе света,
не пуховые покрывала
раскинулись по солнечному ложу,
не волн морских сырая гладь
мостит собор великолепный,
столь лепо, любо посмотреть,
богат сколь феи Маб дворец эфирный.
Уж полюби вечерний свод, просторный Зал!
Что Небо, мягко лёгшее на волны, он простёр
блистающего света этажи,
просторный свод лазурный свой,
и плодоносные златые острова,
плывущие по морю серебра,
а солнца мечут месивом лучей
сквозь тучи темноты кромешной,
а стен зубцы коралловые вкруг
взирают во Простор Небесный.

Волшебный фаэтон уж не скользил.
А Фея с гостьей
ступили в Зал Чудес.
А те каёмки золотые,
что на волна`х играли
под балдахином голубым
с эфирной лествицей, угомонились;
Свет и багровые туманы,
с напевом трепетным плыли`
в том неземном простор-покое,
хозяйским жестам тихо уступая;
над зыбью их податливой клонился Дух,
и , ощутив блаженство неземное,
не прользовался славным превосходством
добра и мудрости своей.

-- Дух!-- обратилась Фея,
окинув жестом бесконечный свод,--
Сей вид чудесный--
насмешка над величием людским,
но сто`ит добродетели ступить
в дворец небесный, покорится всё
благим стремленьям, заключённым
в застенки самости: желанья
Природы неизменной ненасытны.
Учись других счастливить. Дух, ступай!
Ты награждён сполна: минувшее восстанет;
увидишь настоящее; я преподам тебе
грядущего секреты.

Вот Фея с Духом
приблизились к зубцам стены.
Внизу потусторонь вселенная простёрлась!
Там вдаль во все края,
воображенью не под стать,
вращались сферы без числа,
членясь иль бешено сливаясь--
там ровно властвовал
закон Природы Вечной.
Вверху, внизу, вокруг
вертясь, системы те творили
гармонии неудержимость:
все неуклонно, заодно,
в тиши незыблимой, путями
своими следовали.

Там огонёк был,
мерцал в туманном удаленьи.
Ничьё ещё б, лишь око духа
к ней, сфере вёрткой, потянулось.
Ничьё ещё б, лишь око духа,
нигде б ещё,
как не в дворце небесном, внимало
деянью каждому насельников земных--
лишь свойства, время и простор
в строениях эфирных
способствуют тому; а мудрость
превозмогающая всё,
сжинает ниву превосходства, то земные страхи
минают-- и дерзанью нет преграды.

На зе`млю Фея указала.
Разумный Духа глаз
внял детворе насельцев близких.
Престольных легион казался взгляду
царями муравейников гражданских.
Сколь чу`дно! Всё, интересы, страсти
взаимные ущербы, мелкие метания,
тончайших нервов напряженья,
и то, что мозге каждом
производило мыслей канитель, плелось
позвенно в цепь великую Природы!

-- Глянь! -- Фея крикнула,--
развалины дворцов Пальмиры!
Где хмурилось величье, видишь?!
Где улыбалась роскошь, там?!
Осталось нечто?.. память
о чванстве, стыд.
Что там бессмертно?
Ничто... руины, те навеют
сказ грустный, мрачно
остерегут, и вскоре забытьё
украдкой уберёт остаток славы.
Монархи и захватчики горды
над миллионами коленопреклонённых,
людского рода, края трясуны,
дворцам подобно канут в забытьё,
когда руины тех под землю канут.

Близ Нила вечного
поднялись Пирамиды.
Нил будет течь путём своим привычным--
те Пирамиды рухнут.
Да! и камня не останется, чтоб указать
то место, где они стояли.
Забудут все и вся о них,
а имя зодчего в веках сотрётся!-- Заметь бесплодный степ
где ныне хлещет по` ветру-убийце
шатёр бродячего араба!
Здесь прежде Сэйлема развязные жрецы до неба
злат-минаретов сотни вознесли,
и ко стыдливому румянцу дня
распутство правили на славу.
О сколь сирот и вдов кляли
святые храмы те; а сколь отцов
сработались дотла в неволе, умоляли
бедняцкого Божка смести с лица земли тот срам,
а деток оградить от мерзкого урока
каменотёсов да от пагубы годам
нежнейшим жизней молодых
упокоенья старика-тщеславца ради.
Та грубая, нетёсаная раса,
что Богу-Демону ревела выспренные гимны,
жила набегами, рвала из чрев младенцев,
и старых не щадила, всех чужих
старалась извести оружием победным
под корень. О да, они были сильны!
Но кто их научил тому, что Бог
Природы щедрой дал указ особый
кроветорговцам? Род с именем своим
уж увядает, и рассказы плутовские
о царстве варварском, доверья нет им боле,
уходят в забытьё.

-- Где высились Афины, Спарта, Рим,
там ныне пустошь равнодушья.
Ничтожные и бедные домишки,
да и усадьбы богачей, убогие им вровень,
различны столь с дворцами древними,
крошащимися в запустенье ныне...
Долги и одиноки колоннады,--
в них заблудился Воли призрак,--
похожи на простую увертюру,
которые приелась нам в любимой пьесе,
с печалью вспоминаемой теперь.
Ого! Сколь всё переменилось,
каков контраст людских натур!
В толковище сократовом уж раб,
глупец трусливый, сеет смерть во славу
тирана своего, затем, дрожа, свою
кончину принимает;
где Цицерон, Антоний обитали,
там проклинает, лжёт и воздаёт хвалу
ханжа-монах при капюшоне.

-- Дух! Десять тысяч лет
едва ли минуло с поры той,
как во глуши, где ныне дикари
пьют вражью кровь, и будто обезьяны
нам подражая в варварстве своём
во сраме гимнов боевых ревут,
восстал державный город,
столица западного континента.
Здесь ныне-- мхом обросшие обломки
колонн, помятые неслабой хваткой века,
которые когда-то всем казались
зашитницами края от разрухи...
Здесь ныне ширь лесная во всю сцену,
груба в милейшей первозданности своей,
подобная запущенному саду...

нечаянному следопыту, чьи шаги
в пустыни дикой не нашли удачи,
конец былого не превозмогли.
А прежде был здесь богатейший торг,
сюда сходились отовсюду
пришельцы иноземные, суда
с товарами сплывались;
свобода с благоденствием благословляли
угодия равнины сей;  затем достаток,
проклятие людское,
приплод свой осквернил;
свобода с правдой, добродетель, мудрость
пропали безвозвратно; поздно спохватились
несчастные насельцы: беглецы
одни благославляли душу,
что претендует на бессмертие в веках.

-- Вот это же не ком земли,
но -- прежде живший человек,
не капля преходящая дождя,
что в облаке тончаешем виснет,
но кровь, бежавшая по венам;
От выжженных равнин,
где монстры Ливии ревут,
до самых мрачных прорв
Гренландии сырой,
до нив Британских, тех,
где золот урожай--
наш хлеб насущный днесь,
ты не отыщешь места,
где б город не стоял
погибший в тьме веков.

-- Сколь человек самонадеян!
Скажу тебе, есть живность та,
которой ломкий лист травы,
родящийся с рассветом,
и до заката гибнущий,
сдаётся миром безграничным;
я говорю тебе, что мелочь та живая,
дворцы которой-- пузырьки дождя,
живёт, и чувствует и мыслит ровно люди,
что склонности и антипатии существ мельчайших,
подобно человеческим, законами выходят,
хранящим добродетели мирков;
мельчайший трепет тел,
движеньица, которые едва заметны
суть выверены и точны,
как те величественные законы
что миром вертят вашим всем.

Умолкла Фея. Дух
в экстазе восхищения постиг
все знанья о былом: событья
минувших, удивительных веков,
которые преданья представляют
доверчивым глупцам по чайной ложке,
пред взором разума собрались вместе,
пусть и теряясь в множестве бескрайнем.
Дух будто в одиночку занял горный пик--
поток веков хлестал-клубился ниже;
вверху раскинулась пучина
раскованной вселенной;
и всё вокруг являло
непреходящую гармонию Природы. 

перевод с английского (впервые на русский!) Терджимана Кырымлы
оригинальный текст поэмы см. по ссылке:
http://www.marxistsfr.org/archive/shelley/1813/queen-mab.htm