Дэн Браун "Шифр да Винчи", роман (глава 4, начало)

Глава 4 (начало)

Капитан Безу Фаш походил на злого быка своим разворотом плечей и подбородком в грудь. Его тёмные, набриолиненные волосы зачёсанные со стремительным пробором подчёркивали выдающиеся вперёд густые брови, демонстрировали драчливость обладателя. Когда он шагал, его тёмные глаза, казалось, обжигали путь, свидетельствуя о суровой взыскательности ко всему окружающему.
Лэнгдон следовал за капитаном вниз по знаменитой мраморной лестнице к укромному патио за стеклянной пирамидой. Спускаясь, они миновали пару вооружённых автоматами стражей судебной полиции. Никто не миновал бы их без благословения капитана Фаша.
Спускаясь уже в подвал, Лэнгдон справлялся с нарастающей дрожью. Присутствие Фаша было во всяком случае не гостеприимным, а Лувр в этот час обладал едва ли не погребальной аурой. Лестница ,подобная межкресельному проходу в тёмном синема, освещалась субтильными лампочками, вмонтированными в ступени. Лэнгдон слышал эхо собственных шагов, отражаемое стеклянным покрытием. Глядя вверх, он видел хвосты иллюминированных брызгов потусторонь прозрачной крыши.
— Одобряете? — спросил Фаш, кивнув широким подбородком.
Лэнгдон, слишком уставший для игры, кивнул в ответ: "Да, сэр, ваша пирамида великолепна.
Фаш хрюкнул :"Шрам на лице Парижа".
П е р в ы й   г о л .  Лэнгдон почуял, что хозяин здесь неприветлив. Он задумался над тем, известно ли Фашу, что согласно особому требованию Президента Миттерана ,эта пирамида была сконструирована из ровно 666 стеклянных панелей-- жуткий вызов, горячая тема для конспираторов-дилетантов, толкующих о "числе Сатаны".
Лэнгдон решил не растекаться речами.
По мере того, как они спускались поглубже в подземное фойе, зев пространства медленно выступал из полумрака. Построенное на глубине сорока семи футов под землёю, новая луврская прихожая раскинулась на 70 000 квадратных футах как бескрайний грот. Отделка из тёплого, цвета охры мрамора, в тон "медвяному" луврскому фасаду, подземный холл обычно играл солнечными лучами и подрагивал от шагов туристов. Однако, теперь он был глух и тёмен, всецело предавшимся холоду апрельской ночи и тайнам.
— А где же кадровые охранники музея? — спросил Лэнгдон.
— En quarantaine ( В карантине, фр.), — ответил Фаш таким тоном, как если бы Лэнгдон усомнился в сплочённости его команды.-- Очевидно, сюда проник кто-то лишний. Все ночные охранники сейчас в подсобке на допросе. Мои агенты вместо них вечером заступили на дежурство.
Лэнгдон кивнул и прибавил шагу, чтоб держаться поближе.
— Насколько вы знакомы с Жаком Соньером? — спросил капитан.
— Вовсе не знаком. Мы не встречались.
Фаш, казалось, удивился: "Ваша первая встреча должна была состояться сегодня вечером?"
-- Да. Мы договаривались встретиться у зала Американского университета после моей лекции, но он не показался.
Фаш что-то черкнул себе в книжицу. Мимоходом  Лэнгдон мельком заметил менее известную пирамиду Лувра , La Pyramide inversee, (опрокинутую пирамиду, фр.), огромный клин, свисающий с потолка будто сталактит в соседней секции антресоли. Фаш провёл Лэнгдона короткой лестницей к устью сводчатого тоннеля, над которым висела вывеска "DENON". Крыло Денон было самым известным из трёх основных отделов Лувра.
— Кто предложил встретиться вечером?— вдруг спросил Фаш. — Вы или он?
Вопрос выглядел странным.
— Мистер Соньер, — ответил Лэнгдон у входа в туннель. — Его секретарь связалась со мною несколько недель назад посредством электронной почты. Она писала, что смотритель узнал, будто я выступаю в Париже в этом месяце. Соньер пожелал кое-что обсудить со мною здесь.
— Обсудить что?
— Не знаю. Вопросы искусства, думаю. Мы заняты одним.
Фаш недоверчиво уточнил: "Вы  н е   з н а е т е , что собирались было обсудить?"
Лэнгдон не знал. Он задумывался было над этим, прежде, а этот расспрос теперь досаждал ему. Благоговейный Соньер сторонился публичности и очень редко посещал собрания-- Лэнгдон был попросту благодарен ему за оказию оговоренной встречи.
— Мистер Лэнгдон, у вы хотя бы догадываетесь,  о чём погибший желал бы поговорить с вами этой, последней своей ночью? Это важно.
Лэнгдону стало не по себе-- вопрос задел его за живое: "Правда, не могу представить себе. Я было не уславливался с ним. Я был польщён уже его согласием встретиться. Я -- почитатель труда мистера Соньера. Я часто цитирую, ссылаюсь на его тескты.
Фаш зафиксировал в своей книжке услышанное им.
Двое мужчин были на полдороге входного тоннеля Денон-- и Лэнгдон увидел пару лифтов.
— У вас с ним были общие интересы? — осведомился Фаш.
— Да. Именно, весь год я изрядно было трудился над планом книги ,связанной с основной сферой компетенции месьё Соньера. Я планировал подолбить его мозги.
Фаш вскинулся: "Пардон?"
Фразеологическое выражение пришлось не ко французскому двору.
— Я планировал услышать его соображения по поводу.
— Понимаю. А что за повод?
Лэнгдон мешкал, не зная, как подать.
— Собственно, моя рукопись --об иконографии поклонения богине, о концепции женской святости, об искусстве и символике этого.
Фаш пробежался масистой рукой по волосам: "А Соньер понимал в этом?"
— Как никто иной.
— Вижу.
Но Лэнгдон чувствовал, что капитан вовсе не понял. Жак Соньер считался первым в мире знатоком в области иконографии богини. Он не только питал пристрастие к реликтам культов плодородия, культа Рогатой Богини, но и за двадцать лет работы смотрителем помог Лувру собрать величайшую коллекцию на эту тему: ритуальные топоры из наидревнейшей греческой усыпальницы Дельфах; золотые жезлы с кадуцеями; сотни анкхов Тота, напоминающих фигурки ангелов; трещотки, которыми в Древнем Египте отгоняли злых духов; и немыслимое множество статуэток Гора вскармливаемого Изидой.
— Возможно, Соньер знал о вашей рукописи? — предположил Фаш. — И назначил встречу, чтоб помочь вам в работе над книгой?
Лэнгдон покачал головой: "О моей рукописи пока никто не знает. Она пока в конспекте, я не показывал её никому, кроме своего редактора.
Фаш смолк.
Лэнгдон не прибавил, о т ч е г о  он пока не показал никому свой конспект. Трёсхотстраничный набросок, наугад озаглавленный "Символикой забытой женской святости", представлял собой весьма необычную, спорную трактовку устоявшейся религиозной иконографии.
Приблизившись к лифту, Лэнгдон заметил, что остался в одиночестве. Обернувшись, он увидел Фаша в нескольких ярдах поодаль за пультом.
— Поедем, — сказал Фаш, как только двери отворились. — Надеюсь, вы догадались, что пешком ещё шагать и шагать.
Но Лэнгдон, знавший, что нужное им крыло находится двумя этажищами выше, замер.
— Что-то не так? — Фаш нетерпеливо придержал дверь.
Лэнгдон глубоко выдохнул, втянул воздух, с тоской оглянулся на эскалатор. Н и ч е г о  ,  в с ё   " т а к ", он солгал себе, пятясь к лифту. Будучи мальчиком, Лэгндон было раз провалился в заброшенную шахту-- и чуть не погиб ,топчась в узкой луже, пока не подоспела помощь. С тех пор он страдал клаустрофобией, страшился лифтов, сабвеев, крытых кортов. Л и ф т    н е о б ы ч а й н о   н а д ё ж е н , не веря, частенько про себя твердил Лэнгдон. Ж е с т я н а я    к о р о б к а ,   п о д в е ш е н н а я   в   ш а х т е !  Затаив дыхание, он ступил в лифт , ощутив знакомый выброс адреналина, как только двери захлопнулись.
Д в а   э т а ж а .   Д е с я т ь   с е к у н д .

— С мистером Соньером, — начал Фаш, как только лифт поехал, — вы никогда не говорили? Не переписывались? Не отсылали друг другу бандеролей?
Еще один странный вопрос. Лэнгдон покачал головой:
— Нет. Никогда.
Фаш склонил голову, точно задумался над услышанным. Молча он рассматривал хромированные двери.
Пока они подымались, Лэнгдон попытался сосредоточиться на чём-то кроме этих стен. На хромированной панели он заметил отражение блестяжей галстучной булавки капитана, серебряного распятия с тринадцатью фрагментами чёрного оникса. Лэнгдон несколько удивился. Этот символ был известен как crux gemmata, крест с тринадцатью камнями — христианская идеограмма Христа с Его двенадцатью апостолами. Лэнгдону в общем-то не ожидал, что капитан французской полиции способен афишировать собственную религиозность. И опять: это Франция -- христианство здесь не столько вера, сколько право первородства.
— Это crux gemmata, — неожиданно молвил Фаш.
Удивлённый Лэнгдон вздрогнул-- и их с Фашем взгляды встретились.
Лифт остановился, двери отворились.
Лэнгдон быстро вышел, страстно устремившись в открытый простор, увенчанный знаменитыми высокими потолками Луврских галерей. Мир, куда шагнул он, однако, оказался для приезжего совершенно неожиданным.
Будучи удивлён ,Лэнгдон замер.
Фаш обернулся: " Я так понимаю, мистер Лэнгдон, вы никогда видывали Лувр после закрытия?
Н и к о г д а,  подумал Лэнгдон, пытаясь разобраться в своих страстях.

продолжение следует
откорректированный перевод с английского Терджимана Кырымлы